Слова его прервал торопливый стук в дверь. Ваня бросился открывать – на пороге стояла Марина, сестра Николки. Глаза у нее были вспухшие, заплаканные.
– Ваня, Олег Иванович, Николке очень-очень плохо. Весь горит, кашляет, папа за доктором послал – тот сказал: «Надежды совсем нет». Никол вот просил вам непременно передать… – Девочка сунула Ивану что-то в руку и, уткнувшись в ладони, зарыдала.
Ваня развернул скомканную бумажку – и увидел россыпь темных бусинок, все восемь штук, что достались мальчику при дележе коптских четок.
Глава 16
Ох, как нелегко было Яше заставить себя отправиться на Гороховскую после пугающего вояжа по московскому подземелью. Хорошо, хоть удалось избежать расспросов старого Ройзмана – часовщика очень вовремя не оказалось в лавке, а троюродный братец Яши Натан обещал промолчать о том, в каком виде начинающий детектив вернулся на Варварку, – за гривенник, разумеется. Весь следующий день Яков вел себя тише воды ниже травы: носу не казал из лавочки и все время, минуту за минутой, вспоминал все, что пришлось увидеть под землей. А на следующий день, ближе к вечеру, все же собрался – отпросился у дяди и уже через полчаса был возле дома Овчинниковых. Фомич, уже знавший Яшу как помощника нового жильца, встретил молодого человека неласково:
– Ну, чего приперся? Шел бы ты, мил человек, по своим делам, хозяевам не до тебя сейчас. В отсутствии оне, за дохтуром поехали.
– А что, заболел кто-то? – забеспокоился Яша. – Вроде только третьего дня заходил, все были здоровы…
– Так то третьего дня было! А вчерась к вечеру молодого паныча какая-то лихоманка скрутила. Марьяшка, прислуга ихняя, говорила – весь горит, болезный, лежит в беспамятстве, слова сказать не могет… Дохтур у них с утра, в трубочку слушает, порошки небось пропишет – а какой от их прок…
– Постой, ты же сказал – Олег Иванович за доктором отправился? Ваня что, тоже заболел? – не понял Яша.
– Нет, с им все слава богу, – ответил Фомич. – Это наш молодой барин занемог. Как вчера слег – так и не встает. А дохтур как пришел, так от него и не отходит. Сказал… лихорадка легкая. А какая ж она легкая – коли барчук помирает? Нету этим дохтурам веры…
– Может, легочная, а не легкая? – поправил дворника Яков. Он помнил, как три года назад от такой болезни в три дня сгорела мамина троюродная сестра тетя Циля. Приезжий из Винницы доктор-поляк, запойный пьяница, пользовавший больных по окрестным местечкам, поставил диагноз «легочная лихорадка» и прописал отвар ипекакуаны[147]. Поили Цилю и настоем на ягодах бузины с медом, но ничто не помогло, и двумя днями спустя ее снесли на старое еврейское кладбище. «Вейзмир[148], – сказал ребе, – раз время пришло – что могут сделать люди?»
– Так, раз доктор уже здесь – значит, Олег Иваныч за другим поехал? Что, хуже Николке стало?
– А с чего ему лучше-то станет? – сварливо ответил Фомич. – Так и перхает, болезный, вон аж во дворе слышно. Лихоманка его изнутре жгет. А барин твой, – и дворник мотнул головой на подъезд, где была квартира Семенова, – как услыхал, что дохтур сказал, – так сразу обругал его коновалом, собрался и уехал. А сынок ихний там сидит, у молодого барина. Переживают очень. Ты бы шел, право слово. – Фомич опять взялся за метлу. – Нечего тебе тут делать, не до тебя господам сейчас.
– Слышь, Фомич, а можно я тут, на скамеечке посижу? – не сдавался Яков. – Глядишь, и понадоблюсь – сбегать куда-нибудь, к примеру – в аптеку. Дядин родственник, Моисей Клейман, на Садовой аптеку держит, тут недалеко. Если надо – враз обернусь!
– Ну сиди, коли делать нечего, – согласился Фомич. – Только в дом не лезь, покуда не кликнут. Если что – Марьяне скажем, передаст…
Делать было нечего. Яков пристроился на скамейке в глубине дворика и приготовился ждать.
Ожидание не затянулось – скоро во двор спустился сам хозяин дома. Он шел с каким-то незнакомым Яше господином, по виду – доктором, о котором говорил давеча Фомич. Вслед за мужчинами семенила Марьяна. Глаза ее распухли от слез; девушка все время шмыгала, утирая лицо передником.
– Не будем терять надежды, уважаемый Василь Петрович, – говорил доктор. По тону его ясно было, что он уже не в первый раз повторяет эту фразу; собеседник кивал, нервно ломая пальцы.
Выглядел Василий Петрович не лучшим образом – всклокоченная бородка, красные, видимо, от бессонницы глаза, жилетка, криво застегнутая не на ту пуговицу.
– И непременно пошлите за настойкой лауданума[149], – продолжал врач. – Крупозная пневмония, батенька, – случай очень серьезный. Я ближе к вечеру ожидаю кризис, так что непременно загляну. А пока вот вам рецепт. – И господин, остановившись, передал Василию Петровичу листок; тот взял и немедленно принялся, сам не замечая, комкать в нервических пальцах. – Будем надеяться, дорогой мой, надеяться и молиться. Все же организм молодой, и, даст бог, еще поборется…
Дядя Николки сокрушенно кивал.
– А за лауданумом пошлите прямо сейчас, мешкать ни в коем случае не рекомендую.
Яша сорвался со скамейки и подскочил к беседующим:
– Добрый день, Василь Петрович, я служу у вашего жильца из третьей квартиры, помните меня? Я еще с вами в Петровском парке на празднике был, вот и Фомич меня знает. И Ваня, сынок Олег Иваныча, – тоже. Если надо – могу слетать за лауданумом, у меня аптекарь знакомый, враз обернусь, только скажите!
Доктор остановился и близоруко глянул на Яшу:
– Вот и славно, юноша, вот и славно… Василий Петрович, засим откланяюсь. И если что с больным – непременно теперь же шлите за мной… да вот, хоть этого любезного молодого человека. Отыщете, юноша? – И доктор протянул Якову картонку с фамилией и адресом. – Я живу неподалеку, в Лефортово, так что…
Яша истово замотал головой.
– Вот и хорошо. Что ж, будем надеяться и, главное, не унывать! Больному нужна сейчас ваша поддержка и вера в счастливый исход.
– Макар, ты? Это Семенов, узнал?
Смена у Каретникова только что закончилась – звонок застал его по дороге домой. Андрей Макарович Каретников, заведующий детским отделением 7-й городской больницы, как раз свернул с Каширки и направлялся в сторону Нахимовского, когда мобильник разразился резкой трелью: звонил старый бородинский знакомец, Олег Семенов. Каретников общался с ним, по большей части, на фестивалях и иных реконструкционных событиях, но не был удивлен неурочным звонком. Старый «бородинец» был известен среди своих как отличный детский врач, так что товарищи по увлечению не раз обращались к нему по поводу болячек своих отпрысков.
– Привет, Олегыч. Всегда рад слышать конных егерей. Что на «Солдатике»[150] -то не был?
– Да вот не случилось. Слушай, Макар, у меня срочное дело – как раз по твоей части. А о «Солдатике» потом поговорим, лады? Ты сейчас сильно занят?
– Да нет, вот домой еду. А что, Ванька приболел?
– Почти. Да нет, с ним все слава богу… Тут, понимаешь, такое дело. Мой… племянник свалился с какой-то заразой, температура за сорок, что делать – не знаем. Ты не посмотришь? Очень буду тебе признателен…
Каретников присвистнул.
– За сорок, говоришь? «Скорую» вызывали?
Собеседник на секунду замялся.
– Да нет… ты понимаешь, семья там… странная. Они вообще сторонники народных, так сказать, методов, врачам не верят. Что-то там у них было – то ли тетку «скорая» не довезла, то ли что-то еще… в общем, не хотят они звать «скорую». А парню совсем худо. Вот я и убедил их, чтобы ты посмотрел пацана, – меня-то они слушают. Только ты там полегче насчет «срочно «скорую» – люди, как я уже говорил, своеобразные, для них современные доктора – вроде чертей с рогами.
– Нет, Олегыч, я гляну, конечно… говори, куда ехать. А все же – сказал бы ты им: пусть бросают этот декаданс. Температура за сорок – это не шутки. Ладно, давай вкратце, что там с парнем?
– Олегыч, ты что, окончательно спятил? – Каретников трясло. – Ну ладно, эти клоуны – хозяева, о них отдельный разговор… но ты-то? Не понимаешь, на что меня толкаешь? У парня – крупозное воспаление легких в такой стадии, что я должен – ДОЛЖЕН, понимаешь? – сделать все, чтобы его госпитализировали. Нашли время в игры играть, придурки… Это все называется просто и незамысловато – уголовщина. Ты что, хочешь, чтобы парнишка тут помер, а меня под статью подвели? – И врач потянул из кармана мобильник. – Черт, Сети нет… Сдох он, что ли? Дай-ка твой… «скорую» надо срочно звать.
Олег Иванович грустно улыбнулся.
– Мобильник я тебе дам, конечно, но я же говорю – не ловит здесь, место такое…
– Тогда пошли на улицу! Там уж точно ловит – сам звонил, когда к дому подъехали!
Это было чистой правдой. Буквально за несколько секунд до того, как машина остановилась у дома на улице Казакова, мобильник доктора зазвонил. Каретников, правда, отделался парой слов – очень уж торопил его спутник, – и, наскоро припарковав «Ниву-Шевроле», приятели последовали в подворотню. Двор проскочили с ходу, и только когда на лестнице их встретила заплаканная хозяйка дома со свечой в руке, Каретников недоуменно посмотрел на своего спутника. Олег Иванович пробурчал что-то насчет «дом старый, перед капремонтом, вот проводка и сыплется», отодвинул супругу Василия Петровича в сторону и решительно проследовал в квартиру. Каретников прошел за приятелем, покосившись на платье женщины, – уж он-то знал толк в реконструкционных нарядах. Но это, как оказалось, были еще цветочки.
Следующий удар нанес Каретникову рукомойник. Услышав неизменное «Где тут у вас руки можно помыть?», Николкина тетя засуетилась и велела Марьяне проводить гостя в ванную комнату. Олег Иванович попытался было дернуться вслед, но сдержался, осознав, что изменить все равно уже ничего не сможет.
Педиатр вернулся в гостиную с круглыми от удивления глазами, на ходу вытирая руки длинным вышитым полотенцем. Олег Иванович попытался делать знаки, которые должны были, по всей видимости, означать «ничего, не обращай внимания», но в ответ получил уничтожающий взгляд.