Луч светозара полился на голову внучки шамана, та зажмурилась, затаила дыхание, уже представляя, как рассердится на нее дедушка Учур. Воздух вокруг нее сжался, пожилая женщина, Катя, Ярослава и парень замелькали, завертелись перед глазами, их образы быстро слились в серый водоворот. Аякчаана почувствовала – опора исчезла, она будто воспарила. В нос ударил запах соли и океана, мокрых камней и влажного мха. Сердце забилось часто-часто, готовое выпрыгнуть из груди. И вдруг – рывок назад. Воздух выбило из легких, в глазах потемнело. Все вокруг заволокло черным туманом. Едва различимое эхо прошелестело далеким: «Затумань тропу, отведи глаза, затеряй пути, чтоб вперед не пройти. Завяжи узлом все дороги темные, ослепи все камни путевые, чтоб ни врозь, ни порознь, ни вперед, ни назад, а только по моему велению».
А в следующее мгновение Аякчаана упала к ногам изумленной Могини. На ту же самую поляну. Алатырь выскользнул из вспотевших рук, покатился по земле.
Пожилая женщина уперла руки в бока:
– Энто никуда не годно.
Подхватив девочку, она снова поставила ее перед собой, снова заговорила, на этот раз – другие слова. И снова Аякчаана почувствовала запах океана, и снова вывалилась на поляну. Взмолилась:
– Нет, не надо, хватит. Не могу больше.
Она стояла на четвереньках, цеплялась ослабевшими пальцами за траву и тяжело дышала. Качнув головой, пробормотала:
– Я словно в стену со всей скорости врезаюсь.
Ярослава пересела к ней, погладила по спине:
– Заговорила все-таки Ирмина тебе дорогу назад…
Могиня покачала головой:
– Истр, с ней останешься. Здесь, три дня пути, заимка моя. Там схоронитесь. Как возвернемся, так вас и найду.
И отмахнулась, чтобы парень и не вздумал возражать.
Аякчаана посмотрела на Могиню:
– Возьмите с собой. Может, Кигиляхи правду сказали и без меня и в самом деле копьё не найдется.
Все смотрели на Могиню, та мрачно шамкала губами, будто проговаривая про себя заветные слова.
– Будь по-твоему, – прошептала наконец.
Катя придвинула к себе мешок – в нем должны были быть штаны, которые Ярушка сунула туда три дня назад, когда Катя еще сама ничего не знала об этом мире, о себе, о своих родителях. Подавила вздох. Всего несколько дней, а будто другая жизнь.
– Ну вот, хоть кому-то сгодился, – протянула она мешок Аякчаане.
– Отойду, чтоб не смущать. – Истр важно встал, намереваясь отойти за деревья.
Аякчаана всплеснула руками, вскочила.
– Нет-нет! Сидите все здесь, я быстро… Я сама! – Она схватила протянутый ей сверток и помчалась, шурша тканью лыжного костюма, на край поляны, за кусты. – Я скоро!
– Откуда она взялась? – глядя ей вслед, спросил Истр, устраиваясь на своем прежнем месте.
– Тебе ж сказывали уже. – Ярушка по-хозяйски взяла куртку Аякчааны, повертела ее в руках, потом вывернула наизнанку, застегнула молнию, одним концом веревки плотно перевязала горловину, а другой конец закрепила с помощью петли на внутреннем кармане. В итоге получилась крепкая сумка.
Улыбаясь своей поделке, Ярослава обернулась к Истру. Он поморщился:
– Странно это все: камни эти говорящие, огни, подземные ходы. Уж больно складно все получается…
Ярослава и Катя переглянулись.
– Думаешь, она подослана Ирминой?
Теперь все трое посмотрели на Могиню. Та сидела на поваленном дереве чуть в отдалении, подперев голову кулаком, разглядывая очищенные ветки и обдумывая что-то. Она не сразу почувствовала взгляды ребят, а заметив, вздохнула:
– Всяко может быть… Да, вернее всего, девочка эта сама не ведает, что да как. Ее домой надо вернуть, незнамо как здесь оказалась, не место это для нее.
Из-за деревьев появилась Аякчаана. Она переоделась, пригладила темные волосы, прямые, жесткие и черные, как вороново крыло. Из подручных материалов – березовой коры, ветоши и упругих ивовых веток – соорудила нечто наподобие башмаков, страшненьких, сделанных второпях, не очень аккуратных, но вполне удобных.
– Ого! – воскликнул Истр. – Шустрая какая! Ладные лапти соорудила!
– Она не «шустрая», она «хорошенькая», – поправила Катя.
Аякчаана улыбнулась.
– Вообще-то у меня имя есть… А обувь такую меня дедушка Учур научил плести. В тайге всякое может быть, да и не любит она чужаков, след в городской обуви долго стоит, зверье пугает да волков приманивает. А в такой обувке ничего не страшно. – Она усмехнулась. – Колется только. Дедушка как-то умело делал, удобно было. Но у меня так пока не получается.
– На вон, свою одежу упакуй, чтоб сподручней было. – Ярушка кивнула на самодельный мешок.
– Ну, коли все готовы, и я, пожалуй, соберусь. – Могиня встала во весь рост, расправила плечи, широко расставила руки.
Вокруг нее стали сгущаться сумерки, тучками дождливыми обступили ее со всех сторон полупрозрачные тени. А когда развеялись они, перед ребятами стояла, так же широко расставив руки, помолодевшая лет на сорок Могиня. Темно-русые волосы убраны в тугой узел, высокий лоб, гладкая, чуть загорелая кожа. Движения приобрели утраченную с годами мягкость и ловкость, а голос – певучесть.
– Вот это омоложение, – изумилась Аякчаана, едва переводя дух.
– Ба-а-абушка. – Ярослава смотрела на женщину с опаской. – Что за волшба такая…
Могиня покосилась на нее:
– Не гляди на меня так… Не Ирмина я, черной волшбой времечко не ворую. У себя заняла годки.
– Как так? – Ярослава наблюдала за ней.
Бабушка только отмахнулась:
– Ну, помру маленько раньше, не велика беда… Говорю ж – у себя заняла.
Могиня оправила платье, ставшее слишком свободным, подвязала его плотнее на талии поясом, погладила темно-фиолетовые чароитовые[12] бусы:
– Коли Ирминка шалит, так и мы, чай, не лаптем щи хлебаем, тоже кой-чего умеем, правда, внучата? – И она смешно подмигнула подросткам. – А оно так-то сподручнее будет.
– Бабушка, да ты просто само совершенство, – восхищенно прошептала Катя.
– Совершенство? – Могиня подозрительно прищурилась. – Энто что?
Катя рассмеялась:
– У нас так самых что ни на есть красавиц зовут.
Могиня ухмыльнулась, деловито оправила одежду:
– Да энто все так, видимость одна. Но, чай, сгодится в дороге дальней больше, чем дряхлая старуха…
Она подняла с земли подготовленные палки, принялась расставлять вокруг их стоянки, приговаривая под нос:
– Один путь нашел, другой свой забыл, кто сюда придет, тот забудет зачем. Все следы силки заметаюти. На семи ветрах, до семи озер, во семи сундуках запираюти, темным мороком охраняюти от умысла черного.
Узор на земле, крест поверху, в центр его – палка острием в землю. И так на все четыре стороны. Удостоверившись, что стоят крепко-накрепко, обернулась к Кате:
– Ну, доставай, внучка, посох, три свое кольцо заветное, да в путь: коли знать будем, куда следовать, глядишь, и не заблудимся.
Катя достала колечко.
– Ну что, все готовы? – Катя потерла ярко-синий камень на кольце, посмотрела на Алатырь в Ярушкиной ладони: тонкая линия пролегла между ними, зацвела огнями, схватилась холодным пламенем, будто дымкой. А в ней уже скользил знакомый силуэт: стройный стан, смелая и плавная походка, будто кошачья поступь. Енисея стояла на вершине горы, смотрела в долину. Алатырь нашел ее и был готов провести их к цели.
Катя послушно достала из мешка и надела на палец серебряное колечко с четырьмя камушками: зеленым, голубым, синим и бирюзовым – подарок друзей ко дню рождения. И проговорила, как заклинание, слова Енисеи, сказанные всего несколько дней назад в подвале Александрии:
– Серебро – это я, бирюза – Ярослава, Истр, владетель водных пучин, – голубой аквамарин, Олеб, защитник лесов и зверей, – изумруд, Енисея – лазурит.
И подумала о Енисее, представила ее перед глазами, как смотрит строго, а на губах расцветает лукавая усмешка.
Стоило это только вообразить, как воздух вокруг сжался в точку, сомкнулся до размера лазурита. Камень при этом стал ярче и, кажется, еще синее. Золотистые прожилки внутри него раскалились, побагровев, и из центра лазурита брызнул луч, поднялся над головами людей. Катя схватила посох, ударила им о землю, и тут же пространство съежилось, сжалось, увлекая с собой всю компанию. Аякчаана от страха закричала, но Ярослава успела схватить ее за руку, не дав запаниковать и вывалиться из перехода.
Одно мгновение, равное вздоху, и вот на поляне не осталось и следа от компании, только лесные духи растерянно поглядывали по сторонам да складывались сами собой оставленные Могиней палкиобереги.
В это же мгновение воздух за спиной у Енисеи подернулся серой дымкой, завертелся, и из центра образовавшегося облака, растекаясь тонкими лучами, грянул ярко-голубой свет.
Енисея оглянулась, вскрикнула от неожиданности, а из образовавшегося прохода, практически ей на руки, вывалилась Ярослава, державшая за руку оглушительно визжащую черноволосую девочку. За ней ловко выскочили Истр, смутно знакомая молодая женщина и, наконец, Катя с серебристым посохом.
– Вы чего? – только и смогла воскликнуть Енисея.
– Здравствуй, Енисея! – выдохнула Могиня.
Девушка медленно кивнула, посмотрела на нее с подозрением. Могиня отошла к обрыву, поставила руки в бока, оглядываясь. Здесь было ветрено, пахло солнцем. Оно заполняло все – от тонкой щербины на камне до выросшего на камнях бурого неприметного цветка, покрытого плотным слоем шипов и колючек.
– Вы чего здесь все делаете? Катя, тебя же домой отправили! – Енисея непонимающе всплеснула руками. – Ярослава, ты кого притащила и чего она орет, будто режут ее? – Аякчаана при этих словах резко замолчала.
– Мы где? – спросила она охрипшим голосом.
– О, кстати, это вопрос! – подхватил Истр. – Так мы где, а, Енисея?
– У меня дома, – отозвалась та.
На утесе повисла тишина. Ребята переглянулись.
– То есть две тысячи лет назад, – уточнила Ярушка.
– Это для вас две тысячи лет назад, а для меня – здесь и сейчас, – Енисея встала, отряхнула штаны, поправила широкий пояс, проверила ножны.