— Чай еще не готов? — схитрил Кимка.
— Так всего лишь две минуты, как его поставили на плитку,— не выдержал Санька, сердито сверкнув на приятеля глазами. Меткая Рука с особым интересом приготовился слушать о похождениях друзей-приятелей, а Кимка тянул.
— Так вот, значит,— невозмутимо продолжал рассказчик,— бандиты условились встретиться в парке вечером — так сказал Чемодан Чемоданович, а когда вечером — гадай на кофейной гуще! Потому мы и бежали, как гончие. Опаздывать было нельзя: ведь дело шло о жизни и смерти человека!..— Кимка неожиданно всхлипнул.
— Ты чего? — склонился к нему Бородин.
— Лену жалко…
— А что с ней? Неужели убили? — подскочил Санька.
— Не зна-ю…
— Э, парень, все обойдется,— успокоил скуластый уполномоченный.
Украдкой смахнув слезы, Кимка продолжал рассказ уже безо всякой рисовки.
Прибежав в парк, мальчишки обшарили все укромные уголки, но ни Лены, ни ее врагов не обнаружили. Тогда Кимка с Сенькой кинулись расспрашивать мальчишек о мужчине с бычьей шеей и с лысой, как бильярдный шар, головой, а также о мордастом парне с наколками на руках, фигуры приметные. Такие сами в глаза бросаются.
«Были похожие,— ответили новостройские пацаны,— чуть ли не час возле танцевального пятачка крутились, кого-то высматривали. А куда потом задевались, не знаем».
«А девушки с ними никакой не видели?» — уточнил Сенька.
«Нет, не видели…»
О том, что было дальше, Кимка повествовал так:
— Спросили других мальчишек, третьих. Лена как сквозь землю провалилась. И только Сазанчик, парень, которого уже пропускают на танцы, сказал нам, что видел, как Яшка-матрос передавал Лене какую-то записку. Это было в самом начале танцев. А вот что в записке было нацарапано и куда девушка после этого пошла, Сазанчик не знал… Тут мы с Мстителем, то есть с Сенькой, принимаем решение — бежать на пароходное кладбище, к Степкиному логову. Ведь если бандиты задумали спрятаться, то наверняка спрячутся там…
Бежим, значит, мы по степи, а у самих ушки на макушке, слушаем, не позовет ли кто на помощь. Тишина. Только филин в перелеске ухает да лягушки-квакушки в болоте трещат… Страшно, мороз по коже так и разгуливает. Чувствуем, беда вокруг нас так и вьется, так и крутится, того и гляди, в волосы вцепится! И вдруг «Помогите! Кар-раул» Голос тонкий, девчоночий… Лена!..
«Держись,— кричим,— Лена, сейчас поможем!.. Враги окружены!..» И Сенька трах-бабах из пугача… А я — лук на изготовку и вперед!.. Бандиты, конечно, наутек. Один из них взвалил Лену на плечо, как волк ярочку, и в камыши. Сенька следом. А я вот с этим,— рассказчик кивнул на дверь гауптвахты,— столкнулся нос с носом. Он на меня с ножом. А я из лука как шарахну! Так правую руку и насквозь!.. Мог бы и в сердце…— важно добавил Кимка,— но раздумал. Пусть судят акульего сына, чтобы другим неповадно было.
— А Лена? — не выдержал Санька.— Что с ней?
— Не знаю… Сенька, наверное, выручил.— Рассказчик опять подозрительно зашмыгал носом, но все сделали вид, что не заметили этого. И Кимка, пересилив минутную слабость, закончил рассказ о недавних приключениях.
Степка Могила, увидев, что имеет дело с пацаном, а не со взрослым, полез на Соколиного Глаза разъяренным медведем. Мальчишке пришлось бы плохо, не придумай он нового фокуса. «Ни с места! — крикнул он.— Стрела отравленная!.. Через двадцать минут смерть!» Тут Степка и скис, как молоко от лимона. А там и помощь подоспела…
Кимка помолчал, потом, с трудом выдавливая из себя слова, добавил:
— Степка сказал, что Софрон Лену в живых не оставит. Он против нее зуб с давних пор имеет. С тех пор когда в одной деревне жили…
— Н-да,— нахмурился Бородин,— вот, что, Валеев,— обратился он к дежурному,— ты здесь с ребятами гляди за Степкой в оба, а я пойду. У Григория Григорьевича сейчас каждый человек на счету.
— Послушай, кунак,— обратился дежурный к Соколиному Глазу,— как же так получилось, объясни, пожалуйста. Ночь. Темнота. А ты трах-бах — и готово, и подстрелил преступника. Случайно, что ли?
— Как это случайно?! — возмутился Кимка.— Когда Стенка выскочил из камышей, я ему в морду фонариком. И целюсь прямехонько в лоб… Стрела запела и…
— Трах-бах в правую руку! — подсказал лукавоглазый уполномоченный.— Только как же это? Целился в лоб, а угодил в руку?
Кимка сконфузился:
— Не знаю, так уж получилось… Но если по-честному,— Соколиный Глаз залился краской,— то выстрелил я… со страху. И притом с зажмуренными глазами.
Кимка ожидал, что сейчас на него обрушится дружный хохот и посыплются подначки, но никто даже не улыбнулся. Наоборот, Бородин похвалил Кимку за мужество. Ведь признаться в том, что ты струсил, не всякий решится, тем более что этого никто не видел. И Кимка снова приободрился.
Сергей Николаевич, еще раз приказав ребятам никуда не отлучаться и зорко следить за арестованным, ушел.
Под окнами послышалось фырканье старенького грузовичка. Все напряженно повернулись к двери. Заскрипели ступени, и в комнату вошел военный хирург Борис Иванович Шилин. Это был мужчина двухметрового роста, человек добрейшей души.
— Дорогой Борис Иванович, как она? — обратился дежурный к хирургу. И хотя имя той, о ком спрашивали, не было названо, Шилин, не задумываясь ответил:
— Лена жива. Правда, она тяжело ранена, пришлось оперировать, но теперь все опасности у нее позади.— Борис Иванович протер очки.— Сейчас Лена спит…
— Ур-ра! Качать доктора! — крикнул Кимка и, подмигнув Саньке, выскочил на улицу. Меткая Рука последовал за другом.
— Куда вы? — всполошился Шилин.— В больницу нельзя!
— Мы по домам! — крикнул Соколиный Глаз.
— Вот и хорошо,— согласился Борис Иванович,— а мы с вами,— обратился он к дежурному,— займемся подстреленным пациентом…
Снова обретя свободу, мальчишки, не сговариваясь, подались на корабельное кладбище. Они решили, исходя из обстоятельств, оказать чекистам помощь в задержании Чемодана Чемодановича и его сообщников. На том и поладили.
Человек, переживший смертельную опасность, как бы рождается заново, он и видит и чувствует в десять раз острее, чем обычно. Взошла луна. Подумаешь, что здесь такого, разве до сего времени Санька с Кимкой не видали ее? Видали. И все-таки обрадовались ночному светилу.
— Светит, бабушка! — пропел Санька.
— Еще как наяривает! — согласился Кимка.— А дорога словно каучуковая, чуешь, как пружинит под ногами?
— Точно! — согласился Санька, купая босые ноги в прохладной пыльце.— Здорово-то как!
— Сань, а как ты думаешь, успеем мы?
— Успеем. До бани уже рукой подать. А там и наши кораблики рядом!..
Вот и заросли тростника. Посеребренные верхушки покачиваются, словно наконечники копий.
— Римские легионы,— сказал Санька.
— А вон и «летучие голландцы»,— кивнул Кимка на мачты и трубы кораблей-пенсионеров.— Завтра утром адмирал Урляев выведет эти корабли в открытый океан!
— Ладно, адмирал, поторопимся.— Санька тронул приятеля за рукав.— Не забывай, сегодня мы чекисты.
Хоть мальчикам и не терпелось скорее добраться до «Аладина», к своему флагману они двинулись в обход, по берегу реки. Им не хотелось до времени снова угодить в руки Санькиного отца. Тогда Чемодана Чемодановича изловят без их помощи, а разве с этим можно смириться!
Дорога вдоль реки не из легких. Грунт вязкий, ноги в нем утопают по щиколотку. Грязь липучая-прелипучая, как растопленный вар. Как ни стараются юные разведчики ступать бесшумно, подобно настоящим краснокожим, треск и хлюпанье вокруг них такие, будто сквозь камыши продирается целый выводок кабанов.
Но вот и «Аладин».
— Кажется, нас пока не обнаружили,— говорит Кимка трагическим шепотом.
— Точно,— таким же шепотом отвечает Бородин, выныривая из-под стапелей,— удрали-таки! Так я и знал. Григорий Григорьевич рассердится не на шутку, достанется ужо на орехи и вам и мне.
— А вам-то за что? — поинтересовался Санька.
— Да уж за дело!.. Однако дальше — ни шагу. Замрите, и ни гугу. Иначе… Сами знаете, что будет.— И Сергей Николаевич снова растворился в ночи.
— Сань, а ведь он знал, что мы удерем… и не помешал… Мировецкий мужик!..
— А то!.. Еще какой!.. А мальчишек любит… Папа даже как-то сказал ему: «Пионервожатый ты, Сергей, а не чекист…»
— А он, Бородин, что?
— Рассмеялся и на Дзержинского сослался. Однако давай помолчим, если не хочешь, чтобы нас отсюда турнули!
Глава десятая
«Марат» издали похож на уродливого, выброшенного морем кальмара с отрубленными щупальцами. Боковые обносы делают его овальным, якорные клюзы-глаза смотрят жестко и пронзительно, палубная надстройка напоминает причудливый горб.
Из камышей вынырнул Сенька в сопровождении Бородина.
— Принимайте третьего Шерлока Холмса! — подтолкнул Гамбурга Бородин.— И глядите, чтобы ни одного фокуса! — И молодой чекист, погрозив приятелям, снова скрылся в камышах.
— Чуете, могикане, а Лена-то жива! — выпалил Сенька.
— Наслышаны…
— Откуда?
— Борис Иванович сообщил. Молодец, Сенька, не подкачал! — поощрил Кимка дружка.— А теперь выкладывай подробности.
— А чего тут выкладывать,— пококетничал Гамбург.— Когда Соколиный Глаз начал воевать со Степкой, я кинулся за Софроном — Лене на выручку. Поняв, что с «грузом» от погони не уйти, Чемодан Чемоданович сбросил Лену с плеча и на ходу полоснул ее ножом. Я, конечно, к Лене. Подбегаю, зову по имени — не откликается. Жуть взяла: убили, думаю, девчонку! Наклоняюсь — нет, дышит. Значит, жива. Подхватил ее на спину — откуда только сила взялась! — и ходу в больницу!
Огни поселка вроде были рядом. А пошел — они все дальше и дальше. А силы у меня убывают и убывают, того и гляди упаду. Отдохнуть бы, да боюсь. Знаю, если остановлюсь хоть на секунду, с места уже сдвинуться не смогу. Потому и подбадриваю себя: «Сделаю, дескать, еще десять шагов, тогда и отдохну». Считаю: один, два, три… десять… Потом еще набавляю.
Тут-то дядя Гриша и подоспел, подхватил Лену и в больницу ее. Шилина срочно вызвали. Ну а тот – операцию сделал. Тогда я — прямиком на «Аладин» и… угодил в руки Санькиного отца. «Отвести его к дружкам,— приказал Григорий Григорьевич.— Только глядите, хоть вы герои на сегодняшний день, но чтобы без штучек-дрючек!..»