— Нет, не позволит,— скис Санька.— А что это за такая «урляевская смесь»?
— Для других секрет, но для тебя открою! — И Соколиный Глаз, понизив голос до шепота, стал торопливо что-то выкладывать дружку на ухо.
— Кимка,— предложил Санька,— а давай завтра с утра в степь драпанем, уж там-то нам никто не помешает испытывать «адскую смесь»!
— А ребро?
— Так оно уже зажило.
— И плечо?
— И плечо. Потрогай, мускулы, как у Поддубного!
— Тогда мотаном! — обрадовался Кимка.— Часиков в шесть утра.
Санька почесал в затылке:
— Если сумею улизнуть из дома. Как раз в это время отец поднимается, а мутер ему завтрак сооружает. Но я попытаюсь… Оружие возьмем?
— Прихватим лук и стрелы и «поджигную» с «урляевской смесью», а то вдруг волки или там лисы… Будь здоров!.. Рот-фронт! — Кимка вскинул кулак в знак приветствия и пошагал к двери.
— Погоди! — остановил Санька.
Соколиный Глаз остановился.
— Ну?
— Крендель из тебя согну! — созоровал Санька.
Кимка обиженно фыркнул:
— Я думал, ты «голова»… а ты…
— Не злись, Кимка. Я тебе хотел о Зойке…
— О Зойке?! — Лицо у Соколиного Глаза подозрительно порозовело. Горбушка давно нравилась великому изобретателю. Кимка даже дважды делал ей предложение «на дружбу». Но Зойка не вняла зову благородного сердца и обо всем раззвонила подружкам. А те, в свою очередь, классному руководителю. После чего «герою романа» было сделано соответствующее внушение. Кимка страшно возмущался предательством золотокосой одноклассницы, но недолго. После Артека Зойка сама пошла на примирение. Как-никак, а Соколиный Глаз стал на заводе личностью известной. А слава кому не вскружит голову!..
— Так что же ты мне хотел сказать о Зойке? — переспросил Кимка.— Она тебе обо мне что-нибудь говорила, да?
— Конечно,— соврал Санька. Трудно ли соврать по такому пустяку, тем более на благо друга! — Она хотела поговорить со мной об одном мальчике, который ей нравится…
— Да ну?! — Глаза у Кимки округлились, как у попавшегося на крючок сазана.— Это о каком же мальчике?
— А я почем знаю,— пожал Санька плечами,— уж не обо мне, конечно. Я эту тараторку терпеть не могу!
— Но-но, ты с «тараторкой» поосторожней,— нахмурился Кимка.— Зойка добрый товарищ…— стал оправдываться он, перехватив на губах Меткой Руки ироническую улыбку.— Опять «сочиняешь»?
— Сочиняешь — подчиняешь, улетаешь — заметаешь!..— пробормотал тот.— Ничуть не сочиняю, о тебе спрашивала.
Кимка оттаял. Даже странная Санькина привычка говорить в рифму ни к селу ни к городу на сей раз его не возмутила.
«Подумаешь,— решил он,— у каждого есть свои «заскоки», у меня — одни, у него — другие…»
— Ну, а что же она все-таки спросила?
— О твоих новых изобретениях,— продолжал импровизировать Санька,— хотела бы увидеть их в действии.
— Так это же здорово!.. Взял бы да пригласил ее с нами в степь на испытания «урляевской смеси».
— Как пригласить? — глаза у Саньки чуть не выскочили из орбит.
— A-а…— сделал соответствующий вывод Кимка,— ты же еще сам ни о чем не знал… Так пригласи теперь!
— Сам приглашай, меня из дома не выпустят.— Санька поудобнее поправил подушку.— Дрейфишь?
— Кто, я? — Соколиный Глаз нахмурился и неожиданно сознался: — Дрейфлю.
— Тогда вот что,— нашелся Санька,— я ей сейчас сочиню записку, а ты передашь от моего имени. Идет?
— Идет!
Санька в два счета сочинил следующее послание:
«Зоя!
Дай Кимке честное пионерское, что никому не выдашь нашей тайны, которую мы тебе откроем завтра утром. Тайна оборонного значения. Но ты человек свойский, и мы тебе верим. Встречаемся в шесть часов утра возле нашего дома.
Кимка сочинение одобрил.
— Ты знаешь, Сань, у тебя получилось, как у писателя, даже похлеще, ей-ей!
— Да брось ты, Кимка, заливать,— растрогался Меткая Рука,— сейчас я тебе настоящую тайну открою. Хочешь?
— Давай!
— Только ты никому — ни-ни!
— Слово краснокожего!
— Ты Настеньку Казанкову знаешь? — почему-то шепотом начал Санька.
— Это из нашего класса, пигалицу и задаваку?
— И никакая она не пигалица! — обиделся Меткая Рука.— Ростом она мне вот докуда! — и он провел ладонью возле мочки своего правого уха.— А это для девчонки больше, чем надо. Зато в плечах она тебе не уступит!
— Тоже сказал! — подскочил Кимка.— Да у меня плечи — косая сажень! — и он развернул свои мосластые плечи.
Но на Саньку это не произвело никакого впечатления.
— Сядь,— дернул он Кимку за рукав.— Я уже вторую ночь мучаюсь…
— Неужели из-за нее?! — посочувствовал Кимка.— Я бы…— Но, вспомнив о Зойке, осекся: — Надо же!..
— Ты знаешь, а мы с ней в день матча вместе купались…
— Врешь!..
— Слово пионера!
— Вот это да!
— Но это во сне…
— А-а…
— Так вот значит,— продолжил, ничуть не смутясь, Санька,— стала она, вроде, тонуть. Я, конечно, цап ее за косы, тащу из воды, а она смеется. Чего это ты, спрашивает, дрожишь? А я, правда, тащу и дрожу. То в жар меня кидает, то в холод. К чему бы это, ты не знаешь?
— Не-е знаю,— нахмурился Кимка, чуя какой-то тонкий подвох,— у меня так не бывает…
— А сегодня,— продолжал Санька,— мы с ней по воздуху летали.
— Это как же, на самолете, что ли?
— Почему на самолете?! Раскинули руки как крылья, и летим. Летали так, летали долго-долго над самой серединой Волги. Устали, опустились на один островок, уселись на травку, и опять то же самое: она на меня глядит, а меня то в жар, то в холод…
— Это от болезни, как пить дать от нее! — авторитетно разъяснил Соколиный Глаз.— Вот увидишь, поправишься, станешь ходить в школу и — никаких снов!.. То есть я хотел сказать, таких вот летучих…
Санька хитро сощурился:
— А у тебя как насчет «полетов» с Горбушкой? Бывает, а?
— Ты что?! Опять, да?
В комнату вошла Мария Петровна, и Кимка стал торопливо прощаться.
— Кимушка, может, покушаешь пончиков? — робко спросила хозяйка.
— Спасибо, тетя Маша, сыт по горло,— ужаснулся Кимка,— мне на кружок надо… Ребята в школе ждут…
Хлопнула обитая черным дерматином дверь, и Соколиный Глаз оказался на свободе. Облегченно вздохнув, Кимка погладил живот и подумал: «После такого харча не то что играть — дышать не сможешь!.. Ох и не завидую я Саньке!.. То ли дело у нас — все время налегке!.. Хочешь — бегом бегай, хочешь — через голову кувыркайся!.. А тут — ни сесть тебе, ни лечь… пузо аж к подбородку лезет!»
Соколиный Глаз завернул за угол, выбрал попрохладнее местечко в тени терраски и плюхнулся на песок.
А Мария Петровна тем временем размышляла о Кимке:
«И до чего же я к нему была несправедливой,— сетовала она,— а парень на поверку оказался золотым!.. Уважительный, скромный… В кружке самодеятельности участвует…»
Глава третья
Сентябрь на Нижней Волге — самое распрекрасное время года: неистовая жара уже спала, но солнечного тепла еще достаточно, чтобы вдоволь купаться и загорать. Особенно хороши вечера, с сиренево-палевыми закатами и удивительной, умиротворенной тишиной, когда каждое слово, сказанное вполголоса, раскатывается далеко-далеко, околдовывая слушателей своей первородной чистотой…
Минула первая неделя учебы. Из шести дней четыре для Саньки были потеряны — он провалялся в постели, залечивая мазями и усиленным питанием футбольные раны.
Но вот он снова в строю и уже успел заработать три «отлично». Кимка — личность более скромная — по тем же предметом отхватил три «поса» — посредственно — и был этим весьма доволен. Учителя — тем более, так как Кимка в течение всех семи лет обучения особыми познаниями их не баловал. По этому поводу с грустью вздохнул лишь один великолепный СИМ:
— Силен, разбойник! Светлая голова, но ленив необычайно! Но что поделаешь — каждому, как видно, свое!..
Эта оценка историка была для Соколиного Глаза наивысшей и наижеланнейшей похвалой. Еще бы! Даже круглые отличники не оценивались Семеном Ивановичем столь высоко.
Весь субботний вечер друзья посвятили подготовке операции «Степной взрыв». Засветло сходили на «Аладин», запаслись в штабе луками, стрелами, наполнили три металлические банки из-под консервов «урляевской смесью», налили пол-литровую бутылку керосином, вторую — бензином, покрепче зарядили «поджигные». Не забыли и о провианте: положили в рюкзак с десяток розоватых картофелин, три крупные луковицы, кружок колбасы, два батона, несколько кусков сахару и с килограмм домашнего печенья — изделие Марии Петровны.
— Жаль, Сеньки нет! — вздохнул Меткая Рука, бросая робкий взгляд на унылые останки «Марата». Недавнее прибежище бандитов продолжало отпугивать от корабельного кладбища самых разотчаянных смельчаков, и не только мальчишек, но и взрослых. Лишь Кимка с Санькой изредка наведывались сюда и то преимущественно в ясный солнечный день. Но и они старались обходить «Марата» стороной.
— Сенька теперь купается в Каспийском море,— завистливо произнес Кимка,— а может, даже плавает на могучем танкере куда только душа пожелает!..
— Сказанул!.. И никуда он не плавает!.. А сидит, как и мы, за партой и зубрит свои грот-мачты да бизань-мачты… фор-марсели да фор-брамсели.
— Хо! Где ты нахватался таких словечек? — Кимка аж прищелкнул языком от восторга.— Как это… гром-мачта… бузань-мачта…
— Не «гром», а грот… Не «бузань», а бизань… А узнал это я из книги «Устройство парусного корабля»… Мне ее папа подарил.
— Давай сменяемся…
— Еще чего!
Кимка смахнул с носа бисеринки пота.
— На пилотку со звездочкой…
— Врешь! На пилотку!
— Ага…
Меткая Рука на минуту задумался.
— Да нет уж… Не могу, Кимка… Это же подарок. Если хочешь, я тебе почитать ее дам, а ты мне дашь поносить пилотку. Идет?
— Не «идет», а летит на вороных, ур-ра, Санька! На, друг, надевай пилотку, носи на здоровье…