Зойка было свела брови, делая вид, что она сердится, и тут же раздумала: ведь ей давно уже предлагали изучить азбуку Морзе, а она все откладывала да откладывала, вот и получила щелчок по носу…
Тринадцатого апреля в час дня два паренька и две девчушки робко вошли в дверь Трусовского райкома комсомола.
— Куда идти-то? — спросила одна из девчушек.
— Направо,— сказал Санька,— к секретарю…
В приемной их уже ждали — СИМ и секретарь школьной комсомольской организации.
— Ну что? Скоро? — заволновались только что вошедшие.
— Сказали, через пять минут…
Ровно через пять минут дверь, на которой было написано «Первый секретарь Трусовского райкома комсомола тов. Паршин К. К.», открылась и черноволосый парень спортивного вида, со значками ГТО и «Ворошиловский стрелок» на груди, пригласил ребят:
— Входите!..
Первым вошел СИМ. Старый коммунист и герой гражданской воины был приглашен на торжество персонально. Вслед за ним бочком проскользнул комсомольский школьный секретарь, потом девочки, замыкал шествие Александр Подзоров. Дверь за собой он прикрыл неплотно.
— Все пришли? — спросил чернявый, усаживаясь на председательское место. Оказалось, это и есть Паршин.
С правой и с левой сторон от него сидели другие члены бюро. Все молодые, веселые. Сюда же усадили и СИМа.
— Один заболел,— ответил на вопрос Паршина школьный секретарь.
— Кто заболел? — раздалось с порога.
Все головы повернулись к двери. Там стоял собственной персоной начальник штаба юных разведчиков. Горло его было замотано женским шерстяным платком, и хотя на голове его красовалась пилотка, в руках он держал пальто и шапку, а ноги покоились в валенках.
Присутствующие невольно прыснули в кулак. Кимка нахмурился, но пояснил:
— Это все маманя… Иначе ни за что не выпустила бы из дому…
— А температура? — спросил СИМ.
— А ее нет,— хитрые глазки с татарским разрезом заюлили.
— А по-честному, по-комсомольски? — спросил секретарь, подходя к Кимке.
— Тридцать семь и восемь,— потупился Кимка,— но, честное пионерское… Честное комсомольское,— поправился он,— я ее не чувствую…
— Ну, если так,— блеснул улыбкой секретарь,— тогда поздравляем со вступлением в ряды Ленинского комсомола! — Он подошел и крепко обнял просиявшего Урляева.
— Вопросов нет? — обратился Паршин к членам бюро, усаживаясь на место.
— У меня есть не вопрос, а вопросик,— качнула красивой русокосой головой какая-то девушка.
— Давай,— разрешил секретарь.
— Скажите, Урляев,— с трудом гася искорки смеха в зеленоватых больших глазах, спросила девушка,— а часто вы вот так… привираете?
— Нет,— не растерялся Кимка,— только для пользы дела.
— Ну, если для пользы дела, тогда… поздравляю! — девушка громко рассмеялась, и все присоединились к ней. Горячо поздравили со вступлением в комсомол и других ребят.
Домой шли обновленными. Шли молча. Каждому хотелось мысленно заглянуть в свое будущее. У каждого оно было светлым-пресветлым, аж глаза слезились от его солнечного сияния.
Ни Кимка, ни Санька еще точно не знали, куда они пойдут после окончания школы, какую изберут для себя профессию: то ли пойдут в военное училище, то ли работать на родной завод, то ли еще куда, но они твердо знали, что станут настоящими людьми, за которых никогда не придется краснеть ни их родителям, ни их поручателю в комсомол — СИМу!
Часть третьяИСПЫТАНИЕ
Глава первая
— Облака идут на ветер! — сказала Зойка Горбушка, засовывая кончик косы в рот.
Санька, поглядев на верхушки гигантских осокорей, раскачивающихся с севера на юг, недоверчиво хмыкнул.
— Сказанула, как по стенке мазанула! — лениво бросил Меткая Рука, ища взглядом сочувствия у Кимки. Но Соколиный Глаз не поддержал закадычного дружка, наоборот, вопреки всем правилам и понятиям о мужской дружбе, он пробурчал, правда, не очень разборчиво:
— Факт, на ветер…
Саньке захотелось подпустить шпильку, чтобы влюбленные «антропосы» почувствовали себя заживо поджаривающимися, но потом раздумал: не хотелось портить ни себе, ни людям того блаженно-ленивого настроения, которое нисходит на нас летом, когда учеба в школе благополучно завершена и впереди еще целый месяц с гаком беззаботного каникулярного житья. Но оставаться «побежденным» тоже не хотелось. Попробовал сочинить дразнилку:
Та-та-та никаким…
Влюбился не на шутку
Изобретатель Ким!
Если бы не «та-та-та», получилось бы вроде неплохо, но… вместо «та-та» нужные слова в строку не вставали, не находились даже, и потому Меткой Руке пришлось сделать вид, что он дремлет. Это получилось весьма убедительно: все трое лежали на траве, на берегу Канежки, под сенью старой ветлы, так что глаза закрывались сами собой. Было так беспричинно легко, что думать и то не хотелось. Санька посмотрел на солнце: сквозь сомкнутые пальцы проступали косточки, как на рентгене. Захотелось выкинуть какой-нибудь сногсшибательный фортель.
— Итак, друзья мои,— начал он голосом любимого всеми СИМа,— теперь вы — девятиклассники. В новом учебном году пред вами предстанут…
— Новые крутые высоты,— подключился Кимка,— и новые бездонные глубины…
— Кои мы должны одолеть,— снова забасил Санька,— и кои мы…
— Одолеем! — заключила Зойка, продолжая тиранить собственную косу, не забывая барабанить голой пяткой по мшистому пристволью. Мальчишки невольно залюбовались ею.
— Ослепнете, брысь! — покраснела Горбушка, скрывая за шуткой свое смущение.
В последние два года с Санькиными одноклассницами происходило что-то невероятное. Они, словно вьюнки под щедрым солнцем, безостановочно лезли вверх, наливаясь завидной силой и здоровьем. Мальчишки пытались соревноваться с ними, но без особого успеха. Это огорчало будущих мужчин, но… природа неумолима. Даже лучшие и прославленнейшие из ребят продолжали оставаться немного неуклюжими.
Огорчения, вызванные этой неуклюжестью, не могла компенсировать даже командирская слава. О делах юных разводчиков с завода «Октябрь» узнали не только ребята родной области, но и далеко за пределами Российской республики. Их зачин был подхвачен чуть ли не всеми школами страны, под шефский догляд пионерия взяла не только инвалидов войны и труда, одиноких стариков и многодетных матерей-одиночек, но и те семьи, где отцы и матери в силу занятости на работе, не могли уделить должного внимания своим многочисленным сынкам и дочкам.
И командир бригады и начальник штаба в вопросах шефской этики были неумолимо строги. Не дай бог кому-либо из юных разведчиков опоздать к своему подшефному с хлебом или с дровами, нарушитель тотчас же наказывался: его лишали на неделю права носить почетное звание юного разведчика и снимали звездочку с рукава. Потом вызывали на совет командиров и пропесочивали так, что виновный давал себе зарок во веки веков в штрафники уже не попадать.
На время летних каникул подшефные дали своим добровольным шефам творческие отпуска. Первую неделю ребята блаженствовали, а вторую — стали скучать. Оказывается, без настоящего дела жизнь становится такой же пресной, как картофель без соли.
— Ну как, Лорд, купаться будем? — потянулся Кимка, хрустя всеми косточками. За страсть к стихам и за «байроновский» профиль (утверждение Марии Петровны) Санька в этом году заработал новое прозвище.
— Давай!..
Стали раздеваться.
Зойка, сбросившая уже платье, вместо того, чтобы с разбега бултыхнуться в парное молоко Канежки, вдруг замерла на месте, сделав знак рукой, чтобы ребята последовали ее примеру.
— Ты чего? — Кимка приблизился к Горбушке.
— Вон кто-то на велосипеде торопится…
Санька пожал плечами:
— Ну и что?! Пусть торопится… Главное, мы никуда спешить не собираемся… Разве что купаться?! — И Меткая Рука с гиканьем и свистом кинулся в манящую прохладой Канежку. Кимка было последовал за ним. Но в это время до него долетел испуганный крик велосипедиста:
— Война!.. Ребята, война!.. Только что передавали по радио!..
— Какая там война! — поморщилась Зойка.— Снова какая-нибудь провокация на границе. Небось самураи снова зашевелились…
— Нет, здесь что-то другое, пострашнее…— Кимка стал торопливо натягивать брюки.— Погляди, какое лицо у Махотки… ненормальное…
— Да-а, пожалуй…— Зойка тоже стала торопливо надевать платье.
— Чего вы? — удивился Санька.— О приближении арктического циклона узнали, не иначе!..
— Война, командир! — доложил запыхавшийся Махотка.— Фашистская Германия напала… Едва нашел вас… Что делать-то будем?
— Война, значит?! — Санька задумчиво пошагал по направлению к поселку.
— Куда ты?! — окликнул его Кимка.— Оденься!..
— Ах… Да!..— Санька вернулся, быстро натянул брюки и рубашку, все так же машинально повторяя: — Война, значит… Война!..
В другое время ребята замучили бы Махотку вопросами — где ему купили велосипед и когда? Такую машину, как велосипед, на заводе имели очень немногие — стахановцы из стахановцев! А тут вдруг голубое двухколесное чудо и у кого?! У рядового мальчишки! Да и сам Махотка не стал бы так скромничать, расписал бы во всех подробностях что и как, а сейчас он просто сообщил:
— А мне вот батин брат из Ленинграда прислал… Такая радость, а тут на тебе — война!..— Махотка зло сплюнул на куст полыни.— Что-то теперь будет?! Ах, на фронт бы нам!..
— Факт, на фронт, мы же разведчики! — загорелся Кимка, но Санька охладил его пыл ровным до ужаса голосом.
— Не возьмут,— отрезал он,— да еще по шеям надают…
— Так что же будем делать? — снова задал вопрос Махотка.— Надо, наверное, оповестить всех наших, тех, кто, конечно, не уехал на отдых в деревню или еще там куда.— Махотка, хотя и не числился в связных, охотно взялся за самое трудное на данном этапе задание. Да это как-то и само собой разумелось — машина обязывала.
— Ну что ж, оповести! Соберемся завтра на школьном дворе… в два часа дня.