— Теперь правильно… Эх, Абдулка, Абдулка, ну можно ли так шутить?!
— Моя твоя понял, значит, что Абдулка шутит? — в расширенных страхом зрачках Агабабина затеплился огонек надежды.
— Понял. Если бы не понял, то, наверное, сам бы сейчас лежал на дне, на месте твоего ружья…
Вызвали милиционера, прислали нового приемщика. Агабабина забрали, а груз отправили по назначению.
Обсудив происшествие со всех точек зрения, пришли к единому мнению: Абдулка — обыкновенный мошенник. Случай с ружьем — явление для него нетипичное. Наверное, собирался попугать Саньку и выстрелил нечаянно, при падении. Так он сам объяснил. Санька приятелей разубеждать не стал, наоборот, даже посоветовал об этом всем помалкивать — зачем поднимать панику? А Кимке шепнул:
— Обо всем надо доложить Сергею Николаевичу. Уж он-то во всем разберется, как надо, будьте спокойны!
Глава четвертая
От Григория Григорьевича пришла долгожданная весточка. В ней Подзоров-старший сообщал, что пока занят напряженнейшей учебой, но через неделю отправится в длительную командировку. Писем писать не сможет, да и ему писать не следует. Особо важное можно передавать через Бородина. Сергей Николаевич будет в курсе всех его дел…
Вот и все. Но и этой весточке Санька и его мама были несказанно рады. Ничего тут не поделаешь — семьи разведчиков должны уметь ждать. Иногда ждать годами всего лишь краткого сообщения, в котором дорогой им человек сообщит, что он жив и здоров. А где он находится и что он делает, об этом домашние узнают потом, конечно, если это не очень секретно. Ну а если очень — то так ни о чем и не узнают.
Начались занятия в школе. Мужчины-учителя, что помоложе, ушли в армию. СИМ тоже ходил проситься на фронт, но ему категорически отказали. Мол, хотя командование и высоко ценит опыт старого разведчика, но… здоровье Семена Ивановича не соответствует тем высоким требованиям, которые предъявляют к военнослужащим врачи.
Это опечалило не только самого СИМа, но навело унынье и на ребят: уж если такому человеку заказана дорога на фронт, то им и подавно! А они все еще надеялись…
В минуту отчаяния их снова выручила Лена. Когда ребята пришли к Бородину и рассказали ему об Абдулке Агабабине, Сергей Николаевич поблагодарил разведчиков за ценные сведения и тут же распрощался, сославшись на занятость, перепоручив гостей жене.
Тут-то они и поведали Лене все свои горестные думы. Она раздумывала недолго.
— Вот что,— сказала Лена,— ребята вы башковитые. Хотя ваша граната и оказалась изобретением велосипеда, но руководство завода к вашим дерзновениям отнеслось заинтересованно. Вот я и подумала: а почему бы вам не оформиться учениками токарей и не начать работать? И заводу пользу посильную принесете, да и сами поднатореете в близких вашему сердцу делах, а?
— А что, идея! — Кимка погладил выпирающую из-под загоревшей кожи скулу.— Я — за, а ты, Сань?
— Подумать надо,— наморщил лоб комбриг.— С мамой посоветоваться…
Санька любил школу, а тут вдруг бросить учебу где-то на полдороге к цели… А у него цель — после школы геологический факультет Московского государственного университета. И вдруг — завод! Правда, род Подзоровых с рабочим классом связан крепкими корнями: все предки по отцовской линии были мастеровыми высокой квалификации. Да и Григорий Григорьевич в молодости начинал с токарного цеха.
— Да,— Санька погрустнел,— учебу бросать жалко, но… видимо, придется. Время такое… Каждому нужно сражаться там, куда его позовет долг!
Санька от волнения заговорил даже с несвойственным ему пафосом.
— Решено, Сань, а? — обрадовался Кимка. Урляеву уже не терпелось показать себя в новой роли. Хо!.. В свободное от работы время он такие смастерит штучки, что все ахнут! Пусть с гранатой заело, у него есть идеи почище!.. Чем, например, плоха задумка о новой подлодке. «Малютка-нырок». Сбросил ее с линейного корабля по специальным салазкам, и пошла такая лодочка: то нырнет, то вынырнет… Вроде дельфина.
— Скажу завтра. Без совета с мамой…— Санька развел руки,— не могу…
Вопреки Санькиному ожиданию, Мария Петровна отнеслась к трудовым планам сына довольно спокойно.
— Решай сам, Александр! — сказала она, зябко поводя плечами.— Война…— И заплакала.
— Мам, не надо! — У Саньки словно что-то оборвалось в груди, с глаз его будто сняли повязку, лишь сейчас он разглядел, как мать за это лето сдала — похудела, возле глаз ее четко обозначились гусиные лапки морщинок, а над правым виском появилась прядка седых волос.
— Ну хочешь, я ни на какой завод не пойду,— пообещал Санька.— И все будет по-старому…
— Нет, Сашенька, по-старому теперь уже не будет.— Подзорова усилием воли заставила себя улыбнуться.— Иди на завод! В эти дни ты там нужнее… А с учебой… Что ж, закончишь учебу после войны…
Санька обнял мать:
— Я знал, что ты рассудишь правильно, мама!..
— Я?! — горько усмехнулась Мария Петровна.— Это жизнь так рассудила, друг мой…— Она взъерошила густой чуб сына.— Гляди-ка ты,— Мария Петровна удивленно развела руками.— Санечка, когда же ты успел так вымахать? Ну-ка, подойди к заветному косяку!..
Улыбающийся комбриг подошел к дверному проему, здесь находился косяк с карандашными отметинами, фиксировавшими Санькин рост. Мария Петровна взяла линейку и карандаш — на косяке появилась новая черточка. От предыдущей ее разделяло солидное расстояние — сантиметров в десять, не меньше. Измерили.
— Одиннадцать! — гордо объявила мать.— А в общем?
— Сто шестьдесят восемь!
— Перерос меня на целых три сантиметра!..
Санька счастливо рассмеялся: минувшей весной он в классе был одним из самых маленьких. Не говоря уже о парнях, все девчонки посматривали на него сверху вниз, это не могло, конечно, не огорчать лучшего ученика класса, к тому же — командира бригады юных разведчиков.
А Настенька Казанкова возвышалась над ним чуть ли не на полголовы. И вот теперь…
— То-то я замечаю, что сынку моему все рубашки малы…
Санька взглянул на свои руки, широкие и мосластые, они выглядывали из рукавов старенькой курточки, как чужие. Санька повел плечами, курточка затрещала по всем швам.
С одеждой в последние годы было так же худо, как с питанием, вот все и поизносилось.
— Придется батины рубашки приспособить.— Мария Петровна залюбовалась своим сыном — «гадкий утенок» превратился в «лебедя», правда, «прекрасным» его пока еще не назовешь, подростковая угловатость проступает и тут и там, но плечи в размахе что твои лебединые крылья.— Перешьем по тебе и отцов капитанский костюм.
В канун войны начальник Каспийского рейдового пароходства наградил Григория Григорьевича и его помощника Бородина суконными командирскими костюмами.
— Ну ка, примерь! — Мария Петровна вынула из сундука черные, слегка расклешенные брюки и темно-синий суконный китель. Санька примерил их.
— Брюки вот здесь подогнем, а вот тут сделаем выточки, и будет неплохо…— Мария Петровна по ходу дела помечала мелком, где что надо ушивать. А китель и вовсе оказался впору.
— Странно?! — удивился Санька.— Неужели я папу догнал? Но ведь у него рост — метр восемьдесят, а в плечах он и сейчас будет вдвое шире меня.
Мария Петровна лукаво рассмеялась.
— Это отец для тебя расстарался. Перед отъездом сходил на склад и обменял свой пятьдесят четвертый размер, рост третий, на сорок шестой… рост тоже третий.
— Выходит, заговор? Против меня?! — Санька лихо отстукал чечетку. Этим летом они с Кимкой уже дважды побывали на танцах. Так что Санька легко представил, как он в новом костюме заявляется в клуб… Все знакомые девчонки ахают, и каждая спешит протянуть ему руку для танца…
Об этом же подумала и счастливая мать.
На другой день Кимка и Санька с метриками и комсомольскими билетами в кармане, имея в подкреплении представительницу заводского комитета комсомола Лену Бородину, предстали перед очами начальника отдела кадров Ивана Ивановича Краснобеева. Иван Иванович всю жизнь прожил на том же знаменитом острове, что и наши герои, и потому чуть ли не всех заводчан знал по имени-отчеству.
— Пожаловали? — встретил он их кислой улыбочкой.— В военкомате небось дали по шеям, так теперь вот на завод!.. А учиться кто будет?! Кто после войны цехами и заводами командовать станет, а?
Ребята не ожидали такого приема, им казалось, что они совершают что-то вроде подвига, расставаясь со школой, а тут…
— Но, Иван Иванович! Заводской комитет комсомола,— начала было Лена, но Краснобеев перебил ее:
— Знаю, Бородина! Я ведь не потому, что не рад их приходу, рабочие нам сейчас очень нужны! — Он стукнул сухонькой ладошкой по столу и закашлялся. У Краснобеева была хроническая астма, потому его и усадили в кресло начальника отдела кадров, его, классного фрезеровщика!
Когда приступ окончился, Иван Иванович дрожащей рукой смахнул платком со лба и с висков росинки пота и грустно закончил:
— Жаль мне их! Головастые ребята!.. Таким бы учиться да учиться!.. Верю, академиками бы стали!.. Ну да война!..— Он снова стукнул сухонькой ладошкой по столу.— Ничего, видно, не поделаешь! Давайте ваши документы… Паспортами, чай, еще не обзавелись?
— В декабре! — солидно доложил Кимка.— А он — в апреле сорок второго…
— Так ведь, по инструкции,— глаза у Ивана Ивановича заискрились хитрой усмешкой,— оформить вас на работу не могу… Вот когда получите паспорта, тогда и приходите.
Ребята растерялись.
— Иван Иванович, какая тут инструкция! Ведь война! — рассердилась Лена.
— Ну, если война, тогда… Краснобеев подмигнул,— тогда мы об этой инструкции просто позабудем!..
Ребята облегченно вздохнули.
— Где ваши заявления?
Мальчики протянули листочки из ученической тетради в клеточку, где каллиграфическим почерком была изложена их просьба о зачислении на завод «Октябрь» учениками токарей.
Иван Иванович полюбовался заявлениями, похвалил даже за стиль и чистоту и тоже аккуратненько на уголке наложил резолюцию красным карандашом: «В приказ…» И поставил незамысловатую подпись: «И. Красно…» А пониже — число и год.