Некоторые ящики тут же распаковывались, из них извлекались новейшие фрезерные, расточные и токарные станки отечественного и зарубежного производства 1940 года…
«Октябрь» до войны станочным парком похвастаться не мог. Большинство станков были рождены в 1927 – 1930 годах. Работали они непосредственно от трансмиссий, к автоматам и полуавтоматам имели такое же родственное отношение, как мартышка к человеку.
«Старичков-пенсионеров» начали сталкивать с насиженных мест. Вместе с другим металлоломом их грузили на баржи и отправляли на металлургические заводы в переплавку.
На фундамент, где вчера лишь паслись «архиоптериксы», так Санька окрестил станки с трансмиссионной передачей, бережно переносились «новички» — с номерами, числящимися по документации за Николаевским судостроительным заводом.
В механическом цехе пришлось потесниться не только станкам, но и некоторым работникам из руководящего состава. В ноябре главным инженером «Октября» был назначен Григорий Артамонович Заглушко, в Николаеве он руководил конструкторским бюро. Седовласый черноглазый красавец оказался организатором редких способностей. Не прошло и месяца, как большинство цехов были реорганизованы, переведены на изготовление военной продукции. Многие инженерные должности на заводе заняли земляки и друзья Заглушко.
Говорова, который пользовался в цеху всеобщей любовью и был к тому же членом заводского партбюро, сначала трогать не решались. Но, когда из центра прикатил с соответствующими бумажками, рекомендациями и предписаниями заслуженный инженер Иван Аркадьевич Солнышкин, пробил час и Александра Александровича. Это было сделано столь деликатно, что никто, даже сам Александр Александрович не заметил молниеносного перемещения. Говоров продолжал заниматься все теми же делами, что и раньше, зарплату получал ту же, но значился уже как заместитель начальника цеха по производственной части.
Должности такой на «Октябре» до сих пор не значилось, но, что поделаешь, раз надо, значит, надо!
Солнышкин ни особых симпатий, ни особых антипатий у старожилов цеха не вызвал: мужчина как мужчина, худощавый, быстрый, деловитый. Но Лешка Рогаткин за что-то его невзлюбил сразу. «Этот, как колун, любого расколет надвое с маху!» — недружелюбно обронил он, острым взглядом провожая новое начальство. С Лешкиной легкой руки к Солнышкину намертво припаялась кличка — Колун.
Вместе с Колуном в цех пришел и его сын, рослый и довольно красивый малый. Его зачислили раздатчиком нарядов. В обязанности Бориса Ивановича Солнышкина входило перед началом работы разносить наряды и чертежи токарям, а после окончания рабочего дня собирать их и помогать мастеру подводить трудовой баланс за смену.
Борис носил тонкие усики, одевался красиво, со вкусом. Ребята было потянулись к нему, но их оттолкнуло высокомерие младшего Солнышкина. Общался он больше со своими интеллигентными земляками, на остальных же поглядывал свысока и разговаривал только по делу…
Многие за столь явно выраженное высокомерие обижались на красавчика. А Санька с Кимкой — жалели.
«Наверное, парень понюхал синь-пороху, вот и фордыбачится! — думали они.— А что, пожалуй, на его месте и они бы посматривали свысока на тех, кто о враге знает лишь по газетам да по кино! А попривыкнет к местному колориту да попритрется к заводским ребятам, глядишь, и встанет за станок, в работе-то, чай, не новичок, покажет класс — тогда к нему по-другому и относиться станут!»
Завод получил важное задание от ГКО — Государственного Комитета Обороны — готовить мины для ротных минометов, авиабомбы, а также аэросани.
Корпуса для мин и авиабомб присылались на «Октябрь» с других заводов. На выгрузку этих заготовок Солнышкин-старший и приспособил молодых ребят — учеников токарей и слесарей, ибо малочисленная бригада грузчиков с заданием явно не справлялась.
Говоров выдвинул контрпредложение: учеников-подростков не трогать, на погрузку же поставить всех помощников мастеров по учету готовой и неготовой продукции, учетчиков инструмента и поднарядчиков. Таковых в цехе набралось четырнадцать человек, ровно столько же, сколько учеников. Те физически поздоровее, да и толку от них в цехе, как от козла молока!
Солнышкин усмехнулся, пошлепал толстыми яркими губами, но предложение Александра Александровича отклонил, сославшись на то, что без строгого учета цех по меньшей мере пропадет!
— Но ведь до сих пор не пропадал!
— Другие времена были, да и продукция, батенька, нынче фронтовая!
Говоров тоже усмехнулся и пообещал обсудить эти важные доводы на партийном бюро. Колун скис было, потом, переговорив с кем-то по телефону, опять обжег Александра Александровича улыбочкой.
— А все-таки, милый Александр Александрович, я оказался прав! — Солнышкин снова пошлепал губами.— Дирекция поддерживает мое предложение, а не ваше.
Говорову осталось лишь отдать команду по инстанции. И вот Кимка с Санькой превратились в грузчиков.
— Нам это дело знакомое! — хвастается Кимка напарникам.— Сейчас мы им покажем, какова хватка у молодого рабочего класса.
Под «ними» Кимка подразумевал начальство, которое пояснило ребятам, что завод на данном участке в прорыве и что только молодежь в состоянии справиться со столь ответственным заданием.
Заготовки для мин уложены в дощатые ящички, по двадцать пять корпусов в каждом.
Кимка прикинул вес одного на глаз:
— Килограммов двадцать пять — тридцать, не больше,— объявил он.
— Верно,— подтвердил мужчина, отвечающий за выгрузку.
— Ну, с этими управимся играючи! — Кимка подхватил с пирса ящичек и понес его к вагонетке, бросив на ходу: — Начали, хлопчики!..
Весь причал завален заготовками для будущих мин и бомб.
Когда двести ящиков были переброшены в кладовку механического цеха, поступила команда грузить заготовки для авиабомб. Заготовки эти по форме напоминали уличные репродукторы. Ребята же окрестили их колпаками.
Санька нагнулся над таким колпаком, схватил его, рванул на себя и чуть не присел — корпус будущей авиабомбы приподнялся над настилом всего сантиметров на тридцать и тут же выскользнул из рук.
— Ого, вот это штучка-дрючка!.. Пудика четыре потянет! — Санька снова с удивлением посмотрел на колпак.— А с виду вроде бы не очень…
В разговор снова вмешался мужчина, отвечающий за выгрузку.
— На этот раз промашка, молодой человек!.. «Игрушечки»-то эти тянут от восьмидесяти до девяноста килограммов. А встречаются экземплярчики так и на все сто!
Кимка уважительно присвистнул:
— Ивана Аркадьевича бы сюда вместе с его сынком, вот бы порезвились!..
— Жди! Эти мозоли хватать не будут, не из таких.— Санька впервые в жизни почувствовал неприязнь к человеку, который, в общем то, никакого зла ему вроде бы не причинил. Он чувствовал, как тело его переполняется небывалой яростью, которая наливает каждый мускул взрывчатой силой. Сила эта выпирала из него, требовала немедленного действия.
Санька снова склонился над колпаком, подцепил за края покрепче, половчее, рванул вверх и, прижав отливку к груди, понес ее к вагонетке. Бережно, словно это было живое существо, опустил ношу на середину железного листа, покрывающего тележку, и пошел за новым колпаком.
К Саньке присоединились его напарники.
— Ребята, если вам чижало, поднимайте эти штуковины вдвоем,— посоветовал мужчина.— Животы понадорвете… Холера бы забрала этого Гитлера, не жилось ему, проклятущему, в мире да тишине!..
Но мальчишки по двое работать не захотели. Каждый норовил управиться самостоятельно: где — катком, где — возком, а возле самой вагонетки груз брали на подъем. К концу рабочего дня с заданием справились, положенные шесть десятков корпусов в цех доставили.
— Молодцы! — похвалил Солнышкин. Говоров почему-то промолчал. Зато Леша Рогаткин выдал такое, что все рты пораскрывали.
— А ты бы, начальничек, сам попробовал понянчить заготовочки, да и сынка бы к настоящему делу приспособил, а то сало с него начинает капать от «перегрузочки». На-ка, подержи! — И Рогаткин сунул в руки Солнышкину колпак. Иван Аркадьевич машинально принял заготовку, но удержать, конечно, не смог. Она с грохотом упала на цементный пол. Солнышкин в испуге юркнул в конторку.
— Ты что, Леха, сдурел? — с трудом сдерживая хохот, спросил Говоров.
— Я — нет. Он — да,— спокойно ответил Рогаткин.— Не люблю хамелеонов, даже если они в начальство вышли… Еще хлебнем мы горя с этим… Так что же, начинаем новый заказ?
— Давай! — скомандовал Говоров. Рогаткин легко, одной рукой поднял с пола колпак, вставил его в патрон, зажал кулачками, отцентровал и, подмигнув заговорщически стоящим подле токарям, изрек:
— Сия «игрушка» изготовляется нами специально для бесноватого фюрера! Уж я,— Рогаткин стукнул себя кулаком в грудь,— постараюсь для него.
Санька вертится около.
— А ты чего тут? — набросился на него Леха.— Не видишь, сколько на часах намотало?
— Без пяти пять,— растерялся Санька.
— А тебе до которого часа положено находиться в цехе?
— До трех…
— То-то и оно!.. Закон о труде в твои годы нарушать не велено! Тут и война не спишет…— И он бросил недобрый взгляд в сторону конторки.— Двигай, Санек, до дому, да и дружка своего прихвати!
Усталые, но страшно гордые возвращались друзья с работы. Сегодня они впервые почувствовали свою незаменимость в том доме, который называется заводом, воочию убедились, что у них появились новые товарищи, которые могут постоять не только за себя, но и за тех, кто им дорог.
— Сань, а как Леха колпачок-то Солнышкину в руки подбросил, будто он из картона. А Колун — хвать… да бежать… Работка-то настоящая не по его хлипкому здоровью!..
— Пожалуй,— согласился Санька,— хотя зря Леха так… Зря… Начальник ведь! — Но в голосе его не было уверенности.
Навстречу шли знакомые подростки и девчушки из младших классов. Они уважительно здоровались с героями своей школы, которые опять отличились, показав своим сверстникам дорогу на завод. Кимка и Санька тайком друг от друга во время работы у станка старались погуще вымазать лицо в чугунной пыли, чтобы каждый шкет понимал, что навстречу ему идут мастера по металлу.