— Есть приготовиться к швартовке! — как эхо, откликаются Урляев и Подзоров. Один идет к носовым кнехтам, другой — к кормовым. Швартовы, или «чалки», как их называют речники,— из манилы, уже лежат наготове. К огромным петлям привязаны тоненькие, но крепкие веревочки с навесистыми «бульбочками» на конце — легости. Легости скатаны в аккуратные бухточки. Ребята разделяют бухточки на две части и изготавливаются к бросанию.
Когда борт «пятерки» приближается к борту «тройки», «Моряк» гукает, боцман отдает буксир, одновременно вырявкивая команду:
— Па-а-да-ть швартовы!..
Кимка и Санька одновременно лихо бросают легости на «тройку», по-боцмански бася:
— Принимай швар-то-вы!..
Рабочие на «тройке» подхватывают легости и тянут их к себе. Словно огромные удавы, поползли привязанные к легостям манильские тросы.
— Весе-лей! Ве-се-лей, робятушки! — позыкивает молодецки боцман, покручивая седые усы.
Кимка и Санька стараются вовсю. Пот с них катится горошинами, рубашки уже хоть выжми, но ничего — с гибкими, но тяжелыми тросами справляются.
Когда петли канатов достигли «тройки» и легли на чугунные тумбы, боцман снова рассыпал слова лихой команды:
— Кре-пи!.. Так, робятушки!.. Восьмерками, восьмерками!..
Урляев и Подзоров, ловко опутывая могучие тумбы петлями-восьмерками, не забывают и о том, что работают они на виду у заводского актива, красуются, как умеют — лихо покачивают плечами, груди выпячивают горой… Их старания не пропадают даром, парни на «тройке» откровенно завидуют вездесущим краснокожим, девчонки любуются ими.
Но вот швартовы закреплены, баржи плотно припаялись бортами друг к другу, боцман, спрятав лукавую улыбку под пушистыми усами, выстраивает своих помощников в одну шеренгу и во всю мощь басит:
— От лица флотского командования вам, Урляев, и вам, Подзоров, объявляю за отличную службу бла-го-дар-ность!..
— Служим Советскому Союзу! — рявкают лихие матросы.
— А теперь шпарьте к своим.— Боцман, похлопав своих помощников по плечам, вразвалочку уходит на буксировщик.
А на «тройке» уже снова авралят: грохают кувалды, шипят газовые резаки, потрескивают электроды… В одной из электросварщиц Санька узнает Лену.
— Гляди-ка, Лена!! — удивляется он.— А я и не знал, что она может и за электросварщицу?!
— Ха! — покровительственно поясняет Кимка.— Инструментальщики все могут! И на фрезерном, и на токарном, и на расточном, и вот… на электросварочном…
— Как дела, мальчики?! — Лена откинула с лица щиток. Даже неуклюжая брезентовая роба и та ее красит по-своему. Ребята молча разглядывают ее.— Вы чего?
— Идея есть! — краснеет Кимка.
— Давай свою идею! — улыбается Лена.
— Не моя, а наша,— поправляется Кимка,— вместе с Санькой придумали… В ремесленное за помощью обратиться надо… Только на высшем уровне! — Кимка косится на дружка, желая узнать, не подсмеивается ли тот над ним втихую. Но нет, Санька серьезен, и Урляев добавляет: — Может, на уровне главного инженера…
— Правильно! — одобряет Лена.— Тем более, что директором в ремесленном училище — ученик Григория Артамоновича…
Подошел Говоров, узнав, в чем дело, тоже одобрил Кимкину и Санькину идею о смычке с ремесленниками:
— Такую операцию Заглушко провернет в два счета. А если где-то заест, партком подключится, за помощью к коммунистам-воспитателям обратимся, решим вопрос как надо! Дело наше чистое, дело наше правое! С рельсов не соскользнем в кювет!
Задание было закончено на день раньше срока.
— Вот! — сказал Иван Аркадьевич, вручая чертежи плавреммастерских главному инженеру.— Все выверено до микрона, можно не проверять!
— Спасибо, Иван! Ты, как всегда, на высоте! — похвалил своего друга Заглушко.— Когда Солнышкин за что-то берется всерьез, то делает все по высшей категории! Какие тут могут быть пересчеты.
— А семь недель для полного аврала все-таки маловато,— вздохнул Иван Аркадьевич, хмуря густые брови.
— Сам знаю, не много, но… надо сделать и сделаем! Тем более, ремесленное училище семьдесят пять человек подбрасывает! Ты представляешь, какая это сила?! В «яблочко» попадем!
— Цыплят по осени считают! — опять состорожничал Солнышкин.
— Ну вот и снова раскис! — Заглушко осуждающе покачал седоватой головой.— А почему? Почему, дьявол тебя побери?! Чего тебе не хватает? Живешь ничуть не хуже, чем до войны, даже интереснее, а киснешь? Понимаю, масштабы поменьше, зато значимость делаемого куда больше! После войны историки, изучая наши дела, рот раскроют от удивления: «Мол, молодцы, ребята! До каких высот смогли подняться!»
Беседу друзей нарушил Говоров. Александр Александрович пришел к главному инженеру посоветоваться по ряду неотложных вопросов, связанных с энергохозяйством на плавучих реммастерских.
— Пошли, решим на месте! — сказал Заглушко, с ходу схватив суть дела.— Иван Аркадьевич, может, и вы присоединитесь? — спросил он Солнышкина. Но тот отрицательно качнул головой:
— В цех надо…
— Ну-ну… А мы пошли!
…Плавучие мастерские с каждым днем обретали вид все более завершенный. В переоборудованном трюме «тройки» установили два мощных дизеля и динамо-машину. На верхней палубе разместили токарный, слесарный и электроцех. На «пятерке» обосновались медно-трубный, котельный, кузнечный и деревообделочный…
Начальником строящихся мастерских временно была назначена Лена Бородина.
— Ты у нас и швец, и жнец, и на дуде игрец! — подшучивал над ней Говоров, заставая Лену то за электросварочными, то за слесарными работами.— Ты же руководитель!..
— Руководитель, а не рукой водитель! — отшучивалась она.— Не по Сеньке шапка… Держимся в графике. Еще месяцок, и сдам готовые плавреммастерские настоящему начальнику, а сама — в родную инструменталку!..
Флот знал, что заводчане не подведут. И они не подвели…
Глава восьмая
Предположение краснокожих оправдывалось: Борис Солнышкин и впрямь оказался не таким уж задавакой, каким показал себя поначалу.
Однажды в обеденный перерыв, когда ребята возвращались из столовой в цех, Борис окликнул их:
— Эй, хлопцы! Сбавьте малость обороты, а то вас на вороных не догонишь!
— А чего нас догонять-то?! — буркнул Кимка.— Кажется, взаймы у тебя не брали!
— Чего ерепенишься?! — осадил друга Санька.— Может, у него к нам дело? И вообще…
Остановились. На приближающегося Бориса смотрели без вызова, но требовательно: ну-ка, выкладывай, мол, поживее, что у тебя там произошло?
Борис чутьем угадывал, что задиристые пареньки так просто для дружбы объятий ему не раскроют, но решил попытаться завязать с ними добрые «дипломатические отношения». И не только потому, что они верховодят на острове всеми мальчишками, но и для поддержания авторитета в цехе, чтобы молодые рабочие перестали на него коситься и называть в глаза и за глаза белоручкой и задавакой.
Краснокожие хотя и выглядели обшарпанно, но их сильные костистые руки и широкие, выпирающие из старых курточек плечи мгновенно потушили появившуюся было на красивых Борисовых губах ироническую улыбочку. Он прибавил шагу и приблизился к друзьям запыхавшись.
— Ну, чертяки, и здоровы же вы ходить! — вместо приветствия произнес он с ноткой зависти. Похвала пришлась мальчишкам по душе, их глаза сразу же потеплели, от зоркого взгляда Бориса это не ускользнуло.
— Скороходы! — повторил он.
— Это точно! — самодовольно согласился Кимка.— Когда по степи шастали, никто за нами угнаться не мог!
Санька поморщился, похвальба приятеля вызвала на его щеках краску стыда.
— Зачем понадобились-то? — спросил он сурово, чувствуя нутром своим, что Солнышкин подкатывается к ним с какой-то тайной целью, а вот с какой?
Но Санькина суровость ничуть не смутила Бориса, он был готов и не к такому приему. Сделав вид, что не замечает их настороженности, сказал простосердечно:
— Зря вы, хлопцы, на меня с недоверием смотрите, папенькиным сынком считаете, задавакой окрестили. А я ведь по природе компанейский. Фашисты малость характер подпортили. Когда от вражеских танков драпали, сто раз смерти в глаза смотрел. А от этого, сами понимаете, человек весельчаком не становится.— Солнышкин сделал вид, что его обижает недоверие со стороны ребят.— Я ведь знаю, вы сами парни геройские, вот и предлагаю вам дружбу…
Потеплевшие глаза ребят снова стали колючими. Поняв, что где-то сфальшивил, Солнышкин закончил угрюмо:
— Ну, если не дружбу, то хотя бы «дипломатические отношения»…
Ребятам стало стыдно: и правда, человек столько хлебнул, а они?!
— Брось выдумывать разные «дипломатические отношения», мы тебя понимаем.— Санька, отбросив недавние сомнения, протянул Борису руку: — Держи петушка!..
Тот крепко стиснул широкую загрубевшую ладонь рабочего парня. «Силен!» — про себя подумал Борис.
— Я тоже за дружбу! — подмигнул Кимка.— Если что, будь уверен, в обиду не дадим!
«Клюнуло!» — обрадованно подумал Борис и, чтобы укрепить только что завоеванные позиции, предложил:
— А что, если завтра в степь махнуть? На заброшенные бахчи? Глядишь, арбузами разживемся. Все равно немцу достанутся!
— Это как немцу?! — насторожился Санька.— Шиш с маслом немчуре проклятой! Народ Гитлера до Волги не допустит! Если что, и мы встанем стеной.
— Конечно, не допустит! — поспешно согласился Солнышкин.— Я ведь что имел в виду: начнет бомбить, все равно дыням и арбузам тогда не уцелеть…
Малость поразмыслив над словами Бориса, ребята вынуждены были с ним согласиться.
— Только как же мы сумеем организовать такой поход? Хотя завтра и воскресный день, но цех-то работает?!
— Решение этого вопроса беру на себя,— осторожно сказал Солнышкин. Санька хотел было возразить что-то, но Борис опередил его: — Вы ведь несовершеннолетние, и по закону вам положен отдых. Понимаете? По закону!
Санька с Кимкой переглянулись. Почти четыре месяца они не были в степи. Сейчас там прекрасно, как никогда! Воздух пропитан ароматами горьковатой полыни и созревших в колхозных садах яблок и груш. Ах, как им захотелось хоть на один миг очутиться в знакомых с ранней поры жизни бескрайних просторах! Все мысли и чувства мальчишек отразились на их лицах.