– Вот именно так были сделаны и коматики, эскимосские нарты, – вклинился Билли. – В них не было ни единого гвоздя. Все связано сухожилиями и ремнями из сыромятной кожи.
Натбим проигнорировал вторжение.
– Мне нравилось, как выглядят лодки, но я ничего не предпринимал. После разрыва с этим мутным типом, пьяницей из «Таймс», который только и делал, что валялся на своем водяном матрасе, играл на расческе и пил черный ром, я полетел в Хьюстон, Техас. Почему – не спрашивай, и купил туристический велосипед. Не мопед, а велосипед. Пришлось крутить педали до самого Лос-Анджелеса. Вот уж действительно «самое ужасное путешествие», какое только можно вообразить. Эпсли Черри-Гаррарду вместе со Скоттом на их Южном полюсе такое и не снилось[29]. Мне пришлось претерпеть песчаные бури, жуткую, смертельную жару, жажду, леденящие ветры, грузовики, которые пытались меня сбить, механические поломки, холодные штормовые ветра с ледяными дождями, ливни с наводнениями, волков, шутников – владельцев ранчо в их одномоторных аэропланах, которые норовили сбросить на меня мучные бомбы. И знаешь, Куойл, единственное, что заставило меня через все это пройти, была мысль о маленькой лодке – мирном славном паруснике, скользящем по прохладной холодной воде. Она вызревала во мне с каждым днем. Я поклялся: если когда-нибудь мне суждено слезть с этого чертова велосипедного седла, которое к тому времени приварилось к моей растрескавшейся заднице, если когда-нибудь я отделаюсь от этого проклятого драндулета, я поеду к морю и останусь там навсегда.
Снова зазвонил телефон.
– «Балаболка». Ага. Да, Джек, он тут. Нет, Натбим только что уехал на пожар. Станция Маркуса Ирвинга. Бухта Четырех Рук. Не знаю, мне просто дали номер дома. Угу. О’кей. Как только вернется. Куойл, это снова Джек. Тебя.
– Что ты написал за эту неделю? – Слова, словно пули, выстреливали из трубки прямо в ухо.
– Э-э. Про аварию с грузовиком. Только что закончил.
– И что была за авария?
– Полуприцеп потерял управление на повороте, скатился в бухту Отчаяния и перевернулся. Был загружен автосанями. Половина их свалилась в воду, и все лодки, какие имелись в бухте, принялись вытаскивать их баграми. Водитель успел выскочить. Никто не пострадал.
– Не забывай про корабельные новости. – В трубке воцарилась мертвая тишина.
– Натбим! Тебе лучше поспешить на этот пожар, пока он не погас, а то не сможешь сделать ни одного эффектного снимка пляшущих языков пламени. И камеру не забудь. Она может понадобиться, если захочешь что-нибудь сфотографировать. – Не слишком тонкий сарказм.
– Почему бы тебе не купить симпатичную маленькую родни?[30] – сказал Билли Притти. – Сейчас как раз можно присмотреть то, что надо. Сможешь по выходным ловить бычков на блесну, а туристы будут тебя фотографировать. Ты будешь отлично смотреться в лодке.
Но Натбим еще не был готов уйти.
– Так вот, Куойл, вернулся я обратно в Лондон, снова жил впроголодь. Хорошо хоть, моя коллекция магнитофонных записей сохранилась в целости. Но я знал, что должен купить лодку. Я был в отчаянии. Ты можешь подумать, что «лодка» и «вода» две части одного уравнения. Ничего подобного. Уравнение состоит из «денег» и «лодки». Вода, в сущности, не обязательна. Вот почему можно увидеть столько лодок на задних дворах домов. Не имея денег, я, повторяю, был в отчаянии. Целый год я читал книги о лодках и морях. Начал ошиваться вокруг лодочных мастерских. В одной из них двое молодых парней строили гребную лодку. Похоже, они уделяли большое внимание проектированию. Мне всегда нравилось проектировать, и тут меня осенило. В один миг. Я сам построю лодку. И переплыву на ней через Атлантику.
– Натбим! – взревел Кард.
– А ты лучше поучись писать слово «птеродактиль», – огрызнулся Натбим, схватил куртку, шотландский берет и громко хлопнул дверью.
– Господи, он же забыл камеру. Куойл, Джек велел мне напомнить тебе о корабельных новостях. Езжай-ка ты в контору начальника порта и сделай список судов. В нем должны быть названия, дата прибытия или убытия и порт приписки. По телефону тебе никто его диктовать не будет. Придется скатать за ним самому.
– Я как раз собирался туда сегодня, – сказал Куойл. – Но могу сделать это прямо сейчас. Где находится контора начальника порта?
– Рядом с береговой базой снабжения, у общественной пристани. На верхнем этаже.
Куойл встал, надел куртку. По крайней мере, это не авария с битым стеклом, капающими жидкостями и ребятами из «Скорой помощи», пытающимися вдохнуть жизнь в искореженные рты.
9. Причальный узел
Достоинство этого узла состоит в том, что, плотно завязанный, он не соскальзывает вниз. Любой, кому доводилось оказаться в верхней точке прилива после тяжелого дня рыбной ловли, с носовым фалинем, привязанным к швартовому палу на четыре-пять футов ниже отметки высокой воды, должен овладеть навыком вязки этого узла.
Он пробивался между грохочущими автопогрузчиками и лебедками по Причальной дороге. Лодки под дождем были словно покрыты лаком. Далеко впереди он видел черный прибрежный паром с красными поручнями, принимавший на борт автомобили, и плавучий госпиталь «Лабрадор». У правительственной пристани – оранжевый борт поисково-спасательного катера. Траулер, входящий в док рыбоперерабатывающего завода.
Причальная дорога была вымощена изрядно стершимся голубоватым камнем, привезенным из каких-то дальних краев в качестве балласта. Над мариной стоял запах нефти, рыбы и грязной воды. За притонами и барами – несколько продуктовых складов. В одном из окон Куойл заметил гигантскую пирамиду упаковок с финиками – такими же, как те, что любил Натбим: на этикетке с красными верблюдами и падающими звездами значилось – «Китайские финики ююба».
Контора начальника порта находилась на самом верху скрипевшей песком деревянной лестницы. Дидди Шовел, начальник порта, наблюдал в окно, как желтый дождевик Куойла возникает из универсала, как Куойл роняет свой блокнот на мокрые булыжники. «Большой, но неуклюжий», – мысленно припечатал он. Шовел когда-то славился недюжинной физической силой. В двадцатилетнем возрасте он создал забавное братство под названием «Клуб пальца». Семью его членами были мужчины, способные повиснуть на балке в погребке Эдди Бланта на одном мизинце. Мужчины в те времена были сильными. По мере того как становился старше, он дополнял, а потом и заменил физическую силу зычным голосом. Теперь Шовел был единственным оставшимся в живых членом «Клуба пальца». Он часто возвращался мыслями к тем временам.
Минуту спустя Куойл открыл дверь и через окно в двенадцать футов высотой – настоящую стеклянную стену – сквозь пелену косо моросящего дождя увидел на ближнем плане гавань, общественные причалы и доки, а за ними – мрачную бухту, почти стертую ластиком тумана.
Скрип. Деревянное вертящееся кресло крутанулось, и страшноватое лицо начальника порта уставилось на Куойла.
– Видел бы ты это во время шторма, когда огромные тучи скатываются со склонов гор. Или во время заката, похожего на пылающую стаю птиц. Это самый потрясающий вид из окна на всем Ньюфаундленде. – Голос был гулкий, как крик в пещере.
– Могу себе представить, – сказал Куйол. С его плаща капало на пол. Он нашел крючок для одежды в углу.
Кожа у Дидди Шовела была растрескавшаяся и морщинистая, как асфальт, загрубевшая от вечной непогоды, жизнь оставила на ней свои следы. Сквозь кракелюры ее поверхности пробивалась щетина. Веки нависали защитными складками во внешних уголках глаз. Колючие брови. Расширенные поры придавали носу такой вид, словно он был обсыпан песком. Куртка на плечах едва не трещала по швам.
– Я Куойл. Новый сотрудник «Балаболки». Пришел за корабельными новостями. Или любыми другими.
Начальник порта прочистил горло – «Человек подражает аллигатору», – мелькнуло в голове у Куойла, – встал и, прихрамывая, подошел к столу. Холодный высокий свет из окон падал на картину размером с простыню. Корабль низвергался с гребня огромной волны, а внутри ее виднелось судно поменьше, уже тонущее. По палубам бегают люди с открытыми в крике ужаса ртами.
Начальник порта вытащил распадающуюся на листки тетрадь, быстро пролистал страницы большим пальцем и передал Куойлу. На обложке написано: «Прибытия»; от бумаги веяло духом больших заработков и потерь, грузов, преодоленных расстояний и ароматами тропиков.
Он проследил за взглядом Куойла.
– Отличная картина! «Куин Мэри» врезается в свой эскорт, крейсер «Кюрасао». Тысяча девятьсот сорок второй год. «Куин», водоизмещение восемьдесят одна тысяча тонн, переделана из пассажирского лайнера в транспорт для перевозки войск, а крейсер – всего четыре тысячи пятьсот тонн. Транспорт разре́зал его пополам, как вареную морковку.
Куойл строчил не переставая, пока у него не стало сводить судорогой руку, и только тогда заметил, что переписывает названия судов, заходивших в порт несколько недель назад.
– Как мне узнать, здесь ли еще корабль?
Начальник порта вытащил другую тетрадь. В фанерной обложке, на которой волнистыми буквами было выжжено: «Отплытие».
– Ха-ха, – сказал Куойл. – Вам следовало бы обзавестись компьютером. Эти «вахтенные журналы», должно быть, отнимают уйму времени.
Начальник порта указал на нишу позади стола. Экран напоминал поверхность кипящего молока. Шовел потыкал клавиши, и на мониторе ярко-синими буквами выскочили названия кораблей, их водоизмещение, имена владельцев, порты приписки, грузы, даты прибытия и отплытия, предыдущий порт захода, следующий порт захода, время после выхода из порта приписки, численность команды, фамилия капитана, дата его рождения и номер социального страхования. Он ударил еще по нескольким клавишам – загудел принтер, и в пластиковое корытце поползла бумажная лента. Начальник порта оторвал напечатанные страницы и передал их Куойлу. Корабельные новости.