В конце концов я придумал нечто, что мне было под силу построить и что могло бы плавать. Модифицированная китайская джонка из клееной фанеры с полной парусной оснасткой. Вы знаете, китайцы забыли о парусном мореплавании больше, чем все остальные народы в мире когда-либо знали. Они изобрели компас, придумали водонепроницаемые перегородки, кормовой руль и самый эффективный в мире парус. Джонки – древние лодки, им более пяти тысяч лет, и они обладают незаурядными мореходными качествами, очень подходят для долгих путешествий. А я всегда был без ума от китайской поэзии.
– Это слишком солоно, – виноватым тоном сказал Куойл официантке. – Лучше принесите мне пинту пива. Когда освободитесь.
Раскрасневшееся тетушкино лицо склонилось над столом, скобки, образованные улыбающимся ртом, напоминали клещи. Было невозможно сказать, слушает ли она Натбима или пари́т над Гималаями.
Натбим допил свой лагер и сделал знак, чтобы ему принесли еще. Раз уж официантка оказалась рядом.
– Все это время я занимался тем, что писал книжные обзоры для высоколобых критических журналов, содержание которых не понятно никому, кроме посвященных. Дурацкие язвительные статьи. И, доя́ потихоньку своего дядю, а также питаясь только бульоном из бычьих жил, сумел накопить достаточно денег, чтобы заказать чертежи джонки профессиональному инженеру-кораблестроителю. Что-то достаточно простое, чтобы я смог соорудить это сам, в домашних условиях, из полудюймовой клееной фанеры, предназначенной для морских нужд.
О, миз Хэмм, видели бы вы, что у меня получилось! Уродство. Топорное безобразное сооружение длиной в двадцать восемь футов, с пятифутовой осадкой и единственным парусом, который, правда, был приличного размера – триста пятьдесят квадратных футов. Транцевая плита руля свисала с кормы. Лодка оказалась тяжелой и тихоходной. И уж очень уродливой. А я еще усугубил ее уродство, выкрасив в крысино-коричневый цвет. Постелью мне служили кусок поролона и спальный мешок. Стулом и столом – деревянные ящики. Вот и все. Поначалу я только курсировал возле берега. И с удивлением увидел, какая она удобная, моя лодка, и как легко управляема. А парус был просто чудом. Занятно, как он мне достался.
Тетушка допила чай, взболтала чайник и налила себе еще полчашки. Остановить Натбима было невозможно. Он несся вперед без оглядки, оседлав любимого конька.
– Видите ли, у меня был друг, который работал в «Сотбис», и однажды он обмолвился, что они собираются выставить на торги множество морских и навигационных антикварных вещей. Я пошел – из праздного любопытства. Это оказалось именно то, чего можно было ожидать: резные моржовые клыки, табличка с названием одной из спасательных шлюпок «Титаника», полинезийские «морские макеты» из пальмовых листьев[36], античные карты. В каталоге значился только один лот, который меня заинтересовал, и это был парус на бамбуковых рейках для джонки, с полуострова Макао, в хорошем состоянии. Я купил его дешевле, чем стоит новый. Маленькое чудо.
Потом я узнал, какие аэродинамические чудеса умеет творить мой реечный парус – он может делать что-то вроде плоского разворота. Просто нужно закрепить тростниковое или тканевое полотно горизонтально, параллельно рейкам – в своем роде принцип складного веера. Вы складываете полотно, а потом открываете, как веер, только не скрепленный в основании. Благодаря этим бамбуковым рейкам парусом очень легко управлять – брать риф или гасить парус в считаные секунды. Никаких поворотов оверштаг и спутавшихся вантов. Маленькие секции позволяют легко добиваться нужного крена. Говорят, что, даже если полотно такого паруса наполовину пробито дырками, он держит тягу. Китайцы называют его «Ухом, слышащим ветер». В старину моряки, плававшие на джонках, при кораблекрушениях скатывали такой парус в рулон и использовали в качестве спасательного плота. А мой аукционный парус был по-настоящему хорош.
И вот тем же летом я отправился в путь. Через Атлантику. Знаете, наступает момент, когда чувствуешь, что пора двигаться вперед. Питался я восточной лапшой быстрого приготовления в пакетиках, сушеными грибами и креветками. У меня была крошечная плитка, величиной с чайную чашку. Вы наверняка видели такие. Путь до Ночного гуляки занял шестьдесят семь дней. А вообще в моих планах было кругосветное путешествие.
– Однако вы все еще здесь. Копите деньги для следующего этапа? – поинтересовалась тетушка.
– Ну да, и еще заканчиваю кое-какие ремонтные работы. Я собирался подняться по реке Святого Лаврентия до Монреаля, но случился шторм, и я сбился с курса. Я никогда не имел намерения заходить на Ньюфаундленд. Если бы мне удалось этого избежать! Не повезло: я очутился в наихудшей части побережья. Опасные скалы. Бедный «Бармаглот»! Проделать такой путь – и пропороть днище в Ночном гуляке, очень странном месте. Это там я услышал парня, «чесавшего языком».
– Я могу пойти позаботиться об Уоррен, – тихо сказал тетушке Куойл, увидев, что она свернула свою салфетку в плотный жгут.
– Нет-нет. Оставайся с мистером Натбимом. Я все сделаю сама. Мне лучше одной. – Она встала и вышла.
– У нее собака умерла, – объяснил Куойл.
Натбим сделал знак, чтобы принесли еще лагера.
– Я угощаю, – сказал он, глубоко вздохнув. Но прежде чем он успел вернуться к повествованию о Ночном гуляке, Куойл перебил его:
– Я сегодня слышал историю о приключениях Дэнниса Баггита на «Полярном клыке» от мистера Шовела, начальника порта. Он отличный рассказчик.
– О да! Это было нечто. Прямо мурашки по телу бегают при воспоминании. Когда Джек входит, у меня сердце начинает колотиться. Загадочный тип. Он может читать чужие мысли.
– Джек? Мистер Шовел ничего не говорил про Джека, только то, что он был вне себя, когда Дэннис нанялся на корабль. Зато как он рассказывал про шторм, про команду покинуть судно – настоящий морской рассказ. Но он его не закончил – дела помешали.
– Боже мой, да Джек – лучшая часть этой истории. – Итак, – Натбим откинулся на спинку стула, поискал глазами официантку с лагером, потом заметил, что кружка уже стоит перед ним. – Как мне рассказывали, спасательные службы в конце концов сочли, что Дэннис и несколько других членов команды погибли. Они подобрали выживших с двух плотов и всех спасательных шлюпок, кроме одной. Шесть человек, связанных друг с другом синтетической веревкой. Четыре человека пропали, в том числе Дэннис. Вертолет, береговая охрана, рыболовные суда – все искали целую неделю, но в конце концов сдались. Все это время Джек почти не спал и не покидал причала береговой охраны, только ходил по нему взад-вперед, курил и ждал известий. Миссис Баггит оставалась дома. Имей в виду, что меня тут тогда не было. Я все это слышал от Билли и Терта Карда, ну и от самого Дэнниса, конечно. Словом, пришли к нему в конце концов и сказали, что вынуждены прекратить поиски. А он их словно и не слышал. Говорят, он стоял не шелохнувшись, как будто окаменел. Потом развернулся – ты знаешь этот его резкий разворот – и твердо заявил: «Он жив».
Поехал к своему брату Уильяму в бухту Миски и говорит: «Он жив, и я знаю, где он. Хочу за ним поехать». У Уильяма был новый ярусник, очень плавучий. Но он боялся отходить на нем далеко от берега. Море продолжало бушевать, хотя после шторма прошла уже неделя. Заметь, он не сказал, что не пойдет, только немного замешкался с ответом, но Джеку этого оказалось достаточно. Он развернулся на каблуках и рванул в Мучной мешок. Собрал людей, чтобы помогли ему вытащить на берег его ялик, погрузил его в прицеп и помчался вдоль побережья на юг. Он ехал всю ночь и добрался до Совиной впадины, спустил лодку на воду, набив ее канистрами с горючим, и вышел в море, один, искать Дэнниса.
И нашел его! Как он узнал, куда плыть, уму непостижимо. Там были Дэннис и еще один парень. У Дэнниса были сломаны обе руки, а другой парень был без сознания. Как он затащил их обоих в ялик? Джек не проронил ни слова, как рассказывали, пока они не добрались обратно до Совиной впадины. А там он сказал: «Если еще хоть раз твоя нога ступит в лодку, я сам тебя утоплю». Разумеется, как только Дэннису сняли гипс, он тут же отправился с женой ловить кальмаров. Джек только погрозил ему кулаком, и с тех пор они не разговаривают.
– Как давно это было? – спросил Куойл, гоняя по кругу пену в своей кружке, пока в ней не получился маленький водоворот.
– О, тыщу лет тому назад. Очень давно. До того, как я сюда прибыл.
Отъехав на несколько миль вдоль моря, тетушка посмотрела на терзаемый ветром берег. Место ничем не хуже других. Она оставила машину на гребне прибрежной дюны и подошла к воде. Начинался прилив. Солнце висело над горизонтом, уже касаясь его. Закатные лучи золотили мокрые камни. Мощные волны бурлили под кукурузно-желтым небом. Их гребни были исчерчены оранжевыми прожилками. Они набегали одна за другой, ударяли в берег и отступали назад под рокот перекатывающейся гальки.
Она открыла багажник универсала Куойла, достала мертвую собаку. Прошла вдоль прибрежных водорослей до твердого песка. Оказавшаяся после отлива на мели бахрома ламинарий и бурых водорослей струилась вслед за неспокойной водой. Тетушка положила Уоррен на камни. Накатившая волна намочила простыню.
– Ты была хорошей девочкой, Уоррен, – сказала тетушка. – Сообразительной. Никогда не доставляла никаких хлопот. Мне было жаль, когда пришлось вырвать тебе зубы, но выбор был невелик: либо так – либо сама знаешь как. Ха-ха. Ты успела сделать несколько знатных укусов, разве нет? Ты прожила много хороших лет, хотя и была лишена радости погрызть косточку. Прости, я не могу тебя похоронить, такая уж тут земля. Жаль, что ты не дождалась, пока мы переедем в наш дом. И очень жаль, что Айрин тебя не узнала. Не сомневаюсь, ты бы ей понравилась. – Она вспомнила Айрин Уоррен. «Как же я по тебе скучаю. И всегда буду скучать».
Тетушка высморкалась в платочек и стала ждать в сгущающихся сумерках, пятясь шаг за шагом по мере того, как прилив подс