тупал ближе, пока он не подхватил Уоррен и она не поплыла свободно на запад вдоль берега, удаляясь от него все дальше, дальше, гонимая невидимой приливной волной. Море выглядело так, что казалось: ударь по поверхности – и оно зазвенит. Уоррен уплывала прочь, скрываясь из виду, ее словно принимало в себя заходящее солнце.
Как в старых вестернах.
А где-то там, на берегу бухты, Куойл слушал нескончаемую историю Натбима, а сумерки Терта Карда сгущались в его стакане рома «Демерара».
11. Брошь из человеческих волос
В девятнадцатом веке ювелиры изготавливали сувенирные украшения из волос умерших, сплетая длинные волоски в причудливые розы, монограммы, поющих птиц, бабочек.
В пятницу утром тетушка отправилась в дом. Она сидела за рулем нового грузовичка – пикапа цвета морской волны, с серебристой крышей, с дополнительным пассажирским местом в кабине, с Cи-Ди-плейером и хромированными подножками.
– Он нам нужен. Здесь без грузовика не обойтись. Мне потребуется все время мотаться в мою мастерскую и обратно. Ты купил лодку, я куплю грузовик. Дорога уже расчищена, и причал построили. Верхние комнаты отремонтированы. Есть уборная. Пока во дворе. К кухне подведена вода – такая черная пластмассовая труба. Позднее мы сможем построить ванную и туалет внутри дома. На этой неделе Дэннис займется крышей. Если погода не подведет. Но уже и сейчас все достаточно хорошо. Мы можем переезжать. Прочь из этого ужасного мотеля. Я по дороге куплю продукты и керосиновые лампы. А ты приезжай завтра утром – с девочками и со своей лодкой.
Жесты ее стремительны, выражение лица решительное, руки сжаты – словно она держит в них поводья норовистой лошади. Ей не терпится оказаться на месте.
Тетушка была в доме одна. Шаги ее гулким эхом раздавались в комнатах, на столе – тарелка и ложка. Отныне это ее дом. В чайнике уютно кипела вода. Теперь наверх. Подняться по лестнице, войти в ту самую комнату было еще сродни рискованному путешествию в дикое место, изобилующее провалами, карстовыми пещерами, пропастями, которые были невидимы, пока она не сунулась туда очертя голову.
Урна с прахом брата стояла на полу в уголке.
– Ладно, – сказала она и схватила ее. Снесла вниз и вынесла из дома. Ясный день. Море сверкало, обрамленное чайками. Собственная тень струилась от нее. Она вошла в новенькую уборную и высыпала прах в очко. Подхватила юбки и села. Зажурчала моча. Мысль о том, что она, его сын и внучки будут каждый день испражнять свои физиологические отходы на его останки, останется секретом, ве́домым только ей одной.
В субботу утром приехал Куойл с дочерьми; чемоданы громоздились на заднем сиденье, лодка болталась во взятом напрокат прицепе. Ехали по уже гладкой дороге. Начиная с того места, где хорошая дорога кончалась, упершись в парковку перчаточной фабрики, бульдозер проложил ровную аллею через тукаморовую рощу до самого дома. Под колесами хрустел гравий. Облака – рваные, лохматые, и океан цвета виски. Солнце посверкивало сквозь облака, как форель на удочке.
– Лестничный дом, – сказала Саншайн, глядя на строительные леса.
– Папа, я думала, это будет новый дом, – сказала Банни. – Что Дэннис сделает его новым. А он тот же самый. Уродливый. Папа, я ненавижу зеленые дома. – Она сердито посмотрела на отца: издевается он, что ли?
– Дэннис все отремонтировал внутри. Потом мы сможем покрасить дом в другой цвет. Но сначала надо заделать все дыры и заменить прогнившие доски.
– В красный, папа. Давай выкрасим его в красный цвет.
– Ну, это должна решить тетушка. Это главным образом ее дом, понимаешь? Может, она будет не в восторге от красного.
– Давай и ее выкрасим в красный, – сказала Банни. И захохотала, как гиена.
Куойл припарковался рядом с тетушкиным пикапом. С прицепом и лодкой он будет разбираться в воскресенье. Дэннис Баггит на крыше срывал и сбрасывал вниз старую черепицу. Тетушка открыла дверь и пропела: «Та-та-ра-там!»
Гладкие стены и потолки, на штукатурке еще видны следы шпателя, свежеоструганные подоконники, ценники на пока мутных оконных стеклах. Запах дерева. Матрасы, прислоненные к стене. Комната девочек. Банни посыпала себе голову стружками.
– Эй, папа, посмотри, какие у меня кудряшки, папочка, ну посмотри, какие у меня кудряшки!
Пронзительный крик, почти рев. Куойл отодрал кляксу расплавленного сыра с ее кофточки.
Демонстрируя кухню, тетушка открывала водопроводный кран, зажигала газовую плиту.
– Я приготовила тушеную треску, – сказала она. – Дэннис принес каравай домашнего хлеба, который испекла Бити. Я по дороге сюда купила тарелки, ложки, масло и кое-какие продукты первой необходимости. Скоропортящиеся – в этом леднике. Тебе нужно будет привозить лед. Не знаю, когда мы сможем поставить здесь газовый холодильник. Племянник, тебе придется какое-то время обходиться надувным матрасом и спальным мешком у себя в комнате. Но у девочек уже стоят кровати с пружинными матрасами.
Куойл и Банни собрали стол из досок, положив их на ко́злы.
– Какая тяжелая, – кряхтела Банни, оседлав конец доски и притворно отдуваясь.
– Да, – сказал Куойл, – но ведь ты очень сильная.
Его крепенькая невзрачная дочка обладала беспокойным характером, но была отличной помощницей во всем, что касалось досок, камней и ящиков. К кухонным делам она не проявляла никакого интереса, если речь не шла о еде.
Дэннис спустился с крыши, улыбнулся Куойлу. В нем не было ничего от Джека Баггита, кроме взгляда, который он время от времени метал к горизонту, словно измеряя ширину неба.
– Чудесный хлеб, – сказал Куойл, кладя в рот кусочек.
– Да, Бити печет его каждый день, кроме воскресенья. Вот.
– И рыба хорошая, – сказала тетушка. – Не хватает только стручковой фасоли и салата.
– А вы это… – сказал Дэннис, – скоро мойва пойдет. Так вы натаскайте ее и разбейте огород, мойва – хорошее удобрение.
Днем Куойл с Банни затерли бугристые швы на штукатурке влажными губками так, что они стали не видны. Старательная, услужливая помощница. Но любопытная – залезает во все углы. На крыше Дэннис стучал молотком. Тетушка шкурила и грунтовала подоконники.
Перед наступлением сумерек Куойл спустился с Дэннисом к новому причалу. По дороге они прошли мимо тетушкиного «сада», устроенного ради забавы: валун с комичным «париком» из мха; разбросанные среди дерна камень с «бычьим глазом» посередине, ракушка, веточки кораллов, белый камень, очертаниями напоминающий звериную голову.
Дерево, из которого был сделан новый причал, было смолистым и пахучим. Внизу плескалась вода. На поверхности – пена, как створоженное молоко.
– Ты бы спустил лодку на воду и привязал, сумеешь? – сказал Дэннис. – Приладь к стойкам пару старых покрышек – чтобы она не билась бортом.
Он спрыгнул в свою лодку, отдал швартовы, мотор затарахтел, и за кормой потянулся клубящийся кильватерный след. Замигали маяки на мысах. Куойл поднялся обратно к дому, окна которого уже были залиты оранжевым светом керосиновых ламп. Обернулся, еще раз посмотрел на бухту, кильватерный след лодки Дэнниса напоминал седые волосы, струящиеся по воде.
На кухне тетушка тасовала и раздавала карты.
– Когда я была девочкой, мы каждый вечер играли в карты, – сказала она. – В старые игры. Их теперь уже никто не знает. Французский бостон, юкер, жамбон, скат, четверки. Я все их помню.
Карты по столу шлеп, шлеп.
– Мы будем играть в четверки. Каждый валет, который открывает сдающий, приносит ему очко. Так. Козыри – трефы.
Но дети не могли ничего понять и бросили свои карты. Куойл хотел почитать книгу. Тетушка возмутилась:
– Вечное ваше нытье!
А чего она ждала? Воссоздания того милого ее сердцу вечера из незапамятных времен? Она мысленно посмеялась над собой.
Куойл в тускло освещенной спальне девочек рассказывал им истории о котах-первопроходцах, исследующих неведомые земли, о птицах, игравших в карты, которые у них вырывал и уносил ветер, о девочках-пиратках и закопанных в землю сокровищах.
Снова спустившись вниз, он увидел тетушку, все так же сидевшую за столом. Наконец дома. Стоявший перед ней стакан из-под виски был пуст.
– Тихо, – сказал Куойл, прислушиваясь.
– Только море всегда здесь.
Словно где-то монотонно открывалась и закрывалась дверь. И едва слышно пели тросы.
Куойл проснулся в пустой комнате. Серый свет. Какой-то стук. Биение собственного сердца? Он лежал в спальном мешке на полу. Рядом – свеча. Чувствовался запах воска, запах страниц открытой книги, лежавшей рядом с ним, пыли из расщелин в полу. Сероватый свет освещал окна. Снова стук – и бьющаяся тень в верхней части стекла. Птица.
Он встал и подошел к окну. Надо отогнать, пока она не разбудила тетушку и девочек. Казалось, птица пыталась прорваться из закрытого пространства моря, камня и неба в пустоту его комнаты. Шорох ног по полу. Море за окном лежало бледное, как молоко, бледным было и небо, исписанное и испещренное рубцами облаков. Пустая бухта, дальний берег под белым соусом тумана. Куойл натянул одежду и спустился вниз по лестнице.
На крыльце лежали три пучка спутанной травы. Какое-то изделие Саншайн. Он обогнул утес, к которому дом был прикреплен тросами, и углубился в кусты. Струи пара изо рта.
Чуть видная тропинка заворачивала под углом к морю, он подумал, что, наверное, она выходит на берег севернее их нового причала. Начал спускаться. Футов через сто тропинка сделалась крутой и мокрой, он поскользнулся и проехался по стеблям дягиля, сквозь заросли дикого кизила, не заметив узлов, завязанных на верхних ветках ольхи.
Вошел в хвойную рощицу, ветви обросли мхом, в них копошатся канадские кукши. Тропинка превратилась в русло, заполненное мокрыми камнями. Водопад, у подножия которого расстилается океан. Споткнувшись, он ухватился за смирнию, на руках остался запах ее листьев.
Вокруг – тучи мошкары и комаров. Куойл заметил синее пластмассовое кольцо. Поднял его. Несколькими футами дальше валялся использованный памперс. На плоском столбике было помечено: «Попсикал Пит, 5 очков». Наткнувшись на рваный пластиковый пакет, он стал собирать в него мусор. Жестяные банки, баночки из-под детского питания, подложка от мяса из супермаркета, обрывок газеты с обращением к безработному читателю: