И снова по дороге, превратившейся в реку, – к Якорному когтю.
– Видел бы ты стул, который он сделал из лосиных рогов, – сказал Билли. – Садишься в него – очень удобно, но со стороны кажется, что у тебя выросли золотые крылья.
– У нее очень хорошая осанка, – сказал Куойл, и ему тут же захотелось удалить эту глупую ремарку. – Я имею в виду, что у нее красивая походка. То есть она высокая. Кажется высокой.
«Мужчина говорит, как безмозглый дурак».
Он сам не понимал чем, но она захватила его внимание; казалось, что она проросла из этих мокрых камней, от нее пахло рыбой и морским приливом.
– Может, она и есть та высокая, спокойная женщина, сынок.
– И что это значит?
– Так говорил мой старик-отец.
– Вон она.
Они смотрели сквозь лобовое стекло, которое заливал дождь. Круизная яхта, совершенно непохожая на все остальные суда, стояла у пристани между парусной яхтой, чьи австралийские хозяева гостили тут уже две недели, и учебным кораблем морских курсантов. Сверху она выглядела как длинная ванна со странными гигантскими крыльями по бокам, напоминающими рожки́ для обуви. Какой-то матрос в непромокаемом черном плаще склонился над чем-то возле двери каюты, потом быстро прошел на корму и исчез.
– Что это у нее за штуковины по бокам? Похоже на большого жука с недоразвитыми крыльями.
– Шверты[40]. Работают так же, как выдвижной киль. Ну, ты знаешь. На парусных судах киль можно поднимать и опускать, то есть делать его больше или меньше. Иногда его называют опускным килем. Если у тебя мелкосидящая лодка, мой мальчик, и ты идешь против ветра, будешь благодарить бога за свой выдвижной киль. А что касается боковых швертов, то, видишь ли, с ними ты не теряешь грузовое пространство. Эти штуковины располагаются снаружи вдоль бортов, вместо того чтобы занимать место в трюме. Швертовые колодцы занимают много места.
Рядом с высохшей едва ли не до костей фигурой Билли Куойл казался какой-то оплывшей массой.
В каюте горел свет. Даже сквозь сплошную пелену дождя было видно, что это судно – сокровище.
– Корпус, думаю, дубовый, – сказал Билли Притти. – Ты только посмотри на нее. Посмотри на мачту! На каюту. Тиковые палубы. Ровные, низкие, широкие. За всю свою жизнь не видел судна такой формы – посмотри на его носовые обводы. Форштевень острый, как эскимосский нож. А резьбу видишь?
Название яхты было написано на изящной резной позолоченной пластине красного дерева: «Крутая малышка», порт приписки – Пуэрта Малакка. Были слышны приглушенные голоса.
– Не знаю, как можно так называть судно, – пробормотал Билли Притти, поднимаясь по трапу и спрыгивая на блестящую палубу.
– Эй, на корабле! К вам гости! Можно на борт?
Румяный человек с белыми волосами показался из арочной двойной двери. На нем были хлопчатобумажные брюки в полоску с белым лакированным кожаным ремнем и такие же белые туфли. Куойл огляделся. Все вокруг казалось текучим. Мокрые бухты тросов, вентилятор, с которого капала вода, плоские потоки, бегущие по палубе. Возле двери в каюту стоял мокрый чемодан из свиной кожи с истертой веревочной ручкой.
– Мы знакомы? – Глаза у мужчины были налиты кровью.
– Мы из местной газеты «Балаболка», сэр. Наших читателей наверняка заинтересует ваше судно, мы хотим написать небольшую статью про самое необычное судно, какое когда-либо заходило в Якорный коготь. Здесь никогда такого не видывали, – произнес Куойл заранее заготовленную речь. Палуба под его ногами была незыблема, как суша. Он заискивающе улыбнулся, но «Крутая малышка», очевидно, не являла собой образец гостеприимства.
– А, да. Этот ваш невозможный начальник порта, как там его, Дудлс, что ли, что-то бормотал насчет визита la presse locale[41]. — Мужчина тяжело вздохнул и сделал жест, будто отбрасывал фруктовые шкурки. – Правда, мы с моей дорогой женой в разгаре жаркого спора, но, полагаю, сможем исполнить свой цирковой номер. Лекции об этом судне я кому только не читал: от Уэнди Уорхолла за две недели перед его фатальной операцией до Скотленд-Ярда. Куда бы мы ни заходили, будь то Антибы или Бока Ратон, оно везде привлекает невероятное внимание. Яхта абсолютно уникальна.
Он вышел под дождь.
– Это традиционное судно типа «скиф», но выполненное с исключительной роскошью и уникальными деталями. Лично я думаю, что это самая шикарная боттеряхта, когда-либо построенная. Когда мы впервые увидели ее, она находилась в плачевном состоянии, была пришвартована в одном ужасном итальянском порту и принадлежала принцессе Л’Аранчиате; мы сняли на лето виллу в Анседонии, рядом с ее виллой, и как-то раз она упомянула, что владеет развалюхой, которая раньше принадлежала Гитлеру, но та только наводит на нее тоску. Итак! Мы отправились посмотреть на «развалюху», и я сразу же понял, какие тут открываются возможности. Было совершенно, совершенно очевидно, что это вещь исключительная, неповторимая.
Капли дождя стекали с кончиков его мокрых волос, намокшая рубашка стала прозрачной.
– Благодаря своему плоскому дну эта яхта может плавать где угодно безо всякого ущерба для себя, а в штормовую погоду или для ремонта ее можно вывести прямо на берег. Она невероятно тяжелая. Почти сорок тонн дубового дерева. Конечно же, она была построена для курсирования в Северном море. Полный носовой обвод. Исключительная плавучесть. Знаете, моя жена ненавидит эту яхту. А я ее обожаю.
Взгляд Билли Притти упал на квадрат искусственной травы, который он поначалу принял за коврик для вытирания ног, но потом заметил на нем маленькие сигарки собачьих экскрементов и уставился на них.
– Это для маленького спаниеля моей жены. Немецкое изобретение. Собачка делает свои делишки на искусственную траву, вы выбрасываете все за борт – видите петельку на уголочке? Это для веревки. Цепляете и буксируете ее по воде, пока она снова не становится идеально чистой. Замечательно придумано. Дизайн восходит к пятнадцатому веку. Яхты, разумеется, а не коврика. Такие корабли можно увидеть на восхитительных полотнах Рембрандта. Там изображены королевские барки. У Генриха Восьмого была такая, у Елизаветы Первой. Когда мы ее увидели, она называлась «Das Knie», что означает «Колено», и мне пришлось встать на одно колено, чтобы уговорить мою дорогую, дорогую жену позволить мне ее купить. – Он сделал паузу, потому что Куойл засмеялся. – Когда ее покупала принцесса, она носила то же название, что и тогда, когда после войны досталась этому мерзкому немецкому промышленнику. Моя обожаемая жена думала, что я назову яхту ее именем, но, увидев истинный характер судна, я назвал его «Крутой малышкой». Это судно еще сто лет будет как новое. Построено в Харлеме[42]. Строительство заняло девять лет. Разрушить его совершенно, совершенно невозможно. Оно неправдоподобно массивное. Толщина каркаса семь и одна восьмая дюйма на шесть, а в центральной части – одиннадцать.
Билли Притти присвистнул и поднял бровь. Волосы мужчины облепили его желтый скальп. Со шляп Куойла и Билли, словно лунные камешки, срывались капли дождя. Куойл строчил в блокноте, склонившись над ним, чтобы защитить от влаги. Впрочем, безуспешно.
Обшивка – в это трудно поверить – из отборного элитного дуба, толщиной два и три шестнадцатых дюйма с двойным слоем понизу. Зачем? А затем, что на ее родине вода мелкая, полно наносных песчаных мелей, намывных кос, перемещающихся русел. Невероятно. Зюйдерзее. Коварные, очень ненадежные воды. Все время приходится маневрировать. Палуба здесь тоже не хилая. Хотите верьте, хотите нет, но вы стоите на тиковых досках толщиной в дюйм и три четверти, до войны привезенных из Бирмы. Сегодня такого дерева, из какого сделан этот корабль, вы не купите нигде ни за какие деньги. Его полностью извели.
Он говорил и говорил своим высоким голосом. Куойл заметил, что Билли засунул руки глубоко в карманы.
– Эй ты, урод несчастный, с кем это ты там разговариваешь? – донесся из каюты резкий высокий голос. Насквозь промокший мужчина продолжал говорить так, словно ничего не слышал.
– Команда состоит из четырех человек. Судно оснащено по типу тендера[43], две тысячи квадратных футов рабочей поверхности паруса, чтобы управиться с ним, нужны трое невероятно сильных мужчин, да и они постоянно зарабатывают себе то грыжи, то переломы и сбегают с корабля. Он весит тысячу фунтов. Парус, я имею в виду. Яхта тихоходная. Тихоходная, потому что тяжелая. – Безо всякой паузы он вдруг крикнул: – Я рассказываю местной прессе о яхте! – Нос у него сморщился, как у злобной собаки.
– Расскажи им, что случилось во время урагана Боб!
Слова снова полились вместе с дождем. Куойл убрал свой намокший блокнот и стоял, прикрывая мокрой ладонью мокрый подбородок. Сквозь промокший шелк рубашки стала видна седая волосатая грудь мужчины. Казалось, он совсем не замечал дождя. Куойл видел фиолетовые шрамы у него на руках, на безымянном пальце – рубин величиной с помидор черри. Чуял запах алкоголя.
– Тут абсолютно восхитительная резьба. Она повсюду. Тамошние удивительные мастера-резчики работали над ней девять лет. Все известные науке животные. Зебры, американские лоси, динозавры, туры, морские игуаны, росомахи… Мы приглашали сюда всемирно известных биологов – специалистов по дикой фауне, чтобы они опознали все эти невероятные виды животных. И птиц. Чрезвычайно, чрезвычайно странно. Яхта была построена для Гитлера, как, полагаю, вам известно, но его нога никогда на нее не ступала. Называлась тысяча причин, чтобы отложить посещение. Намеренно придуманных причин. А на самом деле, возможно, дело было в неприязни к голландцам из-за их Сопротивления.
Слова разлетались брызгами и отскакивали от палубы.
– Расскажи им, что случилось во время урагана Боб.
– Я думаю, моя дорогая жена пытается привлечь наше внимание, – сказал промокший мужчина. – Давайте войдем в каюту и осмотрим интерьер. Вы будете в восторге. Если уж снаружи столько резьбы, то внутри мастера разгулялись на всю катушку.