– Банни, – крикнул Куойл, – что ты там мастеришь? Еще одну коробку?
– Я делаю палатку. – С яростью.
– Деревянную палатку?
– Да! Но дверь получилась кривая. – Треск.
– Ты что-то уронила?
– Дверь кривая! И ты обещал покатать меня на лодке. И не покатал!
Куойл встал.
– Я забыл. Ладно, обе надевайте куртки, и пошли.
Но Куойлу пришлось подождать: не успев выйти за дверь, Банни придумала другую игру.
– Ложись на спину, вот так.
Саншайн плюхнулась на спину, вытянув ноги и руки.
– А теперь смотри вверх, на верхушку дома. Смотри не отрываясь. Страшно? Как будто этот страшный дом падает.
Их взгляды, проскользив по обшивке стен, покоробившейся от непогоды, дошли до черного свеса крыши. Над ее гребнем по тусклому небу по диагонали неслись облака. Возникала иллюзия: облака стоят на месте, а дом неумолимо клонится вперед. Стена дома как будто нависла над Саншайн, и та, встав на ноги, побежала, испытывая восхитительный страх. Банни продержалась дольше, но в конце концов и она вскочила и отбежала на безопасное расстояние.
В лодке Куойл велел им сесть рядом, они крепко ухватились за планшир. Лодка, тарахтя, помчалась по воде.
– Быстрее, папа! – кричала Саншайн.
Но Банни, не отрываясь, смотрела на бурлящую носовую волну. Там, в шипящей пене, вырисовывалась белая собачья морда с блестящими глазами и булькающей пастью. Волна поднялась, и собака вместе с нею. Банни ухватилась за скамейку и завыла. Куойл переключил двигатель на нейтральную скорость.
Лодка закачалась на месте, слышался лишь плеск волн о борта.
– Я видела собаку в воде, – стонала Банни.
– В воде нет никакой собаки, – сказал Куойл. – Это просто пузырьки воздуха, пена и фантазии маленькой девочки. Ты знаешь, Банни, что собаки в воде не живут.
– Дэннис говорит, что существуют водяные собаки.
– Он имел в виду других собак. Настоящих живых собак, как Уоррен… – нет, Уоррен умерла, – …живых собак, которые умеют плавать и приносят охотникам убитых птиц. – Господи, неужели нельзя обойтись без мертвых?
– Но оно выглядело как собака. Белая собака, папа. Она злится на меня. Она хочет меня укусить. Чтобы из меня вытекла вся кровь. – Теперь из глаз девочки полились слезы.
– Это не настоящая собака, Банни. Это воображаемая собака, и даже если она похожа на настоящую, вреда тебе она причинить не может. Если увидишь ее опять, ты должна спросить себя: «Это настоящая собака или воображаемая?» И тогда ты поймешь, что она не настоящая, и посмеешься над своей фантазией.
– Но, папа, а если она настоящая?!
– В воде? В камне? В куске дерева? Хватит, Банни.
Так Куойл попытался одолеть белую собаку с помощью логики. Но лодку назад, к причалу, он повел очень медленно, чтобы не поднимать носовую волну. Эта белая собака начинала ему надоедать.
После полудня Куойл накрывал на стол, пока тетушка месила тесто и раскатывала коржи для пирога.
– Положи красную скатерть, племянник. Она – в буфете под лестницей. Наверное, тебе стоит надеть свежую рубашку. – Тетушка воткнула две белых свечи в стеклянные подсвечники, хотя на улице было еще совсем светло. Солнце не зайдет до девяти. Банни и Саншайн были наряжены в белые колготки и предназначенные для Дня благодарения бархатные платьица с кружевными воротниками. Саншайн надела кожаные туфли Банни фирмы «Мэри Джейн», но сама Банни пребывала в дурном настроении, и на ногах у нее были замызганные кроссовки. И платье ей было коротко и тесно, тянуло под мышками. К тому же в нем было жарко.
– А вот и она, – сказала тетушка, заслышав шум японской машины Дон, сворачивавшей к дому. – Девочки, ведите себя прилично.
Дон поднялась по ступенькам, балансируя на шпильках своих белых туфель вполне мужского размера и улыбаясь коричневыми губами. Ее нейлоновая блузка блестела; подол юбки низко свисал сзади. Она несла бутылку. Куойл подумал, что это вино, но оказалось – белый виноградный сок. Он увидел ценник магазина «Соби». Носки туфель сильно загибались вверх.
Он вспомнил Петал в платье с бахромой, длинные ноги, ныряющие в шлепанцы, расшитые серебряным стеклярусом, Петал, стремительно передвигающуюся по дому в облаке «Трезора», ловящую свое отражение в зеркале, в блестящей поверхности тостера, в окне, щелкающую пальцами по открытому рту Куойла, вызывающую у него желание. Он почувствовал укол жалости к этой бледной моли.
Разговор тянулся вяло, глядя на голые полы и грубые оконные рамы, Дон говорила, что это «потрясающе». Саншайн навалила себе на колени кучу чумазых мишек и металлических машинок. «Это медведь, а это машинка», – показывала она, словно гостья прибыла из страны, где игрушек не существует.
Наконец тетушка водрузила перед Куойлом ароматный пирог.
– Ну, племянник, разрезай и раскладывай по тарелкам.
Она зажгла свечи – язычки пламени были невидимы в конусе солнечного света, падавшем на стол, но запах воска чувствовался, – принесла глубокое блюдо с салатом из горошка и лука-порея.
– Позвольте, я вам помогу, – предложила Дон, привстав, – подол ее юбки придавливала ножка стула. Но помощь не требовалась. Ее голос отозвался гулким эхом в пустой комнате.
Куойл проткнул корочку на пироге специальным алюминиевым ножом. Банни сунула вилку в пламя свечи.
– Не делай так, – сказала тетушка угрожающе. Отрезанный кусок пирога перекочевал с дымящегося блюда на тарелку Дон.
– О, лобстер? – воскликнула она.
– Да, он самый, – тетушка. – Пирог с лобстером, сладкий, как пончик.
Дон, постаравшись сделать голос как можно более теплым и проникновенным, обратилась к ней:
– Агнис, я ограничусь салатом. Не люблю лобстеров. Еще с детства. Нам давали с собой в школу сэндвичи с лобстером. А мы выбрасывали их в канаву. И крабов не люблю. Они похожи на больших пауков. – Она попыталась изобразить смех.
Банни смотрела на поджаристую корочку и оранжевое мясо под ней на своей тарелке. Куойл сжался, приготовившись к крику, но никакого крика не последовало. Банни нарочито медленно прожевала кусок пирога и сказала:
– Обожаю мясо красных пауков.
Дон – Куойлу. Конфиденциально. Все, что говорила, она говорила возбужденно. Делая вид, что очень заинтересована:
– Совершенно ужасно, как эти люди поступили с Агнис. – На самом деле ей было совершенно все равно.
– Какие люди? – переспросил Куойл. Рука – на подбородке.
– Те, с гитлеровской яхты. Они ведь просто сбежали.
– Как это? – Куойл обернулся к тетушке.
– Да, похоже, меня надули, – ответила она, пламя гнева полыхнуло в ее лице. – Мы повезли на яхту готовые банкетки и все стулья, кроме двух, все как положено. А они смылись. Яхта ушла. Отчалила под покровом темноты.
– А ты не можешь выследить их по регистрационным записям движения судов? Яхта ведь уникальна в своем роде.
– Хочу немного подождать, – ответила тетушка. – Подождать и послушать. Вероятно, была какая-то причина, по которой они вынуждены были срочно сняться с якоря. Болезнь. Или бизнес. Они связаны с нефтяным бизнесом. Вернее, она. Деньгами владеет она. Или она вдруг вспомнила, что записана к парикмахеру в Нью-Йорке. Это ведь такие люди. Поэтому-то я тебе пока ничего и не сказала.
– А ты выполняла для них заказы раньше, в Штатах? Тогда у тебя должен быть их адрес.
– Да, несколько лет назад я обивала для них диваны. Но все бумаги находятся там, на Лонг-Айленде. В хранилище.
– Я думал, ты все отправила сюда, – сказал Куойл, отмечая про себя пустоту комнат, недостаток мебели, которая, по ее словам, уже идет сюда морем. А ведь прошло уже два месяца.
Дон заметила, что губы у него масляные от пирога с лобстером.
– Всему нужно время, – сказала тетушка. – Рим не сразу строился.
Снаружи поднялся ветер, гудевший в тросах. Банни – у окна.
– Кто хочет поиграть в карты? – спросила тетушка, потирая руки и щурясь, как театральный злодей, карточный шулер.
– А вы умеете играть в «четверки»? – спросила Дон.
– Девочка, – восхитилась тетушка, – так ты знаешь эту игру! – Она мимоходом взглянула на шкафчик, в котором держала бутылку виски. Сейчас она готова была зубами откусить ее горлышко.
19. Прощай, «Приятель»
Русский узел «Побег». Узник… привязан к своему охраннику… Пытаясь совершить побег, он трет одну руку о другую, пока веревка не оказывается между основаниями его ладоней. Теперь ничего не стоит просунуть петлю вниз, до основания пальцев, где ее уже можно ухватить кончиками пальцев одной руки и плавно пропустить через заднюю поверхность пальцев другой. Потом узник делает рывок – и веревка через тыльную сторону ладони выскальзывает из-под петли, завязанной на запястье.
Иногда Терт Кард доводил всех так, что лучше было убраться подальше. Стоял жаркий безветренный день – короткий промежуток затишья между двумя воюющими погодными фронтами. Все втиснулись в пикап Билли и отправились в «Удачу рыбака», в Якорном когте, поесть рыбы с жареной картошкой – подальше от Терта Карда, который без конца чесался обеими руками. У него был зуд под мышками.
Одурев от жары, они сидели на общественной пристани и ели из пенопластовых лоточков. Куойл дышал ртом, щурясь от солнца. Правда, Билли Притти уже указывал на сизые облака, тянувшиеся из одной северо-восточной точки горизонта, как шелковый шарф через обручальное кольцо. На юго-западе тем временем скапливалась соперничающая лавина облаков, соединяющихся в такие причудливые узоры, словно какой-то художник, делая мраморную бумагу, получал на ее поверхности французские локоны, каскады и бесподобные разлетающиеся фонтаны.
– На этой неделе я накопал такие жесткие случаи сексуальных преступлений, каких у нас в газете еще не было, – сказал Натбим. – Джек должен быть счастлив. Целых семь. Обычные истории о мерзавцах-отцах, развращающих собственных детей, о священнике, щупавшем мальчиков из церковного хора, о симпатичном дядюшке-соседе из бухты Стриббинз, который подвозил девочек в воскресную школу и угощал конфетами тех, кто снимал перед ним трусики. А вот один случай – не совсем обычный, позволяет заглянуть в самые темные уголки ньюфаундлендского характера. Вышибала в одном из баров бухты Миски вышвырнул из заведения какого-то пьяного. Но этот пьяница пошел к с