воему пикапу, достал из сумки-холодильника, стоявшей в багажнике, замороженного томкода, вернулся в бар, повалил вышибалу, содрал брюки с его задницы и совершил сексуальное надругательство над ним посредством этого самого томкода.
Он не смеялся.
– Что такое томкод? – спросил Куойл.
Билли откинулся на сваю, зевнул и ответил:
– Это маленькая треска, парень. Если у тебя есть томкод, можешь его солить, можешь засовывать в… Как ни назови ее, это рыба.
Они уставились на приближающиеся облака. Белые завитки змейками выползали на простор синевы.
– Странное настало время, странная погода. Помните, в понедельник выдался желтый день – небо было мерзкого желтого цвета, как застоявшаяся моча в горшке. Потом вчера – синяя мгла и удушливый густой туман. И в довершение всего младший сын моей сестры позвонил из Сент-Джонса и сказал, что у них на Уотер-стрит упало восемь или десять замерзших уток, оперение на месте, глаза закрыты, как будто они спят, а сами твердые, как ледниковые купола в Арктике. Когда такое происходит, берегитесь, ребята. Это вроде той истории, которую мне вчера рассказали по телефону. Случилась она там же, где история с натбимовским томкодом, в бухте Миски. Похоже, эта бухта проходит сейчас через полосу каких-то астральных воздействий. Я бы не удивился, услышав, что там тоже замерзшие утки падают с неба.
– Так ты историю расскажи, – попросил Натбим, закашлявшись с трубкой в зубах.
– Да особой истории-то и нет, просто это еще одно свидетельство того, что с бухтой Миски что-то происходит. Я бы лично туда сейчас не совался. Мне рассказал приятель из конной полиции. Мать троих детей пошла к своей бабке с металлической вешалкой для полотенец, избила ее до полусмерти, а потом подожгла дом. Из дома-то их успели вытащить, но бедная старушка была вся в крови, как тюлень с содранной кожей, и обгорела с головы до ног. А в кухне пожарные-добровольцы нашли настоящий клад. В ведре под мойкой лежали драгоценные церковные украшения, украденные за последний год из Вулворта. Обе валят вину друг на друга.
– А у меня на этой неделе – ни одной дорожной аварии, – сказал Куойл, по привычке мысленно возвращаясь к той, единственной. Ветерок прогнал рябь по поверхности бухты и замер.
– Ну конечно, – сказал Натбим, – где густо, где пусто. На меня вот вывалились эти чудовищные истории про сексуальные посягательства, зато в зарубежных новостях я услышал замечательное известие об окончании суда над вампиршей-лесбиянкой. Сегодня утром поймал на коротких волнах.
– Это хорошо, – сказал Куойл. – Может, ради него Джек откажется от автокатастроф на этой неделе. А фотографии есть?
– Их довольно трудно получить через старый радиоприемник, – съязвил Натбим. – И я не думаю, что Джек предпочтет какую-то австралийскую новость хорошей местной автомобильной аварии. Таков уж заведенный порядок: автокатастрофа с фотографией на первой полосе. Придется тебе воспользоваться какой-нибудь старой, из Тертовой папки, если никто не грохнется между настоящим временем и пятью часами. В любом случае тебе еще надо сделать «Корабельные новости» и колонку про судно. Так ведь? – как бы невзначай заметил Натбим.
– Так. – Куойл слизнул кетчуп с крышки лотка и скомкал салфетку. – Корабль, взорвавшийся в Гиблой бухте во вторник утром.
Билли потянулся и зевнул, его сморщенная шея ненадолго разгладилась.
– Я всегда заранее чувствую смену времени года, – сказал он. – Втягиваюсь постепенно. Нынешняя смена погоды означает конец жары. Пора мне отправиться на остров Зоркий и прибрать на могиле моего старика-отца. Я и так пропустил и предыдущий, и предпредыдущий год. – В его голосе слышалась какая-то печаль. Билли казался запрятанным в конверт, иногда клапан конверта приподнимался, и его расплющенное «я» выскальзывало на стол.
– Какой жары? – сказал Куойл. – Сегодня первый день, когда температура выше сорока градусов[58] по Фаренгейту. Дождь в любой момент может перейти в снег. А где находится остров Зоркий?
– Ты не знаешь, где находится остров Зоркий? – усмехнулся Билли. Этот пронзительный острый взгляд его голубых глаз. – В пятнадцати милях к северо-востоку от узкой части пролива. Когда-то на него выбросилось стадо китов, поэтому некоторые называют его Китовым, но для меня он – Зоркий. Хотя поначалу у него были и другие названия. Красивое место. Представляет особый интерес для местных, Куойл. – Поддразнивая.
– Я хотел бы на него посмотреть, – сказал Куойл, принимаясь за лоток с капустным салатом. – Я никогда не был ни на одном острове.
– Не глупи, парень. Ты и сейчас на острове, посмотри на карту. Можешь поехать со мной. Тебе следует знать об острове Зорком, определенно следует. Это ты правильно решил. В субботу утром. Если погода будет приличной, я поеду туда в субботу.
– Надеюсь, что смогу, – ответил Куойл. – Если тетушка не запланировала для меня что-то более важное. – Он говорил, глядя на бухту. Словно ждал появления какого-то корабля. – Вчера должны были прибуксировать судно-почтальон. Я собирался написать о нем.
По мере набегания облаков солнце тускнело.
– Я видел его в бухте. Слышал, что там случилась какая-то неприятность.
– Пожар в машинном отделении. Причина не установлена. Дидди Шовел говорит, что еще лет пять тому назад оно сюда не заходило из-за волнений и голода. Но теперь здесь есть ремонтный док, сервисное обслуживание, разгрузочно-сортировочный терминал. Так что они стали заходить. Планируется расширение судоремонтного завода. По его словам, поговаривают даже о судостроительной верфи.
– Тут не всегда было так, как сейчас, – сказал Билли Притти. – Когда-то Якорный коготь представлял собой пару шатких настилов для разделки рыбы да два десятка домишек. Самой большой гаванью до окончания Второй мировой войны была та самая проклятая бухта, о которой мы говорили, – бухта Миски. О, это было горячее местечко, туда заходили военные корабли, танкеры, грузовые суда, транспортно-десантные – всякие. А после войны она осталась растерзанной и заброшенной. А тут еще поднялся Якорный коготь и вообще сбросил ее со счетов. Ну-ка спроси меня, что же случилось.
– Что случилось?
– Оружие и боеприпасы. Во время войны в порту Миски перегружали вооружения. При этом они столько тонн этих чертовых боеприпасов уронили за борт, что и по сей день никто не рискует бросить якорь в тамошней бухте. Там на дне такая паутина телефонных и телеграфных проводов, словно целая армия кошек шастала по нему с тысячей клубков шерсти, распуская нитки и запутывая их. Наверное, когда бедная бухта Миски покатилась под гору, на нее и пало проклятье. Кстати, хороший заголовок для моей истории с полотенцедержателем: «Проклятье бухты Миски все еще калечит жизни».
Солнце словно ластиком стерло с неба, поверхность воды как будто нашинковали ножом, подул сильный ветер.
– Нет, вы гляньте! – Билли указал на буксир, тащивший обгоревший корабельный корпус. – Интересно, что они собираются с ним делать? Должно быть, это то судно из Гиблой бухты, о котором ты собирался писать колонку.
До них донесся запах гари.
– Она у меня с собой. – Куойл шарил в карманах. – Конечно, еще сырая. – На самом деле он два дня расспрашивал родственников, очевидцев, служащих береговой охраны, электриков и поставщиков пропана в бухте Миски. Теперь он прочел вслух.
ПРОЩАЙ, «ПРИЯТЕЛЬ»
Никто из жителей Гиблой бухты не забудет утро минувшего вторника. Многие еще спали, когда первые лучи восходящего солнца окрасили корму ярусника «Приятель».
Его владелец Сэм Нолли вышел на палубу с новой лампой в руке – он собирался заменить перегоревшую. Прежде чем солнце добралось до машинного отделения, Сэм Нолли был мертв, а «Приятель» превратился в плот с горящими обломками, дрейфующий к берегу.
Мощным взрывом разнесло почти все окна в Гиблой бухте, а звук его был слышен даже в бухте Миски. Команда рыболовецкого судна, находившегося вдали от порта, сообщила, что видит огненный шар над водой, за которым тянется плотное черное облако.
Следователи считают причиной взрыва утечку пропана, который за ночь скопился в большом количестве и взорвался в момент, когда Сэм Нолли вкручивал новую лампочку.
Ярусник был спущен на воду менее двух недель назад, в день бракосочетания Сэма и Хелен (Боддер) Нолли.
– Какая жалость, – сказал Билли.
– Неплохо, – отозвался Натбим. – Джеку понравится. Кровь, корабли, взрывы… – Он посмотрел на часы. Все встали. Какая-то бумажка, гонимая ветром, пролетела вдоль пристани и легла на воду.
Билли прищурился.
– Значит, в субботу утром, – сказал он Куойлу. Глаза – как осколки голубого неба.
Обратно, к Терту Карду, в тесный офис. Над их головами скопления облаков смешались, приобретя рисунок мелкозернистых свитков, оставляемых на песке приливом.
Билли и Натбим двинулись к машине, а Куойл с минуту задержался на растрескавшейся дороге. Длинная линия горизонта, комковатое море, бьющееся о берег со звуком вращающейся двери, которая открывается – закрывается, открывается – закрывается…
20. Остров Зоркий
Пират и «Веселый корабль»
Один пират, у которого оказалось больше пленников, чем мог вместить его корабль, нагрузил ими полную шлюпку и, привязав ее к корме, спустил на воду.
Все ножи были у пленников отобраны, а лодка привязана к корме двойной петлей. Сцепное кольцо заднего конца троса было прикреплено к кормовому рым-болту. Выбленочные узлы завязаны вокруг каждой банки на шлюпке, и трос, пропущенный через блок, шел сквозь дугу рым-болта дальше – к палубе. Пленникам сказали, что они могут бежать, если сумеют.
Но как тут суметь?
Куойл – в скифе Билли Притти. Старик проворно соскочил в лодку, сунул пластиковую сумку под сиденье и дернул веревку. Мотор завелся и – у-у-у-у! – взревел, как труба. Позади лодки с шипением вспенился кильватерный след. Билли нырнул в фанерный ящик, выкопал из него какую-то хитроумную пластмассовую штуковину коричневого цвета, пристроил ее в уголке и сел, опершись на нее спиной.