– Не знаю, – ответила Дон.
Она закладывала в машинку шаблон письма, все, что оставалось сделать, это вписать имя адресата, название должности – и письмо было готово.
Уважаемые господа,
я только что увидела в «Глоуб-энд-Мейл» объявление о том, что вы ищете сотрудника. Хоть я и не владею японским, я охотно изучу его…
Уважаемые господа,
я только что увидела в «Глоуб-энд-Мейл» ваше объявление о том, что вам требуется флорист. Хоть я не имею опыта составления букетов, я охотно научусь…
Уважаемые господа,
я только что увидела в «Глоуб-энд-Мейл» ваше объявление о том, что вам требуется сотрудник по брокерским операциям. Хоть по образованию я специалист в области морских грузоперевозок, я охотно научусь…
– А все эти дурные люди, которые сюда понаехали. С ними все переменилось. Раньше ничего такого чудовищного случиться не могло. В старину мы жили добропорядочно. Теперь многие смеются над нашими обычаями, но чаще всего они оказывались правильными. Никогда не забуду один из них – теперь уж ни одна девушка его наверняка не знает, потому что девушки больше не ткут коврики, а тогда девушка, соткавшая новый коврик, звала подружек, они приносили кота, сажали его на этот коврик, заворачивали края и держали кота внутри. Найти кота было нетрудно. Ньюфаундлендцы кошек любили. Потом девушки отворачивали края коврика, и к кому кот подходил, та, значит, должна была следующей выйти замуж. И это действительно происходило, непреложно, как утренний восход.
Дон поставила перед собой задачу: двадцать пять писем каждую неделю. На такое количество хоть один ответ должен был прийти.
Уважаемые господа,
я только что прочла объявление о том, что вам требуются грумер для собак. Хотя по образованию я специалист в области морских грузоперевозок, я охотно перееду…
– Моя сестра трудилась над ковриком всю зиму. Розочки и рыбки на синем фоне. Очаровательно. Мне было четырнадцать. Когда работа была закончена, собрались пять девушек: моя сестра Лиз, Кейт, Джен и две Мэри. Они завернули кота в коврик, а когда развернули, кот направился прямиком ко мне и прыгнул на колени. И как это ни странно, именно я следующей вышла замуж. А Лиз не дожила и до лета – умерла от туберкулеза. Кейт вообще осталась старой девой. Мэри Джендж уехала с семьей в Бостон, про другую Мэри я ничего не знаю. А вот я вышла замуж за Томаса Манна. В день своего пятнадцатилетия. В тысяча девятьсот пятьдесят седьмом году он сгинул в море. А какой был красавец! Черные волосы. Когда он входил в комнату, всех словно жаром обдавало. Я чуть совсем не зачахла от горя. Отощала до восьмидесяти семи фунтов. Никто не думал, что я выживу. Но я как-то выжила. И вышла замуж за Десмонда Бэнгза. Мы жили с ним, пока он не погиб в авиакатастрофе. Над Лабрадором. Тогда я сказала себе, что больше никогда не выйду замуж, потому что еще одно такое горе я не переживу. Не то что некоторые, те, что отрезают головы своим мужьям и запихивают их в рюкзаки.
Еще пять писем – и на эту неделю достаточно. Она примет первое же поступившее предложение – только бы убраться отсюда. Не слышать болтовню Мейвис Бэнгз. Увидеть что-то, кроме рыбацких судов, скал и воды!
Обращаюсь к вам по поводу вакансии оператора визуального отображения информации. Хотя по образованию я специалист в области морских грузоперевозок и обивки мебели, я охотно научусь…
– Знаешь, все мы, девочки, были большими рукодельницами. Лиз делала коврики, была известной мастерицей. Наша мама держала овец – ради шерсти. Так и вижу, как она после ужина усаживается со своей прялкой или спицами и прядет шерсть или вяжет. Именно после ужина. Она говорила, что вечером легче работать с шерстью, та становится более податливой, потому что овцы ложатся спать. Ее старая прялка перешла ко мне. Она теперь сто́ит целое состояние. Я, бывало, выносила ее на лужайку. Дес разрисовал ее изящным красно-желтым орнаментом. Но на ночь ее приходилось вносить в дом – мы боялись, как бы туристы ее не украли. Они этим грешили, знаешь ли. Могли уволочь прялку прямо со двора. Я знаю женщину, с которой так и случилось. Миссис Тревор Хиггенд, мы с ней ходим в одну церковь. А что ты думаешь насчет племянника, Дон? Ты же ужинала у них дома. Это ж он нашел то самое… С мужчиной, который находит такие вещи, не очень хочется иметь дело, правда? И вообще ни с кем из Куойлов никогда ничего хорошего не случалось.
– Никогда.
Последний залп по клавишам. На эту неделю хватит. Может быть, у нее в почтовом ящике уже лежат ответные письма.
Меня заинтересовала вакансия чертежницы в вашем архитектурном бюро. Хотя по образованию я специалист в области морских грузоперевозок, я охотно поменяю место жительства и переучусь на чертежницу…
Куойл и Уэйви сидят рядом, они испытывают симпатию друг к другу. Херри дышит им в шеи. Машина со стоном ползет вверх по холму сквозь дождь, они удаляются от школы. Вот они поднялись на вершину. Со стороны Куойла – океан, в неверном мокром свете он похож расцветкой на застарелый синяк.
Теперь вниз – сквозь желтый дождь. Шеренга почтовых ящиков, среди них есть вычурные, словно дома́ с разрисованными окнами. По раскисшей грязной колее следуют четыре утки. Куойл сбрасывает скорость и ползет за ними, пока они не ныряют в канаву. Мимо редакции «Балаболки», мимо дома Баггитов и дальше. Квадратные дома, необычно расписанные полосами, храбрящиеся под защитой утеса.
Маленький дом Уэйви был мятно-зеленым на уровне цокольного этажа, а выше – словно опоясан красным кушаком. На бельевой веревке – алая мальчиковая пижамка, яркая, как перец чили. Штабель заостренных бревен, ко́злы для пилки дров, засыпанные опилками и обрывками бересты, наколотые дрова, готовые к укладке в поленницу…
У края дороги – двое рыбаков, крепкие и тощие, как ружейные стволы, под дождем чинят сеть, их свитера расшиты дождевыми бусинами. Острые ирландские носы, длинные шеи и вьющиеся волосы под кепками с козырьками. Один поднял голову, взглядом перескочил с Уэйви на Куойла, узнал их. В руке – челнок.
– Вон дядя Кенни, – сказала Уэйви мальчику низким отчетливым голосом.
– Бака! – воскликнул ребенок.
Во дворе Арчи Спаркса, среди деревянных лебедей, стояла новая собака – серебристый пудель.
– Бака, – повторил мальчик.
– Да, новая собака, – сказала Уэйви.
Деревянный пудель с веревочным хвостом и ошейником из колечек от жестяных банок. Собака стояла на кругляке. Глаза – как воронки.
В зеркало заднего вида Куойл заметил, что по дороге к ним идет брат Уэйви. Другой мужчина наблюдал издали, неподвижно держа в руках край сети.
Уэйви вынула Херри из машины. Он подставил лицо туману и закрыл глаза, чувствуя, как капельки влаги щекочут его, словно кончики холодных волос. Она потащила его к дому.
Куойл протянул руку по направлению к приближающемуся мужчине, как протягивают ее, чтобы погладить незнакомую собаку, бредущую вдоль дороги.
– Куойл, – представился он, имя прозвучало как-то смущенно. Рыбак отрывисто пожал ему руку.
Лицо такое же худое, как у Уэйви, но более грубое. От молодого человека пахло рыбой и дождем. Плотный мешок мускулов, рассчитанный на девяносто лет службы.
– Подвезли Уэйви до дома, да?
– Да. – Куойлу стало неловко за свою мягкую руку. В окне дома позади буйного зоопарка шевельнулась занавеска.
– Это папа подглядывает, – сказал Кен. – Заходите, выпейте чашку чаю.
– Нет-нет, – сказал Куойл. – Мне нужно вернуться на работу. Я просто подвез Уэйви.
– Ходьба полезна для фигуры. Это вы нашли чемодан с головой? Меня бы точно вывернуло. Ведь вы живете на мысу напротив? – Он подбородком указал направление. – В хорошую погоду папа видит ваш дом в бинокль. Новую крышу настелили на старый дом?
Куойл кивнул и сел обратно в машину. Но его бесцветные глаза смотрели дружелюбно.
– Возвращаетесь? Ну, тогда подкиньте меня до моей сети, – сказал Кен, широким шагом обходя машину спереди и плюхаясь на место, где только что сидела Уэйви.
Куойл сдал назад и развернулся. Уэйви больше не появилась, исчезла в недрах дома.
– Заезжайте в любое время, когда захотите повидаться с ней, – сказал Кен. – Мальчишку жалко, но он славный шельмец, бедный маленький лодырь.
Уважаемые господа, – писала Дон, – я бы хотела подать заявление на…
23. Maleficium[61]
Таинственная сила, которая, как считается, заложена в узлах… может быть как губительной, так и благотворной.
Кипу[62]и ведовские узлы
Куойл красил дом. Но что бы ни делали с этим домом, Куойл продолжал думать, что вид его остается мрачным и он производит впечатление, мало отличающееся от того, какое произвел, впервые проявившись перед ним сквозь пелену тумана. Интересно, как он выглядел еще новый, неотделанный, на острове Зорком? Или когда его волокли по трескавшемуся льду? В голове его засела мысль, что путешествие деформировало его истинную суть, придало его балкам какую-то исковерканную геометрию. Он все еще вздрагивал при воспоминании об остекленевшем глазе седовласого мужчины, уставившемся на него тускло мерцающим взглядом.
Увлечение тетушки благоустройством понемногу ослабевало, переключалось на что-то сугубо личное, касающееся ее собственной комнаты, где она могла целый час пролежать на постели, уставившись в потолок. А потом встать, зевнуть, коротко рассмеяться и, словно бы возвращаясь откуда-то, где она пребывала, сказать: «Ладно, мы еще посмотрим».
Выходные проходят так: тетушка либо сидит в своей комнате, либо с чем-то хлопочет в доме, либо отправляется на прогулку. Куойл обустраивает свою дорожку к морю. Дети, сидя на мху, наблюдают за насекомыми, трудолюбиво ползающими по стебелькам. Или он колет дрова в преддверии будущих холодов. Вспоминает Партриджа, загоревшегося идеей приготовить какое-то новое блюдо, и предоставляет детям возиться руками в жидкой грязи, а Банни иногда даже разрешает пользоваться ножом для чистки овощей. Под его надзором.