– Статья у меня на столе, – сказал Куойл.
– Ну, Билли Притти, этого я тебе не забуду, – сказал Кард. Красные пятна размером с подложку под бокал проступили на его щеках.
Короткий проезд до бухты Мучной мешок, стаканчики кофе навынос, скользящие по приборным доскам, крупинки сахара от пончиков на рулях. Десять минут спустя Куойл вручил Карду свою колонку и молча наблюдал, как его глаза бегают по строчкам.
«Сотрудники в ожидании пароксизма».
НИКТО НЕ ПОВЕСИТ У СЕБЯ НА СТЕНЕ ФОТОГРАФИЮ НЕФТЕНАЛИВНОГО ТАНКЕРА
На стенах публичной библиотеки Якорного когтя висит фотография, датируемая 1904 годом. На ней запечатлены восемь шхун, направляющиеся в рыбопромысловый район из бухты Чокнутых; их паруса расправлены, как белые птичьи крылья. Картина ни с чем не сравнимой красоты. Чтобы управлять этими шхунами, требовалось большое мастерство и знание моря.
Сегодня на горизонте марины чаще всего увидишь приземистые черные контуры нефтеналивных танкеров. Нефть, сырая и переработанная, теперь – вне всяких сомнений – является товаром номер один в международной торговле.
Еще одно зрелище, ставшее, увы, заурядным, – черная нефтяная пена, на многие мили протянувшаяся вдоль линии прибоя, как на этой неделе в бухте Отчаяния. В понедельник утром сотни людей наблюдали, как 14 000 метрических тонн сырой нефти хлынули на берег из пробоины в танкере «Золотой гусь». Тысячи морских птиц и рыб барахтались в вязкой нефти, рыбацкие лодки и сети оказались загублены. «Этой бухте конец, – сказал Джек Ай, восьмидесятисемилетний житель Малой бухты Отчаяния, который в молодости на собственной плоскодонке входил в состав флота рыболовецких шхун.
Весь мир помешался на нефти. Более 3000 танкеров бороздят Мировой океан. Среди них есть самые большие передвигающиеся объекты, когда-либо созданные человеком, крупнотоннажные танкеры для перевозки сырой нефти длиной до 400 метров и грузоподъемностью до 200 000 тонн. Многие из этих судов однокорпусные. Некоторые – старые и проржавевшие, устаревшей конструкции. Одно совершенно очевидно: разлития нефти будут происходить и впредь, и некоторые из них будут иметь чудовищные последствия.
Фотографию нефтеналивного танкера никто не повесит у себя на стене.
Терт Кард прочел статью, отложил ее на уголок стола и посмотрел на Куойла.
– И ты туда же, – сказал он. – И ты, черт бы тебя побрал!
Вечером, когда редакция опустела, он, стоя у окна, обратился к отсутствующему Куойлу:
– Держи при себе свой американский гринписовский либерализм. Кто ты такой, мать твою, чтобы говорить все это? Ну конечно – бесценная гребаная колонка мистера Куойла! А ничего, что она противоречит всеобщим усилиям по развитию региона и экономическому прогрессу?
И он, переписав статью, разрезав и переклеив ее недрогнувшей рукой, напился. Чтобы заглушить изводившую его боль от гангренозных язв. И никто бы не догадался, что он вливал в себя стакан за стаканом, чтобы утвердиться в своем суровом личном достоинстве.
Спустя день или два Терт Кард принес картинку в рамке, вырезанную из настенного календаря пароходной компании, и повесил ее на стену позади своего стола – гигантский «Мирный взгляд» на фоне заката солнца входил в залив Пласентиа, подпись гласила: «Самый большой нефтяной танкер в мире». При первом же сильном хлопке двери картинка покосилась.
Куойлу это казалось забавным до тех пор, пока после полудня Кард не вернулся из типографии со стопкой «Балаболки», еще пахнущей краской. Взяв экземпляр, Куойл развернул его, чтобы посмотреть свои «Корабельные новости». Его колонка была сокращена до небольшого комментария к картинке из календаря, висевшей теперь за спиной у Терта Карда:
ФОТОГРАФИЯ НЕФТЯНОГО ТАНКЕРА
Более 3000 танкеров гордо бороздят Мировой океан. Эти гигантские суда, в том числе самый большой из них, пользуются преимуществами ньюфаундлендских глубоководных портов и нефтеперерабатывающих заводов. Нефть и Ньюфаундленд неотделимы друг от друга, как бекон и яйца, и как бекон и яйца, они будут питать всех нас в предстоящие годы.
Пусть у каждого из нас на стене висит фотография нефтяного танкера.
Куойл почувствовал, как кровь отлила от его головы и все закружилось перед глазами.
– Что ты сделал?! – рявкнул он на Терта Карда – словно рубанул топором.
– Подредактировал немного – вот и все. Ни к чему нам это гринписовское дерьмо. – Терт Кард негромко заржал. Он был доволен собой. Его простецкое лицо прямо сияло.
– Ты вырезал из моей статьи самую суть! Превратил ее в дешевую гнилую пропаганду нефтяной промышленности. Сделал меня рупором ее интересов.
Он зажал Карда в угол.
– А я предупреждал тебя, – подал голос Натбим. – Я говорил тебе, Куойл, чтобы ты держал ухо востро, иначе он перекорежит всю твою работу.
Куойл был в бешенстве, ярость рвалась из него, словно нефть, уже вспучившая безобидный песчаный покров и готовая ударить фонтаном.
– Это моя колонка, – взревел он. – Ты не имеешь права ничего менять в чужой колонке только потому, что тебе она не нравится, разрази тебя гром! Джек попросил меня вести колонку о кораблях и судоходстве. Это означает, что в ней выражается мое мнение и мое понимание вещей. А это, – он потряс газетой перед носом Карда, – совершенно не то, что я написал, это не мое мнение, не то, что я хотел сказать.
– Пока я здесь ответственный секретарь, – ответил Терт Кард, трясясь, как камешки в пустой жестяной банке, – я имею право менять все, что считаю не соответствующим курсу «Балаболки». А если ты так не думаешь, советую тебе спросить у Джека Баггита.
Он нырнул под мышку Куойла и бросился к двери.
– Думаете, я не знаю, что вы все здесь против меня?
Гигантская свеча гнева, каковую являл собой в тот момент Терт Кард, исчезла за дверью, скрыв от присутствующих свои огненные всполохи.
– Ты меня удивил, Куойл, – сказал Билли Притти. – Я и не догадывался, что в твоем котле столько пару. Ты его разделал под орех.
– Теперь сам видишь, как это бывает, – сказал Натбим. – Я предупреждал тебя об этом в самый первый день.
– Тем не менее не расслабляйся. Завтра этот крепкий орешек вернется целым и невредимым. Он тип мстительный и никому ничего не спускает.
– Я и сам удивился, – сказал Куойл. – Позвоню Джеку и попытаюсь все выяснить начистоту. Либо я пишу свою колонку, либо не пишу никакой.
– Послушай моего совета, Куойл. Не звони Джеку. Он на рыбалке, как ты, полагаю, знаешь, и не любит, когда проблемы «Балаболки» вторгаются в его частную жизнь. Ничего не предпринимай и предоставь мне сегодня или завтра вечером исполнить свой выход. Когда имеешь дело с Джеком, лучше подбираться к нему по-крабьи, боком.
– «Балаболка». Терт Кард у телефона. А, Джек. Да, здесь. – Прижав трубку к обтянутой свитером груди, Терт Кард посмотрел на Куойла. Утренний свет показался тому недобрым. – Хочет поговорить с тобой, – сказал Кард. По его тону можно было предположить, что Джек пребывает в дурном настроении, чтобы не сказать в гневе.
– Алло. – Куойл приготовился к внушениям.
– Куойл? Это Джек Баггит. Пиши свою колонку. Если ты вляпаешься в какое-нибудь дерьмо, мы всегда сможем сказать: а все потому, что он вырос в Америке. Терт тебе мешать не будет. Передай ему трубку.
Куойл отнял трубку от уха и протянул ее Карду. Все услышали, как зарокотал в ней сердитый голос Джека. Терт Кард медленно повернулся спиной к комнате и уставился в окно. Минута шла за минутой, он переминался с ноги на ногу, потом присел на край стола, стал ковырять свободной рукой в ухе, в носу, раскачивался, перекладывал трубку из одной руки в другую. Наконец в трубке наступила тишина, и он положил ее на рычаг.
– Ладно, – сказал он равнодушно, хотя лицо у него пылало. – Джек хочет попробовать предоставить Куойлу возможность писать свою колонку так, как он хочет. Пока, во всяком случае. Что ж, пусть будет так. Пусть будет так. Но у него есть идея по поводу рубрики автокатастроф. Вы знаете, что у нас бывают недели, когда ни одной приличной аварии не случается и приходится обращаться к портфелю. Так вот? Джек хочет включить в эту рубрику и кораблекрушения. По его словам, на собрании рыбаков говорили, что в прошлом году произошло более трехсот опасных происшествий с лодками и пропаж судов. Куойл, он хочет, чтобы наряду с автомобильными авариями ты освещал и происшествия на воде, а также делал снимки. Таких происшествий бывает множество, так что у нас всегда будет свежее бедствие в номер.
– В этом можно не сомневаться, – сказал Куойл, глядя на Терта Карда.
26. Мертвец
Мертвец, или Ирландский вымпел – свободный конец веревки, свисающий с паруса или такелажа.
Конец сентября, Луна – в последней четверти, приливы ослабели. В первый раз Куойл остался в зеленом доме один. Тетушка уехала на выходные в Сент-Джонс – купить пуговиц и муслина. Банни и Саншайн со слезами выпросили у Куойла оставить их ночевать у Денниса с Бити после дня рождения Марти.
– Папа, она моя лучшая подруга. Я бы хотела, чтобы она была моей сестрой, – горячо уговаривала Банни. – Ну пожалуйста, пожалуйста, позволь нам остаться.
В подарочном магазине «Летающий кальмар» она выбрала для Марти перламутровое колечко и нарядную оберточную бумагу в горошек для упаковки. В пятницу Куойл переплыл бухту в своей смехотворной лодке, загрузив в нее сумку с продуктами, две упаковки пива, все свои заметки и распечатки. А также связку книг по правилам судоходства девятнадцатого века. В кухне, нагнувшись, чтобы поставить пиво в ледник, вспомнил о том, что забыл вынуть из лодки лед: ледник был пуст. Неважно. Вечером он выпил неохлажденное пиво и сел писать при свете газовой лампы.
В субботу Куойл бродил по не обставленным еще до конца комнатам; пыльный воздух, казалось, морщился, когда он проходил сквозь него. До обеда колол дрова; на обед выпил пива и съел две банки сардин и банку лимской фасоли. Во второй половине дня работал за кухонным столом, начал писать статью о Сэмюэле Плимсолле и его линиях