И пока Куойл высыпал чипсы в бочонок со следами мыльной пены, Натбим, выйдя наружу, послал в ночь боевой клич.
Сквозь окошко из цветного стекла, обрамленное занавеской лососевого цвета, они увидели цепочку фар автомобилей, идущих по узкому мосту. Пивная бутылка в руке Куойла дрожала от оглушительной музыки. Натбим что-то говорил, но разобрать, что именно, было невозможно.
Первым в дверях появился Терт Кард. Споткнувшись при входе, он налетел на стол с угощением. В руке он сжимал бутылку рома, на голове у него была туристская шляпа, которая придавала его голове сходство с гигантским муравьем. Он прорвал упаковочную пленку, загреб целую пригоршню ветчины и запихал всю ее в рот. Трейлер наполнялся мужчинами, которые кричали, раскачивались и, словно участники соревнования по поеданию ветчины с сыром, хватали еду с тарелок. А чипсы они напихивали в себя так, будто фаршировали дичь для запекания.
Трейлер содрогался на своем шлакоблочном основании. Он вмиг оказался так плотно набит людьми, что бутылки приходилось передавать друг другу над головами.
Терт Кард оказался рядом.
– Я тебе кое-что хочу рассказать! – прокричал он, протягивая Куойлу невысокий бокал со сколотым краем. Но, не успев приступить к рассказу, исчез.
Куойл начинал наслаждаться буйным весельем, чувством свободы, узы отцовства на сегодняшний вечер были ослаблены, мысли о Петал и Уэйви отступили. Во взрослой жизни ему всего раза два или три довелось побывать на вечеринках, и ни разу – на мальчишнике. Обычные вечеринки представились ему теперь замаскированными играми, напоминающими своего рода бадминтон со светским и сексуальным уклоном. Эта была совершенно другой. «Здесь царило грубое возбуждение, больше походившее, – подумал он, – на потасовку возле портового бара, чем на веселое прощание с Натбимом». Зловоние от смешавшихся запахов табака, рома и грязных волос. Туристская шляпа Терта Карда, то выныривавшая, то снова уходившая в глубину, как будто он делал приседания, при этом постоянно вытирая предплечьем пот со лба.
– Вот меня все спрашивают про волосатого дьявола! – прокричал он. – Так я вам расскажу.
Из его бесконечного монолога до Куойла доносились лишь обрывки:
– Когда мой отец в молодости жил на Лабрадоре… его называли Неуклюжим Кардом, потому что он все делал левой рукой… Рассказывал, что у него было такое чувство, будто рядом, под снегом, дыра… Идти осторожно, иначе… призрак… провалишься и полетишь вниз по спирали… Один раз он взял с собой своего приятеля Альфонса. Они пришли в охотничий домик… Альфонс говорит: «Тут ничего хорошего, я возвращаюсь». Отец уломал его: подождем до рассвета… легли спать. А утром Альфонс исчез… Его следы… впереди, а потом – ничего… Никаких следов, снег вообще не примят.
Мужчина с мясистым лицом, размером и формой напоминавшим шестнадцатифунтовый окорок, притиснулся к Куойлу. Хотя он кричал, казалось, что голос доносится издалека.
– Привет, Куойл. Я – Адонис Коллард. Веду гастрономическую колонку. Хотел познакомиться. Я до Якорного когтя редко добираюсь. Все больше, знаешь, в бухте Миски шустрю. По ресторанам.
Толпа насела, и Куойла отнесло к бадье с пивными бутылками. Аудиосистема Натбима выплескивала устрашающе низкие звуки, похожие на храп и визг пилы одновременно. Потом снова возник Терт Кард, у которого изо рта торчал кусок ветчины.
– Отец взял шест. Прощупал им то место, где кончались следы. И вдруг – такой звук, как будто пробка из бутылки выстрелила… глубокий синий колодец, дна не видно… цилиндр из полированной стали. Он бросает в него палку… Свист, как от санного полоза.
Кто-то втиснулся между ними, и Куойл попытался пробраться к выходу, работая локтями, как веслами. Но Терт Кард снова предстал перед ним.
– И вдруг – что-то позади него. Волосатый дьявол прыгнул прямо в дыру – как хоккейная шайба… красные глаза. Говорит отцу… вернусь за тобой… вот только вымою свои кастрюли и сковородки. Отец… сорок миль бежал не останавливаясь.
– Моя жена, – пробасил Куойл, – умерла.
– Я знаю, – ответил Терт Кард. – Это не новость.
К десяти часам Куойл был пьян. Толпа стала такой плотной, что Натбим не смог пробиться к туалету или к выходу и помочился на оставшиеся в голубом бочонке чипсы, подав пример остальным. Оглушительная музыка провоцировала безумие. Во дворе завязались две драки, и Дидди Шовел, весь в крови, зашвырнул мотоцикл Натбима в бухту. Потом огляделся в поисках балки, на которой желал повисеть, зацепившись мизинцем. Появился Дэннис, почему-то опаленный и шатающийся, с бутылкой рома в руке. Человек, которого Куойл раньше никогда не видел, с мрачным лицом, спустив штаны, танцевал в грязи. Мощный рывок – и двадцать скандирующих мужчин подняли один конец трейлера и выбили из-под него шлакоблок. Какой-то Джек, обняв Дэнниса за плечи, пил с ним из одной бутылки. Какой-то грузовик беспорядочно врезался в другие машины, рассыпая по земле осколки стекла. Билли Притти лежал на ступеньках, беззвучно распевая песни и вынуждая всех переступать через него. Участников вечеринки охватило сметающее все на своем пути дикое безумие; общий крик, рев, ругань сливались с грохотом музыки, грубым храпом и шумным бешенством. Акцент проявлялся все заметней, пока не обернулся сугубо местным портовым говором. Куойл не мог разобрать ни слова.
Изможденный черноволосый человек, на фут выше остальных местных мужчин, которые отличались широкими скулами, отсутствием шеи, песочного цвета волосами и бочкообразной грудью, поднялся по ступенькам и гаркнул:
– Ага! Он х’чет нас брос’ть! А мы ‘го не ‘тпустим. За мной, парни, р’знесем его л’дку в щепки. Недди, где твоя бенз’пила?
– Не-е-ет! – завопил Натбим. – Не-е-е-т! Попробуйте только, мать вашу, тронуть ее! Отвалите от нее, чтоб вам пусто было!
С диким ревом с десяток мужчин рванули за черноволосым. Куойл не понимал, что происходит, только видел, что остался один. Веселье переместилось куда-то без него. Как обычно. Куойла забыли. Ничего, черт возьми, не изменилось. Разозлившись на то, что его отвергли, он, шатаясь, побрел по дороге… Куда? Куда-то.
– Куойл, сукин сын, а ну вернись, помоги мне спасти ее!
Но вопль Натбима утонул во всеобщей какофонии.
Толпа гуляк решительно направилась к причалу, где был пришвартован «Бармаглот». Несколько человек достали из багажников своих пикапов бензопи́лы, другие похватали палки и камни. Черноволосый предводительствовал, громогласно возглашая: «Мы люб’м наш’го з’сранца Натбима!»
Скромная маленькая лодка стояла у причала, отремонтированная и готовая к отплытию, загруженная провизией, с полными резервуарами питьевой воды, с новеньким линем и начищенными до блеска немногими декоративными деталями. Плача и смеясь, Натбим метался вдоль причала, между тем как обезумевшие мужчины хозяйничали в его лодке. Черноволосый занес топор и изо всей силы всадил его в палубу. Чья-то пила врезалась в мачту. Поднялся жуткий стук, треск и скрежет, послышались всплески – это обломки «Бармаглота» падали в воду. Черноволосый нырнул под палубу и за несколько минут изрубил днище.
– Каждый сам за себя! – крикнул он и выпрыгнул на причал. Через десять минут лодка Натбима скрылась под водой, над поверхностью виднелась только крыша каюты, как полузатопленный плот.
Куойл не помнил, как покинул буйный пир. Вот он еще там – а вот стоит на четвереньках в канаве у дальнего конца моста. Во рту горело, воздух казался тяжелым, как вода. А может, он и впрямь упал в воду и несется теперь в ночи без руля? Он встал, шатаясь, оглянулся на трейлер. Ряд светящихся окон составлял наклонную линию, делая трейлер похожим на тонущий пассажирский корабль. Натбимову музыку, должно быть, слышали даже на судах, находящихся в пяти милях от берега. Как и вой толпы.
Нетвердой походкой он двинулся по дороге, все больше удаляясь от шума. К черту Натбима. У него есть свои дела. Мимо домов, вверх по крутым улицам Якорного когтя. Мало-помалу в голове начало проясняться. Он не знал, где находится, но упорно шел вперед и вверх, к вершине холма, который, как он знал, возвышается над городом. Вот и дорога, по которой он каждый день ездит на работу. Сейчас он видел портовые огни внизу, большой корабль, медленно входящий в бухту. Маяк, стоящий на мысу, ощупывал лучом поверхность моря. Куойл двинулся дальше. Он чувствовал, что может дойти так хоть до Австралии. Теперь вниз по склону, мимо темных окон «Балаболки». Окно в доме Баггитов тускло светилось от работавшего в комнате телевизора; миссис Баггит, одна, среди сугробов кружевных салфеток. Он посмотрел через бухту, туда, где терялся в ночном тумане мыс Куойлов. В лунном свете четче проступили все земные очертания, мерцающая лунная дорожка лежала на воде.
Он стоял под окном ее кухни. Внутри приглушенно слышалась пронзительная музыка. Он опустился на колени. Яркий круг неонового света под потолком. Лязгающий звук. Он заглянул в окно: Уэйви сидела на кухонном стуле, широко расставив ноги, юбка служила гамаком для красного аккордеона у нее на коленях. Ее ступня поднималась и опускалась, отбивая ритм, судя по его размеренности, грустный. А напротив плиты, на покрытом линолеумом полу перед ней, как на сцене, танцевал Херри, вытопывая и выпрыгивая джигу; похожее на пирог лицо пересекала напряженно-сосредоточенная улыбка.
Куойл отполз обратно к дороге. Теперь отражение луны было похоже на высверленную в поверхности моря дыру или на ледяной колодец, на дне которого «волосатый дьявол» Тертова отца мыл свои кастрюли и сковородки. Раскрашенные деревянные собаки бдительно стерегли двор отца Уэйви, их ошейники из бутылочных крышечек ловили лунный свет и конвульсивно глотали его. Он направился обратно в Якорный коготь, в гостиницу, где собирался снять номер. Про дом Бити и Дэнниса и про свою койку в их подвале он забыл.
33. Кузен
Магические сети, ловушки и узлы всегда использовались – и в некоторых случаях используются по сей день – как смертельное оружие.