Зрители, скрипя стульями, повернулись в другую сторону и уставились на бакалейщика, чьим хобби было чинить старинные часы.
– Линдер известен тем, что починил немало часов у себя на кухонном столе. Старинных часов. Таких, каких большинство из вас никогда и не видели. Их надо заводить каждый день. Да, это правда. Каждый день. В те старые времена жизнь была страшно тяжелой. Итак. Звонит он Линдеру по телефону. Звонок местный, поэтому бесплатный.
Она вдруг превратилась в настоящего Билли Притти, ссутулившегося над телефоном.
– «Линдер, – говорит он, – сколько ты возьмешь за то, чтобы починить дедовские часы, которые стоят у меня в кухне уже сто лет? Я завожу их ключом. Они работают не от батареи». – «Ну, – отвечает Линдер, – это будет стоить долларов сто десять. Не считая доставки их сюда. Аренда машины и погрузка обойдутся по пятьдесят долларов в один конец. Придется нанять двух дюжих парней, оплатить бензин. Опять же страховка. Подкачка колес».
«Подкачка колес ничего не стоит», – возражает Билли.
«Билли, ты что, с Луны свалился? А инфляция?» – напоминает ему Линдер.
Задумался тут Билли, мои дорогие. Мы знаем, что живет он высоко на холме, а дом Линдера стоит у подножия, между ними не меньше десятка улиц. Билли принял все это во внимание и решил: он сам отнесет часы Линдеру. Сэкономит полсотни. А Линдер принесет их обратно, наверх. В конце концов не такие уж они и тяжелые – в футляре ведь много пустого места для маятника – просто неудобно нести. Очень неудобно.
Она показала размеры дедовских часов Билли, подняв трость на высоту всем известной голубки, венчавшей их, потом разведя руки в стороны на ширину футляра, и сделала вид, что смахивает пыль с богатой резьбы в виде фруктов в его основании. Куойл обернулся и увидел, что Билли хохочет от удовольствия при виде того, как она изображает его часы. Кто-то в зале принялся повторять: «Тик-так, тик-так».
– Берет он длинную веревку, тщательно обвязывает ею часы, делает петли для рук. Взваливает часы на спину, выходит из дома и направляется к Линдеру!
Теперь она, шатаясь, начинает изображать, как Билли идет вниз по скользкому склону.
– «Жутко скользко», – говорит Билли. И передвигается маленькими шажками. А внизу, ближе к подножью, живет тетушка Физзард, девяноста лет от роду, правда, дорогая?
Все вытягивают головы, чтобы увидеть старую даму, сидящую в переднем ряду, которая обеими своими толстыми палками, поднятыми вверх на дрожащих руках, приветствует присутствующих, принимая аплодисменты.
– Так вот, эта почтенная дама как раз вышла из дому, надев свои боты, отороченные сверху мехом, с шипами, вбитыми в каблуки, чтобы обувь не скользила, свое черное зимнее пальто и вязаную шерстяную шапку и в каждую руку взяв по трости с резиновыми набивками на концах. Теперь она не упадет, даже если кто-то ненароком толкнет ее. Так она думает.
Бити преображается в тетушку Физзард, семенит по сцене, бросая сердитые взгляды направо и налево: нет ли где того, кто может толкнуть девяностолетнюю старушку?
– А выше по склону…
Зал взревел.
– А выше по склону происходит маленькая неприятность. Нашего Билли качнуло, он сначала делает несколько шажков вправо, поскальзывается, забирает влево, снова скользит, летит вперед, падает, склон становится круче, лед блестит как вода, он скользит все быстрее, переворачивается, оказывается на часовом футляре и, ускоряясь, летит на нем, как на неуправляемых эскимосских нартах.
Бедная тетушка Физзард слышит свистящий звук, поднимает голову, но уже поздно: часы подсекают ее, накрывают и впечатывают в огромный сугроб. Наступает зловещая тишина. Потом Билли поднимается на ноги, начинает вытаскивать из снега свои драгоценные часы, снова взваливает их на спину – он же еще не дошел до дома Линдера, – но тут замечает боты тетушки Физзард, торчащие из снега. Видит, как они слегка пошевелились, а потом из снега показалась тетушка Физзард в съехавшей набок шапке; одна палка погребена под сугробом уже до весны, а черное пальто от налипшего снега кажется белым.
«Ах ты! Ах ты, Билли Притти! – Она ругает его на чем свет стоит, размахивая палкой, а потом говорит… – здесь наступает долгая пауза: – …говорит: «И почему ты, как все нормальные люди, не носишь часы на руке?»
Зал взорвался хохотом, молодежь начала подбрасывать свои часы в воздух.
– Ну, она дает, ну дает! – Дэннис стукнул Куойла по спине и, наклонившись вперед, тронул старую миссис Физзард за плечо.
– Ни слова правды! – прокричала та, побагровев от смеха. – Но как же правдоподобно она все изобразила! Ну и молодчина!
А спустя несколько дней Куойл подарил Уэйви чайник из прозрачного стекла и шелковый шарф с набивным узором из ягод черники. То и другое он заказал по почте из Штатов, из магазина при музее. Она подарила ему бордовый свитер, который сама вязала вечерами. Он оказался ему впору. Они сблизили лица так, что их дыхание смешалось. И все же Куойл вспомнил единственный подарок Петал. Он-то дарил ей десятки всяких подарков: бирюзовый браслет, аквариум с тропическими рыбками, куртку, на которой бисером был вышит портрет Элвиса Пресли – канареечные глаза, губы с блестками. Она развернула тогда его последний подарочный пакет и посмотрела на него: он сидел, опустив руки и наблюдая за ней.
– Подожди минутку! – сказала она и выбежала на кухню. Он услышал, как открывается холодильник. Она вернулась, держа руки за спиной.
– У меня не было возможности купить тебе что-нибудь, – сказала она и протянула ему руки, сжатые в кулаки. Потом разжала их: в обеих ладонях-ковшиках лежало по коричневому яйцу. Он взял их. Они были холодными. Ему это показалось проявлением нежности, чудесным поступком. Она подарила ему всего-навсего два яичка, символический подарок, но, принятые из ее рук, они представились ему бесценным даром. И совершенно неважно, что он сам купил их накануне в супермаркете. Он тешил себя мыслью, что она его понимает: для любимого человека важен жест протянутых навстречу рук, он уже сам по себе дар.
В день Рождества у него появилось какое-то тревожное предчувствие. Но из Сент-Джонса приехала тетушка, и они встречали Рождество вместе с Бити и Дэннисом на кухне миссис Баггит; гости приходили и уходили, жарко горел огонь, и нескончаемо звучали рассказы о старых временах, когда Рождество отмечали шестого января и по дворам ходили ряженые, пели песни и устраивали розыгрыши. Джек пробирался среди присутствующих, подливая всем ромового пунша. Время от времени вдали слышались спорадические выстрелы – в честь праздника.
Усы у Дэнниса побелели от инея. Наутро после Рождества они с Куойлом отправились в ельник на берегу бухты заготавливать дрова. У Куойла была бензопила, с которой он освоился и сроднился, Дэннис обрубал сучья топором. Синий шарф, связанный Саншайн, едва обхватывал шею Куойла. После полудня они развели костер и вскипятили чай.
– Бити сказала, чтобы мы навестили старика Нолана в Опрокинутой бухте. Учитывая, что мы будем не так далеко. Давай закончим чуть пораньше и заскочим. Отец или еще кто-нибудь обычно ездят к нему в начале зимы посмотреть, достаточно ли у него дров и еды. Но в этом году мы немного припозднились. Бити испекла ему пирог и хлеб. Дымок-то над бухтой я утром видел, но кто его знает.
– А я даже и не вспомнил о нем, – виновато сказал Куойл.
Они поехали вдоль бухты по большой дуге. Дэннис громко рассказывал истории про пьяных водителей снегоходов, которые навечно канули подо льдом, потому что не знали правильных маршрутов.
– Чертовски холодно! – крикнул он, искоса выискивая взглядом зазор в береговой линии.
Опустевшие дома Опрокинутой бухты появились в поле зрения, как угольный рисунок на грубой бумаге. Дэннис сделал плавный разворот с креном от берега.
Из железной трубы лачуги кузена шел дым. Воющий рокот снегохода сменился тихим урчанием на холостом ходу.
– Не выключай мотор, – сказал Дэннис.
Внутри было хуже, чем помнил Куойл. Вонь стояла такая, что от нее запросто могло стошнить. Старик то ли так ослаб, то ли был так одурманен алкоголем, что не выходил в уборную. Перед ними дрожал живой скелет. Собака лежала возле печки не двигаясь. Но была жива. Куойл не мог этого вынести. Он подавил рвотный позыв и заковылял к выходу. В обнесенном оградой загоне виднелись три снежных холмика. Замерзшие овцы.
– Дядя Нолан, – услышал он голос Дэнниса. – Это Дэннис Баггит, сын Джека Баггита, с той стороны бухты. Моя жена прислала вам домашнего хлеба. – Он достал хлеб из хозяйственной сумки. До Куойла донесся сладковатый, душистый аромат. Скелет набросился на него, запихнув в рот чуть ли не весь каравай. Сдавленный вой вырвался из-за подергивающейся корки, залепившей рот.
Дэннис вышел, сплюнул. Откашлялся, сплюнул снова.
– Какая жуткая вонь. Бедный старый засранец умирает с голоду. Господи Иисусе, какой бардак. Лучше бы его отправить в дом престарелых, правда? Он же совсем спятил. Видел оторванные доски? Он жжет свой дом. Он твой родственник, так что это твоя забота – что с ним делать. Когда его увезут, я приеду и утоплю его старого пса. Все равно он уже полумертвый.
– Я понятия не имею, что с ним делать.
– Бити знает, куда позвонить насчет него. Она же имеет дело с этим «Спасительным милосердием», которое помогает женщинам. И с «Матерями подростков». Она знает все эти организации. Она и Уэйви.
– Бити и Уэйви? – Лицо Куойла пылало от стыда. Это он должен был позаботиться о сумасшедшем кузене после того, как увидел его впервые. А ему это даже в голову не пришло.
– Да, это ведь Бити и Уэйви основали «Спасительное милосердие». Года два назад. Тут поблизости от нас жил один член городского совета, он бил жену и однажды зимой выгнал ее на снег в чем мать родила. Она пришла к Бити. Синяя от холода, почти оглохшая, из ушей кровь шла. На следующий день Бити позвонила Уэйви. Уэйви знала, как организовывать всякие группы, с чего начинать, – она ведь организовала тогда уже специальную школьную группу и умела привлечь внимание местных властей, заставить их обратить внимание на проблему.