Копию полицейского информационного бюллетеня он послал тетушке. Миссис Мелвилл схватили на Гавайях вместе со стюардом «Крутой малышки» – красавцем на тридцать лет моложе ее, носившим одежду от Джорджио Армани и разъезжавшим на «Лексусе LS400» с сотовым телефоном. «Я сделала это из-за любви», – призналась она. Стюард не сказал ничего.
Все это стало ежедневной работой Куойла.
36. Смирительная рубашка
Смирительная рубашка: рубаха из плотной ткани, холстины, например, туго стягивающая тело, чтобы усмирить буйнопомешанного, находящегося в алкогольной горячке или опасного преступника. Некоторые смирительные рубашки плотно прижимают руки к телу, у других – длинные зашитые рукава, которые можно связывать вместе.
Север начал склоняться к солнцу. По мере того как прибавлялся свет, молочная патина фитопланктона расцветала над прибрежными банками вдоль линии слияния теплого соленого Гольфстрима с холодным Лабрадорским течением. Арктические и тропические воды перемешивались сложными слоями, волны пенились бактериями, ферментами, диатомеями, плесенью, водорослями, пузырьками и брызгами – всеми формами жизни, стремящимися к росту, изменению и размножению.
Пятница, полдень. Куойл дома, переодевается в старую одежду. В ожидании Джека на скифе смотрит в окно кухни. Вдали идет дождь, хотя здесь, где находится Куойл, не упало ни капли. Кормовой траулер отходит от причала рыбозавода, наверное, направляется к отмелям острова Фанк. Десять дней команда из четырнадцати человек будет тралить и медленно вытягивать трал на борт, испытывая короткие моменты восторга, когда из воды покажется нижняя часть сети и треска хлынет в трюм. Или сеть окажется почти пустой. И так до седьмого пота. Опять забрасывать трал, опять тянуть его наверх. Чинить сеть. И опять. И опять.
А вот и скиф Джека, направляющийся к Мучному мешку. Дождевая завеса переместилась к востоку, оставив после себя голубые разводы. Куойл снял трубку.
– Билли, привет. Я собираюсь к Джеку. Только что видел, как он вошел в бухту.
– Тебе сейчас звонили из Штатов. Я дал им твой телефон, так что подожди немного. До меня дошел слух, что «Морская песнь», возможно, закроет три рыбозавода в следующем месяце. Анонимный источник. Предположительно в списке будет и Безымянная бухта. Скажи Джеку. Если это правда, не знаю, на что люди будут там жить.
– Ты еще не говорил ни с кем из «Морской песни»?
– Ты же знаешь, управляющий состроит невинную рожу и без зазрения совести откровенно будет заговаривать мне зубы. Но я попытаюсь.
Куойл решил выждать пять минут, и когда телефон зазвонил, он уже взялся за дверную ручку. Через пять тысяч миль с отставанием донесся грустный голос Партриджа:
– Куойл? Куойл? Отвратительная связь. Слушай, ты следишь за волнениями?
– Отчасти, – сказал Куойл. – Тут им в новостях отводят от силы десять секунд. Судя по всему, дело плохо?
– Очень плохо. И не только в Лос-Анджелесе. Такое впечатление, что вся страна заразилась каким-то вирусом насилия, люди хватаются за оружие чаще, чем раньше смотрели на часы. Помнишь Эдну, литобработчицу из «Ведомостей»?
– Да. Она мне никогда не улыбалась. Ни разу.
– Улыбку Эдны надо заслужить. Слушай, она мне только что позвонила. У них в «Ведомостях» катастрофа, настоящая трагедия. Какой-то псих вчера днем ворвался в редакцию с автоматом и убил Панча, Элла Каталога и еще троих или четверых. И восьмерых ранил.
– Господи! За что?
– О, да тут целая драма, имеющая отношение к «Письмам редактору». Ты не поверишь. Этот парень послал анонимное письмо, в котором утверждалось, что эти бунты необходимы, чтобы очистить систему и перераспределить материальные блага, а они его не напечатали. Ну, вот он и явился с автоматом. Эдна говорит, что ее он не убил только потому, что перед тем как он ворвался и начал стрелять, она залезла под верстальный стол, чтобы подобрать скрепки. Помнишь, у нас всегда не хватало скрепок? Куойл, на прошлой неделе на скоростной автостраде стреляли в Меркалию. Я-то все ерничал по поводу калифорнийского стиля жизни, а у нее лобовое стекло в дырках от пуль. Всего несколько дюймов – и угодили бы в нее. Она была напугана до смерти, а я все шутил. Шибануло меня только тогда, когда позвонила Эдна: в каком же скверном, жутком месте мы живем. Никуда нельзя теперь пойти, не опасаясь, что тебя подстрелят или подожгут или изобьют. А я все смеялся.
И Куойлу показалось, что он слышит, как его друг плачет на другом конце континента. Или, может быть, снова смеется?
Какой-то невнятный запах стоял в воздухе, неуловимый привкус которого заставил Куойла сделать глубокий вдох. Небо имело цвет сукровицы, сочащейся из раны. Соцветия ржавчины на дверях универсала. Останься он там, в Нью-Йорке, в Мокингбурге, может, тоже был бы уже мертв.
Джек стоял в скифе, выбрасывая треску на причал. Куойл натянул непромокаемый плащ и перчатки, схватил нож и поднял рыбину. Место казалось ему странным для проведения редакционной встречи.
– Пока мы разговариваем, руки могут что-то делать, – объяснил Джек, вылезая из лодки. – Всегда терпеть не мог, как пять-шесть взрослых мужиков сидят вокруг стола и ничего не делают, только языками чешут, чертят какие-то закорючки, отрывают уголки от бумаги, покачивают ногой и играют со скрепками.
Упоминание о скрепках кольнуло Куойла. Он рассказал Джеку о человеке с автоматом, о беспорядочной стрельбе на шоссе, о волнениях.
– Да, известно, что в Штатах царит насилие. Худшее, что может случиться с тобой здесь, – это добрая потасовка или если кому-то придет в голову скинуть со скалы твою машину.
Некоторое время они работали молча.
Джек сказал, что треска идет мелкая, в среднем фунтов пять-шесть; в наши дни редко поймаешь рыбину на пятьдесят фунтов, хотя в прежние времена ловили треску и по двести фунтов весом. И даже больше. Двадцать лет безбожно отлавливали рыбу, пока ее поголовье почти не иссякло.
– Да что там «почти»! Иссякло, – добавил Джек, орудуя ножом. – Почему я в таком случае не бросаю рыбалку, даже если бы хотел, – продолжил он, ловко вспарывая рыбе живот, вынимая внутренности и при этом не выпуская сигарету из уголка губ, – так это потому, что мне больше никогда не получить новую лицензию на ловлю лобстеров и лосося. Не знаю почему, но больше всего я люблю ловить лобстеров. Просрочишь чертову лицензию всего на один сезон – и можешь распрощаться с ней навсегда.
– Билли велел тебе сказать: ходят слухи, будто «Морская песнь» в следующем месяце закрывает три рыбоперерабатывающих завода. Он говорит, что Безымянная может быть одним из них.
– Господи! Думаешь, что хуже уже быть не может, ан может! Еще этот бред насчет распределения квот вылова, как будто рыба – это картофельные грядки, которые можно вскопать. Если где-то рыбы нет, ее нельзя распределить и выловить, а не выловишь – не переработаешь, не доставишь, и всем будет не на что жить. Никто не понимает этих их дурацких правил. Вот все и топчутся на месте. Они говорят: «Слишком много местных рыбаков на недостаточное количество рыбы». А куда уходит рыба? К русским, к французам, к японцам, в Западную Германию, в Восточную Германию, в Польшу, Португалию, Великобританию, Испанию, Румынию, Болгарию – да в какие угодно страны.
И даже после того как наложили ограничения, с рыбой в прибрежных водах – беда. Как она может подойти к берегу, если траулеры и драгеры вычерпывают ее за пятьдесят-сто миль от берега? А ярусники подбирают ошметки за двадцать миль. И что остается тем, кто рыбачит в прибрежных водах? – Он сплюнул в море и, понаблюдав, как неуклюже орудует ножом Куойл, сказал: – Ну, идею ты уловил. Пока все. Давай работай.
– Джек, насчет объявлений. Я хочу избавиться от фиктивной рекламы. Нам нужно освободить место. На прошлой неделе мы напечатали репортаж о лесопилке, о новом Национальном историческом парке в бухте Миски, о демонстрациях против иностранного промысла возле скал Непорочной Девы, еще об одной демонстрации – против высоких тарифов на электричество, о забастовке обработчиков креветок – все это хорошие, добротные материалы о местной жизни, но мы вынуждены комкать и сокращать их по максимуму. Никаких фотографий. То есть будь эти рекламные объявления настоящими, другое дело…
– Да это была идея Терта Карда – давать фальшивые объявления для больших компаний, располагающихся в Сент-Джонсе. Создавать впечатление, будто мы тоже «большие». Прореживай местную рекламу, если понадобится место. Понимаешь, когда мы начинали, у нас не было столько новостей, и реклама казалась выходом.
Одна за другой очищенные рыбины перекочевали в серые пластиковые садки. Рыбьи потроха Джек вышвырнул в воду.
– Проблемы рыболовства – очень серьезные проблемы, черт побери. Прибрежных рыбаков превратили в мигрантов, в сезонных рабочих. Единственное, что нам осталось, – подбирать обжимки. Переходить с одной стерни на другую и подбирать то, что позволят. И удовлетворяться тем, что они нам платят. Мы утратили всякий контроль над рыболовством у себя дома. Мы не принимаем решений, просто делам то, что, когда и где нам говорят. Мы живем по правилам, придуманным где-то там сукиными детьми, которые ни черта́ не знают о наших краях.
Тяжелый выдох, скорее похожий на стон.
«Но, – подумал Куойл, – то же самое происходит везде. Джеку еще повезло, что его это коснулось только теперь».
В конце февраля Куойлу, как ближайшему родственнику, прислали на подпись документы, которые позволяли навсегда забрать его старого кузена в специализированное учреждение. Маниакальное состояние, старческая деменция, шизофреническое изменение личности – прогноз плохой. Он сидел и смотрел на место для подписи. Никак не мог распорядиться остатком жизни неизвестного человека, с которым обменялся всего одной фразой и который не сделал ему ничего плохого – всего лишь завязал узелки на шнурке. Он решил съездить в город и повидать старого родственника, прежде чем что-либо подписывать. Возможно, тот безумен, несет бессвязный бред и пускает слюни. Куойл был к этому готов. А может, он вполне вменяем и в чем-то винит его. К этому он тоже был готов.