В общем, газетный лист был переполнен подобного рода восклицаниями и вопросами, и Максим тогда, в свой первый рабочий день, с удовольствием прочитал всю передовую статью. И теперь, иногда перебирая архив в поисках какой-нибудь справки, он пробегал глазами дольменские слова. В основном, конечно, потому, чтобы убедиться – “политический” язык еще не забыт, не раздавлен ворохом технических терминов. От всех статей, еще пропитанных духом войны, веяло такой архаикой, что молодой кораблестроитель ощущал изменчивость мира так же, например, как тепло кружки с чаем – то есть реально едва ли не до осязаемости.
“Насколько же глубоко проникал Платон памятью своей в прошлое, – думал Максим, замерев в кресле с ворохом пожелтевших бумаг в руках. – Один год для меня превратился в что-то огромное и продолжительное, а ведь он наблюдал мир почти четыре десятка лет”.
Но такие прогулки в прошлое он совершал, конечно, очень редко – бытовые заботы и дела, возня с детьми отнимали у него практически все свободное время. А в Адмиралтействе приходилось переводить свежие статьи из дольменского “Морского вестника”, инженерного журнала по кораблестроению. Ему было досадно, что зарубежные коллеги почти никогда не упоминают о селавикских кораблестроителях. О теории сопротивления жидкостей, выдвинутой профессором Онисимовым, они и вовсе слыхом не слыхали. “Может быть, это происходит потому, что наши ученые хорошо делают, но молчат про свои дела?” – размышлял переводчик.
Максим пока не мог похвалиться тем, что его образование ценится в Адмиралтействе. Что и говорить, шестимесячные военные курсы, наспех организованные и так же скоротечно отмененные, не внушали уважения руководству этого учреждения.
Ни баллистики, на корабельщики, ни обычные оружейники, ни прочие скороспелые специалисты уже не требовались мирному хозяйству Селавика. Диплом Максима имел в глазах адмирала Миронова и его заместителей очень мало веса, зато стажировка в Военном ведомстве была вполне оценена.
Поэтому особенно загадочно и непонятно выглядел разговор, вроде бы случайный, который состоялся между Максимом и его начальником, капитаном Орестом Дидимовым. Это был довольно желчный, резкий, но отменно знающий дольменский и магнский языки специалист. В собственно кораблестроении он тоже кое-что понимал, хотя и бессистемно, потому что специально ему не обучался. Однако предметом все-таки владел, поскольку работал в Адмиралтействе уже лет пять. Правда, все время в одном и том же кабинете, в то время как более резвые его сослуживцы, пришедшие на службу вместе с ним, уже успели подрасти до более крупных должностей.
– Как вы относитесь к перемене рода деятельности, господин Рустиков? – спросил как-то в мае Орест, хмуро глядя на Максима. Тот пожал плечами, не слишком понимая, чего от него хотят. – Серьезной перемене, я имею ввиду?
– Что, на корабль завербоваться? – поднял брови переводчик.
– Зачем же так решительно… Есть предложение рекомендовать вас в Проектный департамент Адмиралтейства. Даже не придется далеко переезжать.
– Чье предложение? – в недоумении спросил Максим. – Неужели ваше, сударь?
– Думаю, самого адмирала Миронова. Иначе никто бы не стал рассматривать такую странную мысль всерьез, – без обиняков ответил Дидимов.
Так Максим неожиданно оказался в числе сотрудников Проектного департамента Адмиралтейства. К счастью, он не только не забыл уроки профессора Онисимова и других преподавателей, но даже продвинулся в науках благодаря постоянному чтению инженерно-морских журналов. Новые коллеги, поначалу воспринявшие его перевод с подозрением, быстро поняли, что Рустиков – грамотный кораблестроитель, ничуть не уступающий обычным выпускникам Университета, а скорее превосходящий их знаниями.
Максиму предложили разработать пробный проект любого судна, какое он только захочет – хоть крейсера, а хоть и броненосца. Все-таки он специализировался на военных моделях. Молодой кораблестроитель подошел к делу со рвением и пропадал на службе едва ли не сутками, зато уже к концу июня он представил начальнику департамента, полковнику Сильванову проект крейсера с водометным движителем. Идею этого самого движителя он почерпнул из новейшего дольменского журнала.
Сильванов целую неделю изучал бумаги Максима, затем вызвал его в свой кабинет и сказал:
– Что ж, господин Рустиков, я вижу, наше высокое руководство не ошиблось, рекомендовав вас для проектной работы… Смело, смело… – Он поворошил залежи листов с чертежами и расчетами. Сердце Максима подпрыгнуло, он уже представил себе, как ему выделяют бригаду чертежников, слесарей и металлургов, станки и краны, а все вокруг только и обсуждают блестящие перспективы нового гениального судна. – Пожалуй, даже немного слишком смело. Такие новаторские проекты потребно утверждать в столице, вы ведь знаете наше печальное положение с финансами… А вот есть у нас заказ на каботажное судно. Как вам, сударь? – оживленно спросил полковник. – Простой, вроде бы обыкновенный винтовой транспорт для прибрежного и речного плавания. Очень полезный для хозяйства страны и негоциантов. “Колониальная компания” проявляет к нему большой интерес! Чем не испытание для молодого инженера?
Короля больше нет, а Колониальная компания, избавившись от эпитета “королевская”, процветает… Максим поник, однако его постная физиономия почему-то обрадовала Сильванова.
– Отлично, сударь, отлично, – продолжал он и прихлопнул чертежи, будто на них уселась муха. – Вы составили передовой проект, он наверняка понравится не только мне, но и адмиралу Миронову. Если, гм, адмирал отыщет свободную минутку и взглянет на него… Я убедился, что вы отменно владеете корабельной архитектурой, ведь недаром вас обучал сам профессор Онисимов. Я официально предлагаю вам спроектировать винтовой транспорт для перевозки купеческих грузов. Это важное и нужное дело, уверяю вас. Разве на крейсере сейчас заработаешь? А вот грузовой корабль поможет нам получить немалые средства от его аренды или продажи.
– Я понимаю… – пробормотал корабельщик, все еще угнетенный провалом своих мечтаний.
– Вот и отлично! – опять воскликнул Сильванов. – Указ по Адмиралтейству будет готов на днях, готовьтесь приступить к работе. А эти документы я оставлю пока у себя, потом, не сомневаюсь, мы к ним еще вернемся.
Несмотря на эту относительную неудачу, Максим все же осознавал, что ему крупно, прямо-таки неслыханно повезло. Чтобы надежный и доходный проект судна поручили разрабатывать не опытному сотруднику Проектного департамента, а никому не известному выпускнику странных механических курсов? Нет, это было подлинным чудом… Или результатом чьей-то протекции? После этой, в общем, очевидной догадки потянулись воспоминания, выныривая образами из памяти, словно вереница сосисок из морозильного шкафчика под окном.
Спустя месяц после смерти Викентия жизнь в стране наконец успокоилась. Конечно, раздоры в Народном Собрании не утихли, разные партии продолжали отстаивать собственные взгляды на развитие Селавика. Однако в одном сходились все – династия была вредна для страны и попусту втянула ее в разорительную войну с Дольменом. О том, что патриотический порыв всего населения, когда Дольмен аннексировал Каменные Земли, на самом деле имел место, они предпочитали не помнить. Или же действительно забыли о нем, как о чем-то досадном и не укладывающемся в их умственные построения. Ни в газетах, ни с трибун никто теперь не призывал дать отпор врагу. И так было ясно, что отвоевать Земли обратно не получится, слишком уж сильны дольменцы. Делать нечего, канал, связывающий северный и южный океаны, оказался теперь под властью извечного противника и теперь питал его казну. Впрочем, отношения между странами быстро налаживались, оживилась приграничная торговля. Уже в 531-м году обе страны вновь обменялись торговыми и консульскими миссиями, в Навию вместе с послом прибыл и военный атташе Дольмена. В качестве демонстрации они оба прилетели на новом пассажирском аэроплане, приземлившись на специальном летном поле, сооруженном в Макино. Этот полет над территорией Селавика, собственно, и “открыл новую страницу” отношений – так сообщили в прессе. Экзарх, изгнанный из Дольмена, вернулся обратно, но уже морем, однако ненадолго: спустя месяц Синод осудил его и расстрелял за растрату Храмового имущества в Дольмене в начале войны. Это была последняя громкая жертва скоротечного и кровавого противоборства.
Со дня визита Магнова в кабинет Максима и начался трудовой путь выпускника механических курсов в Военном ведомстве. С утра до вечера он переводил свежие дольменские газеты. Но довольно скоро Олдама, ставшая вдруг очень тихой и предупредительной со своим новым сотрудником, намекнула ему, что он сильно перерабатывает.
– Простите, сударь, – сказала она, зайдя к нему без папиросы. – Может быть, вам не стоит сдавать переводы всех без исключения статей, которые публикуются в печати? Поберегите свои силы, не расходуйте их на малополезные и незначительные заметки. Вот, например, вчера вы написали: “Состоялось очередное групповое слушание дела по просроченным квартирным платежам. В здание городского суда были свезены должники-квартиросъемщики в количестве шестисот десяти человек, судья зачитал обвинение и приговорил их к освобождению через закалывание…” Это любопытные сведения, спору нет, – поспешно добавила Фантинова, увидев хмурую усмешку на губах переводчика. – Но ведь… что же тут такого особенного? Можно открыть нашу газету и прочитать в ней похожую заметку. Не поймешь, где Дольмен, а где Селавик. Вы меня понимаете?
– Я вас понимаю.
– Еще раз простите меня, сударь, что отвлекаю вас от работы. – Она через силу улыбнулась. Как видно, Олдама потратила немало душевных сил, прежде чем решилась прийти к нему с “наставлением” – похоже, целую неделю готовилась. – У вас нет ко мне вопросов?
С этого дня Максим стал тратить на переводы раза в два меньше времени, а освободившиеся часы предпочитал проводить с Касинией. Ему не нравилось, что она много времени находится без присмотра, сидя дома или бегая по улица