Однажды задает вопрос:
«Всегда ли здесь, в лесу, я рос?»
(Других людей он не встречал)
Отец на это отвечал:
«Когда ты крошкой был, сынок,
Здесь мы укрылись от тревог,
От пересудов, суеты,
Чтоб никогда не ведал ты,
Как мир людской несправедлив,
Завистлив, лжив и злоречив».
На том и кончен разговор,
Но сын стал думать с этих пор
Про то, что говорил отец,
Молчал, молчал — и наконец
Отца просить стал день-деньской
Вернуться снова в мир людской;
Уговорил его — и вот,
Осла с собою взяв в поход,
Отец и сын пошли вдвоем —
Осел брел сзади порожнем.
Навстречу им солдат идет
И говорит: «Ну и народ!
На вас забавно глянуть даже:
Осел шагает без поклажи,
Не нагружен хотя б мешком,
А сын с отцом бредут пешком!»
«Вот как встречает божий свет!» —
Отец промолвил. Сын в ответ:
«И впрямь, тащиться не смешно ль?
Отец! Поехать мне дозволь!»
И он взобрался на осла.
Старушка мимо них прошла.
«Ну, сын! — сказала со смешком, —
Сам — на осле, отец — пешком!»
Старик сыночка в бок толкнул:
«Ну, что я говорил? Смекнул?»
Хоть сына втайне злость взяла,
Спокойно он сошел с осла:
«Верхом поедешь ты, отец, —
И пересудам всем конец!»
Вот на осла старик садится.
«Эй, старый! Этак не годится, —
Крестьянин им кричит вдали. —
Сын еле тащится в пыли!
Видать, чужих не жалко ног!..»
Отец сказал: «Заметь, сынок,
На всех не угодишь никак…»
«Что ж! Вместе сядем, коли так, —
Ответил сын, — в угоду людям
Верхом мы оба ехать будем!»
И вместе сели на осла.
Дорога дальше повела…
Навстречу нищий шел с сумой,
Взглянул и ахнул: «Боже мой!
Уселись оба дурака!
Ослу, знать, ноша не легка».
Отец сказал: «От осужденья
Нам, видно, вовсе нет спасенья».
«Да, — сын ответил, — люди злы, —
Они охочи до хулы.
А вот такие ль будут речи,
Коль взвалим мы осла на плечи?»
Несут осла отец и сын…
Навстречу едет дворянин,
Смеясь, воскликнул: «Ну и чудо!
Эй, дуралеи, вы откуда?»
Отец сказал: «Смотри, сынок,
Везде насмешка да попрек!..»
Тогда на сына злость нашла:
«Давай, отец, убьем осла,
Чтоб люди впредь нас не корили».
И вот осла они убили,
Но в это время к ним из чащи
Охотник выбежал, кричащий:
«Ну, дурни! Пыл умерьте свой:
Осел хорош, пока живой!
Что проку с мертвого осла?!»
Досада сына тут взяла
На всех, кто их корил, винил,
И насмехался, и бранил.
«Людской хулы, — воскликнул сын, —
Принес нам вдоволь день один,
Чего же ждать еще мы будем:
Зачем идти нам дальше к людям?»
И скрылись вновь в лесной дали,
Откуда только что пришли.
Прими скорей иносказанье
Сей старой басни во вниманье:
На свете чтоб с людьми ужиться,
Всем надо с мыслью примириться:
Вовек не знать тебе покоя —
Осудит мнение людское,
И ты не сможешь никогда
Избегнуть этого суда;
Будь знатным родом знаменит,
Будь от рожденья именит,
Будь ты богат, будь ты умен,
Будь ты отважен и силен,
Будь в обхождении любезен,
Будь ты отзывчив и полезен,
Будь верен, тверд и справедлив,
Будь скромен, робок и стыдлив,
Будь добродетелен, послушен,
Будь ласков ты и прямодушен,
Будь сердцем мягок, благонравен,
Будь с каждым в обращенье равен,
Будь смелым ты, к веселью склонен,
Будь в твердой вере непреклонен,
Кто в рай открыл себе дорогу,
Кто мыслями направлен к богу,
Кто ангельского поведенья, —
Всем не избегнуть осужденья,
Ни для кого спасенья нет,
Всех очернит молвою свет!
Он сунет нос во все дела,
Исполнен хитрости и зла,
Он будет осуждать, ругать,
Высмеивать, порочить, лгать,
Он замарает клеветою,
Неправдой глупой и пустою —
От той хулы тебе не скрыться…
Но пусть никто с ней не смирится,
Робея, не шагнет назад:
Пред светом ты не виноват!
Сумей идти путем своим,
Спокоен и неуязвим,
Когда избрал ты верный путь:
Судьей тебе лишь совесть будь!
А совесть у тебя чиста,
Бог даст и стихнет клевета…
Ведь что ни говори в ответ —
Ты не изменишь белый свет,
Останется все тем же он:
Ганс Сакс в том твердо убежден…
Раз, в понедельник, я гулял,
И у харчевни увидал
Я парня: он разряжен был
И глаз с дороги не сводил.
А уточкой к харчевне шла
Служанка и кувшин несла.
Служанка парню поклонилась,
А он вскричал: «Ах, божья милость!
Сподобил бог увидеть вас!
А я вас жду здесь битый час!»
Она в ответ: «Ну что ж, гляди!
Припас подарочек, поди!»
«Да! — молвил он. — Без колебанья
И жизнь, и честь, и достоянье
Я вам навеки подарю!»
Она в ответ: «Благодарю!
Не зарюсь на твое добро я,
Да хвастовство-то все пустое:
Тебе ведь заработать лень
На то, что тратишь каждый день:
На пьянство и на угощенье,
На кости, карты, развлеченья,
О девках я уж помолчу:
Кричать об этом не хочу!
Что за неделю получаешь,
Ты сразу по ветру пускаешь.
Ты даже платье в долг берешь
И денег в срок не отдаешь!»
Он отвечает: «Холостяк
Считает деньги за пустяк!
Вот как женюсь, душа моя,
Скупым и скромным стану я!»
Она в ответ: «Женатым станешь —
Работать вовсе перестанешь.
И в будний и в воскресный день —
Таким, как ты, трудиться лень,
Слоняться попусту окрест
Вам никогда не надоест!
Ваш брат из дому все таскает,
Жена с детьми пусть голодает,
А коли сетовать начнет,
То муженек ее же бьет…»
Он молвил: «Если я копить
Начну теперь, то как же пить
С приятелями — будет стыдно!»
Она в ответ: «Ишь, что обидно!
Ишь, отговорочку нашел!
И так уж гол ты, как сокол.
С тобой таким вот, как ты есть,
Водиться небольшая честь!»
А он в ответ: «Вы рассудите!
На мой достаток не глядите:
Не мой карман, а токмо тело
В законный брак вступить хотело!
Вы на земле прекрасней всех!»
Служанка молвит: «Просто смех!
Твоя любовь нужна мне мало:
Я молодцов таких видала.
Ты на себя-то погляди
И спереди и позади!
Ты завит, как кочан капусты,
А в голове-то все же пусто.
Хоть все вы холите усы,
А грубы, как цепные псы.
Одет, как чучело, к тому же,
Любого ты ландскнехта173 хуже!
Ты дурень с головы до ног!»
А он в ответ: «Я изнемог!
О дева, верь, одет смешно я,
Но сердце у меня какое!»
Она в ответ: «Болван! В тебе-то
И сердца стоящего нету.
Известно: все твои дружки,
Знай, забегают в кабаки
И поднимают там галдеж,
И ты от них не отстаешь!
Ты нас, служанок, обижаешь,
Похабной шуткой задеваешь,
А то еще проявишь прыть
Дружка в трактире поддразнить;
Друг другу в ухо — и готово:
Уж драка закипела снова,
А в суматохе ты всегда
Берешь чужое без стыда.
Да я давно убеждена,
Что грош душе твоей цена!
Я знаться не хочу с тобой!»
А он в ответ вскричал: «Постой!
О дева нежная, должна ты
Не замечать сего разврата:
Ведь соблюдает холостяк
Обычай светский, как-никак,
Коль телом он еще не слабый —
Ему ль держаться старой бабой!»
Служанка говорит в ответ:
«Вот в том и зло, вот в том и вред,
Что вы друг друга совращать,
На непотребства подстрекать
Горазды, а пристойный вид
И добронравье вас смешит.
А кто развратен, груб и зол,
Кто все пороки превзошел,
В ком нет ни чести, ни добра,
Кто пьет без просыпу с утра
Да в кости до зари играет,
Кто никого не уважает,
А только попусту орет,
Упрямится да нос дерет,
Тот всеми вами помыкает,
И вас подонками считает!
Эх, тошно мне смотреть на вас!»
«О дева чудная! Хоть раз
Взгляни! — он снова к ней взывает: —
Взгляни на то, что украшает
Меня: пускай я некрасив,
Пускай я беден и строптив,
Но преклоняюсь пред тобою
И день и ночь с одной мольбою,
Чтоб милость заслужить твою…»
Она в ответ: «А я плюю
На поклонение такое:
Вы не даете мне покоя,
Как волки воете всю ночь,
Мне это попросту невмочь.
То вы шатаетесь, мыча,
То бьете встречного сплеча,
Затеяв драку, вы гордитесь,
Что никого, мол, не боитесь.
Вас ловят, вяжут, тоже бьют,
Потом в темницу волокут.
Проваливай отсюда, друг,
С тобой болтать мне недосуг.
А если ты еще и злишься,
Так мне и вовсе не годишься.
С тобой мне знаться не расчет:
Крапива, сколько ни сечет,
Крапивой же и остается
И только все больнее жжется…»
«Ах, дева! — молвит он в ответ, —
Не все же мы злодеи, нет!
Ты нас позоришь беспощадно!»
Служанка молвила: «Ну ладно:
Один-то, может быть, и есть,
Кем все же не забыта честь,
Кто не совсем отстал от бога,
Кто даже пьянствует немного!
Такого жалко было б мне,
И, право, я могла б вполне
Такого взять себе в мужья!»
Слуга в ответ: «Так вот он — я!»
Она в ответ: «Ты не такой,
Иначе был бы в мастерской!
А ты недавно лишь поднялся
И, как я вижу, нализался!
Ну, словом, дай-ка мне покой,
Да и ступай себе к другой!»
Кричит он: «Я тебе клянусь: