Щади, гони и защищай.
Бери же с нынешнего дня
Бразды правленья от меня!»
Так произнес господь благой,
Петру вручая посох свой.
Понятно, Петр доволен был
И мудро властвовать решил.
Тут подошла к нему, хромая,
Крестьянка тощая, больная,
В лохмотьях грязных, босиком;
Она гнала козу прутом.
Сказала женщина, вздыхая:
«Иди, коза моя родная!
Господь храни и защити
Тебя в лесу и на пути
И от волков и от ненастья!
Не отведу сама напасть я:
Мне на поденщину идти,
Чтобы детишкам принести
Поесть сегодня, ну а ты
Иди, пасись до темноты!
Храни тебя творца десница!»
Затем отправилась вдовица
В село, коза — своим путем,
А бог заговорил с Петром:
«Ты внял ли, Петр, словам убогой,
Просившей помощи у бога?
А как ты сам сегодня бог,
Так ты бы сей вдове помог.
Она ведь об одном просила,
Чтоб сберегла господня сила
Ее козу от бед и зла:
Чтоб в лес далеко не ушла,
Чтоб вору в руки не попалась,
Медведю, волку не досталась
И мирно вечером домой
Пришла дорогою прямой.
Внемли молению убогой
И будь сегодня ей подмогой!»
Внял божьей речи Петр, и вот
Козу он бережно пасет.
На луг ее он выгоняет,
Но незадача ожидает
Петра: коза упряма, зла,
Носиться глупая пошла,
То вскочит вдруг на холмик ловко,
То прыгнет с холмика плутовка,
То к лесу ринется густому,
Ну и досталось же святому!
Пришлось и бегать и кричать,
А солнце стало припекать.
Апостол потом обливался,
Едва дышал, а все гонялся
До самой ночи за козой,
Пока привел ее домой.
Святой уж выбился из сил,
А бог, смеясь, его спросил:
«Что, Петр, и доле хочешь ты
Держать правления бразды?»
А Петр ответил: «Боже мой!
Бери обратно посох свой!
В твои дела теперь соваться
Зарекся я; готов сознаться,
Что, проработав день-деньской,
Едва управился с козой.
А как устал! Невзвидел свету!
Прости мне, боже, дурость эту!
Судить дела твои, поверь,
Вовек не стану я теперь!»
Господь ответил: «Ну так вот,
Живи-ка лучше без забот,
Спокойно, мирно, в тишине,
А власть оставь навеки мне!»
Раз Люцифер203 — князь адских сил,
Как только вечер наступил,
В преисподней бесов созвал
И так подручным своим сказал:
«На земле — к нам молва проникла —
Племя лютых вояк возникло,
Ландскнехтами их кличет люд.
Пусть нескольких мне приведут,
Чтоб мог на них я поглядеть!
Говорят, им не любо говеть,
Зато пьяны они всегда,
Кутеж им в радость и гульба.
На молитвы не тратя сил,
Они меж игроков и кутил
Божбой и дракой тешат друг друга,
Милостыню подают они туго,
Взять сами вечно норовят,
Жрут часто скверно да жестко спят;
Зато всегда готовы служить
Тому, кто вздумает им платить,
А прав их вождь иль, может, не прав,
Им дела нет, таков их нрав.
Ну, Вельзевул,204 сбирайся в путь,
Проворным и ловким в деле будь;
Лети на землю, прямо в трактир,
В котором ландскнехты справляют пир,
Там неприметно для гостей
За печкой спрятаться сумей,
Будь зорок, не вертись без цели.
Когда ж на каком-нибудь слове иль деле
Ландскнехта изловишь по праву,
В ад тащи его чертям на расправу.
А притащишь их штук пять или шесть,
Окажу я тебе, бесу, большую честь:
Сделаю я тебя князем, окружу почтеньем,
Буду давать лишь благородные порученья».
Тут Вельзевул — косматый пострел —
Плащ-невидимку быстро надел,
Взвился — и прямым путем в трактир,
В котором ландскнехты справляли пир,
Бражничали шумной оравой.
Присел за печку бес лукавый,
И слышит он солдатские речи
Про вражьи станы, стычки, сечи.
Про то, как каждый, сбиваясь с ног,
Без времени грабил, буянил и жег;
И так был страшен каждый рассказ,
Что шерсть на бесе вся поднялась.
Решил он тайком бежать из трактира,
Да, зорче приглядевшись к пиру,
Приметил он, как за столом
Ландскнехты лихо угощались вином;
Всяк за стаканом стакан вздымал
И разом, не мешкая, выпивал.
Тут бес решил в кого-нибудь
Неприметно для всех юркнуть
С вином, что дружно пили солдаты,
Да просчитался бес хвостатый.
Если кто кого начинал угощать,
«С тобой господня благодать!» —
В ответ ему орал пьянчуга;
Благословляя так друг друга,
Все преграждали бесу путь.
Он ни в кого не сумел нырнуть.
Весь вечер даром бес провел,
В углу простоял он, как осел.
Случись, в трактире воин был,
Он где-то петуха добыл,
Зарезал да на печь повесил.
Вот в поздний час и молвит, весел,
Ландскнехт: «Хозяин, друг хороший!
Слазай за печку, там найдешь ты
Бесенка, лишь в углу пошарь;
Его ты ощипи, зажарь,
Уж мы сумеем сожрать жаркое!»
При этом указал рукою
На петуха и подмигнул.
Когда же хозяин к печке шагнул,
А там и в угол за петухом полез,
Света невзвидел бедный бес,
Решил, что хотят его поймать,
Ободрать, изжарить и растерзать.
В страхе вышиб он изразец печной,
Метнулся в устье, сам не свой,
И прибыл, спасению рад,
С диким шумом обратно в ад,
И ну стучать что было сил.
Когда ж привратник его впустил,
Люцифер спросил его: «Как! Ты один?»
Вельзевул отвечал: «Да, господин!
Не чаял я, что возвращусь так скоро,
Но это такая лютая свора!
Благочестивыми ландскнехтов зовут,
Напрасно только люди врут!
Готов поклясться, что вояки эти
Всех лютее на белом свете.
Одежда — и та у них выглядит дико,
Вся искромсана, изрезана лихо,
Ляжки у одних совсем не прикрыты
Зато у других штаны так сшиты,
Что мешками до пят свисают,
Уж не знаю, как в них ландскнехты шагают.
На лицах шрамы, борода щетиной,
Взгляд у них самый неукротимый.
Короче, вид у ландскнехтов таков,
Какими нас малюют спокон веков.
В кости играли они меж собой,
Вдруг крик поднялся, гам и вой,
Полезли в драку, топочут, орут,
Друг друга в рыло и брюхо бьют,
При этом так сквернословят погано,
Словно турки они или басурманы.
И тут уж сразу увидел я,
Что ландскнехты куда лютей меня,
Напасть на злодеев я не решился,
Постоял да вскоре и возвратился».
Сказал Люцифер: «Напрасно, брат,
Хотя бы одного приволок ты в ад,
Мы бы живо молодчика обуздали!»
На это молвил бес: «Едва ли!
И разве не ясно я сказал,
Почему открыто на них не напал?
Надумал хитрость пустить я в ход, —
Залезть неприметно ландскнехту в рот,
Когда вином он угощался.
Но и этот план мне не удался.
Лишь только соседу ландскнехт подливал,
Тот в ответ ему: «Братец! — кричал, —
С тобой господне благословенье!»
Так целый вечер без промедленья
Ландскнехт ландскнехта благословлял,
А я в углу как болван стоял.
И вдруг эта свора буйных рубак
Обо мне проведала, уж не знаю как;
И молвил хозяину один злодей:
«Хозяин, за печку пройди поскорей,
Схвати там беса, что с адом дружен,
Ощипи его и зажарь нам на ужин».
Хозяин пошел приказ исполнять,
А я из трактира поспешил удрать,
Не то б они меня поймали,
Свернули мне шею, ощипали,
Изжарили и сожрали б без дальних слов;
И вот я присягнуть готов,
Что ждем мы ландскнехтов себе на беду,
Все дыбом поставят они в аду;
Они надменны, своенравны, злы,
Драчливы, горласты, как ослы,
Посему мой совет (прошу взять в толк!) —
В покое оставить ландскнехтов полк:
Не пойдет нам этот товарец впрок,
Согнут они нас в бараний рог,
Ад взбудоражат до самого дна».
И молвил на это Сатана:
«Мой Вельзевул, коль все это так,
То, чтобы нам не попасть впросак,
Навек о ландскнехтах забудем,
Зато хватать, как прежде, будем
Разбойников, пьяниц и блудодеев,
Воров, ростовщиков-злодеев,
Игроков, убийц и юристов;
Чтоб стало по всей земле чисто
От всяческой нечисти: блудниц,
Лживых монахов и черниц,
Вредного люда разных стран —
Презревших веру христиан,
Не чтущих правду божьих слов,
Язычников, еретиков
И тех, кто гневом и злобой палим, —
Всем по грехам их воздадим».
И чтобы беда не постигла нас
От ландскнехтов, желает Ганс Сакс.
Жил в Лангенау небогато
Крестьянин-шваб Клас От когда-то,
И так он суеверен был,
Что старых ведьм во всем винил,
Когда несчастье с ним случалось —
Ну, скажем, лошадь засекалась
Иль не давала молока
Корова, прихворнув слегка.
Проникся к ведьмам он враждою
И часто думал, как с лихвою
Им отомстить, да вот беда,
Он ведьм не видел никогда.
Однажды вечером в субботу
Зашел школяр бродячий к Оту,
А школяры не прочь тайком
Потешиться над мужиком.
И вот он начал врать без меры,
Как побывал в горе Венеры,
Как чернокнижье изучал,
Клас небылицам веру дал.
И школяру поведал с жаром,
Что мстить желает ведьмам старым
За весь творимый ими вред.
Тогда школяр сказал в ответ:
«Тебе согласен преподать я,