О мельник! Я, господь предвечный,
В кругу своих учеников,
Под твой явился нынче кров.
Твою хлеб-соль готов отведать;
Неси-ка нам скорей обедать.
И, мной вознагражден стократ,
Ты станешь счастлив и богат».
У мельника мороз по коже,
Едва промямлил он: «О боже,
Где ж взять достойную еду?»
В ответ он слышит: «Вы в пруду
С апостолом Петром могли бы
Вот тем сачком поймать нам рыбы».
Но мельник вскрикнул: «Боже мой,
Ведь пруд-то там совсем пустой,
В нем рыбы нету и в помине,
Да там одни лягушки в тине».
А бог свое: «Иди вперед,
О Петр, и мельник пусть пойдет,
Коль он словам не доверяет».
Вот мельник медленно шагает
К пруду с Петром и видит вдруг:
Сачком апостол карпов двух,
Да и другую рыбу тащит,
Наш мельник лишь глаза таращит.
На рыб, дивясь, он посмотрел,
Жене сготовить их велел,
Накрыл на стол и сам приносит
И хлеб и все, что гости просят.
«А ну-ка, мельник, — бог изрек, —
Сходи за пивом в погребок».
Но мельник усмехнулся криво:
«Я вкус забыл вина и пива,
А погреб — вот уж сорок лет,
Как в нем ни капли пива нет.
Давным-давно там бочки пусты,
Коль не считать моей капусты».
Но бог сказал: «Ты веришь лишь
Тому, что самолично зришь!
Иди же в погреб! Божьей волей
Нацедишь пива нам поболе
И принесешь на стол сюда».
Хозяин выбежал тогда.
Спешит с кувшином к погребочку
И там находит пива бочку.
Лишь тут поверил он всерьез,
Что гость его и впрямь Христос.
Кувшин он быстро наполняет,
По кружкам пиво разливает
И с мельничихою своей
Усердно потчует гостей,
За блюдом подставляя блюдо.
Не всякий день такое чудо!
И рада до смерти чета
Кормить апостолов Христа.
Но вот (чтоб не тянуть нам дале)
Обед закончен, гости встали,
Молитва «Gracias»212 прошла,
И снята скатерть со стола.
Тут бог сказал: «Теперь ко мне ты
Неси на стол свои монеты!
За то, что ты нас угостил,
Чтоб ты меня и впредь любил,
Сейчас мое благословенье
Утроит их в одно мгновенье».
Тут мельник быстро приволок
Тяжелый кожаный мешок,
Который был червонцев полон,
И перед господом на стол он
Три сотни гульденов кладет
И превращенья денег ждет
С тупою радостью на роже.
Спросил бог мельничиху тоже,
Не хочет ли она свои
Умножить деньги раза в три?
Старушка в радости великой
Сказала богу: «Погоди-ка!»
И, выскочивши из дверей,
Она за мельницу живей
Торопится, бежит вприпрыжку
И наконец несет кубышку.
Те деньги скоплены с трудом
От мужа старого тайком.
Старушкин клад на стол принес им
Златых монет десятков восемь.
Бог сразу встал из-за стола,
И тут вся братия сочла,
Что время — в путь. Благословенье
Над деньгами одно мгновенье
Господь прочесть было хотел,
Но Петр вдруг нагло подлетел,
Свой плащ раскинул воровато,
И бог туда смахнул деньжата.
Затем пустились все бежать —
И бог и вся святая рать.
В светлице, разом опустевшей,
Остался мельник помертвевший,
Как музыкант, что пляски круг
Своей игрой расстроил вдруг.
Тут он с женою закричали:
«Куда ж вы деньги наши взяли?»
Но бог в ответ ему: «Не трусь,
Постой, пока я возвращусь!
Я денежки твои утрою!»
И вот стоят в смятенье двое,
Не зная, что им предпринять…
Уж плуты скрылись, не догнать,
А все еще стоят в испуге
Оторопевшие супруги.
Над этою четой потом
Трунили долго всем селом:
Мол, мельник и жена считали,
Что бога в доме принимали,
А это бес их обошел.
Кто эту басенку прочел,
Пускай тот рот не разевает,
Пусть незнакомца проверяет
И верит лишь своим глазам,
Иначе нищим станет сам.
Давненько в мире так ведется:
Кто прост, тот к гибели несется!
А кто не прост — пускай скорей
Прогонит от своих дверей
Тех, чья душа черна, как вакса,
Учтя советы Ганса Сакса.
Чудесный слушайте рассказ:
Господь тогда еще средь нас
Ходил с апостолом Петром…
Вот как-то раз брели вдвоем
И вдруг увидели они:
Под грушею лежит в тени
Лентяй-батрак, разинув рот,
Зевает да баклуши бьет!
Дороги далее не зная,
Господь тогда спросил лентяя:
«Как нам пройти в Иерихон?»214
Не встал батрак, лишь поднял он
Одну из ног, и то с трудом,
И ею указал на дом,
Едва видневшийся вдали…
И путники туда пошли.
Лентяй же снова развалился,
Зеленой веткою прикрылся
И захрапел, как мерин сивый…
Батрак был страсть какой ленивый!
Они же вскоре убедились,
Что дальше снова заблудились.
Вдруг на лугу перед селом,
Глядят, крестьяночка серпом
Так жала резво и умело,
Что все в руках у ней горело,
Пот в три ручья с лица стекал…
Господь приветливо сказал:
«Дитя, по этому пути
К Иерихону как пройти?»
А девушка в ответ тогда:
«Да вы попали не туда!»
Свой серп на землю положила,
Их за собою поманила,
Пошла вперед, да понемногу
И вывела их на дорогу.
Затем вернулась — и за дело!
И вновь работа закипела.
А Петр сказал: «Владыко мой!
Молю о милости такой:
Девицу ревностную ту
Вознагради за доброту
Супругом дельным, работящим,
Ну, словом, мужем настоящим!»
Господь Петру и говорит:
«Тот олух, что под грушей спит
И с места сдвинуться ленится,
Мной предназначен той девице.
Пусть коротают век, любя!»
«Да боже упаси тебя! —
Воскликнул Петр. — Не поспешай!
Ей за добро добром воздай,
Хорошего ей мужа надо!»
А господа взяла досада:
«Молчи-ка лучше, куманек!
Тебе все это невдомек!
Она должна кормить лентяя,
Его ко благу приобщая,
Иначе быть ему в петле
За прегрешенья на земле.
А мужем праведным девица,
Пожалуй, может возгордиться.
Вот ей лентяй и дан в мужья:
Творю обоим благо я!»
Из этой басни вывод главный:
Бог часто брак творит неравный.
Пусть облегчают крест нести
Друг другу муж с женой в пути.
Вдвоем свершая жизни труд,
Пусть оба счастливо живут.
Ведь старики-то говорят:
Бывает брак на разный лад,
Но, будь хорош он или плох,
Все к лучшему свершает бог.
Пусть воля божья зиждет брак!
Ганс Сакс об этом мыслит так.
Вчера я под вечер гулял
По площади и размышлял,
Стихи слагал я в эту пору.
Вдруг девушка предстала взору,
Какой, наверно, и во сне
Не доводилось видеть мне.
Была та девушка красива
Лицом и сложена на диво,
Как римская Лукреция.216
Желая насмотреться, я,
Как вкопанный, остановился,
И, глядя на нее, дивился,
И молча думал: кто она?
Но тут, спокойна и нежна,
Она пошла ко мне навстречу
И, обратясь с учтивой речью,
Спросила, что я здесь стою.
Я отвечал: «За жизнь свою
Не видывал я женщин краше.
Взирая на красоты ваши,
Я сам не в силах глаз отвесть.
Семь прелестей, какие есть,
Все в вас природа совместила».
«Кто вам сказал, — она спросила, —
Что прелестей у женщин семь,
А больше нет у нас совсем?»
Я отвечал ей: «Повсеместно
Семь женских прелестей известны».
Она ж мне: «Ведомо давно
Ученым людям, что должно
Число всех прелестей равняться
Шесть на три, то есть восемнадцать.
Три маленьких, во-первых, есть,
Три длинных надо к ним причесть,
И, в-третьих, мягких три и нежных,
И три, в-четвертых, белоснежных,
И, в-пятых, алых три нужны,
И три, в-шестых, как смоль черны».
Я ей сказал: «Просить я смею,
Чтоб рассказали вы яснее,
А то не понял я, увы!»
Она мне: «Коль хотите вы,
Все прелести могу назвать я,
Лишь сделаю одно изъятье;
Увидите, что я права.
Три маленьких идут сперва:
Две ножки малые — красотки
И подбородочек короткий.
Затем в трех длинных скрыты чары:
Два — это бедер длинных пара
И третья — длинная коса.
В трех мягких тоже есть краса:
Тут, кроме ручек нежных двух,
Животик мягкий, точно пух.
Три белых отгадать — не шутки;
Так знайте: то две белых грудки
И шейка белая одна.
Три алых я назвать должна:
То алых щечки две сначала,
А третьим будет ротик алый.
Три черных кончат мой рассказ:
Два — это пара черных глаз,
Но вам сказать о черной третьей
Я не могу; в моем ответе
Семнадцать прелестей даны,
Одну вы отгадать должны,
И я венком вас увенчаю».
Спросил я: «Как же я узнаю,
Что там за прелесть есть одна?»
Она сказала: «Ночь длинна;
Подумайте, и завтра вместе
Мы встретимся на этом месте».
И тут же удалилась прочь.
Хоть глаз я не смыкал всю ночь,
Не смог задачи одолеть я:
Какая ж это прелесть третья
Черна как смоль! И вот сейчас
Прошу, чтобы хоть кто из вас
Мне оказал благодеянье,
Открыв той прелести названье.
Он Гансу Саксу бы помог
Желанный получить венок.