Чтоб всем им рай я обещал,
Но без тебя. Вот в чем причина».
Матвей, домой отправясь чинно,
С осьминою к попу вернулся.
Тот втихомолку усмехнулся,
Сказав: «Теперь и ты, Матвей,
Не хуже остальных людей».
Остаток слушал в воскресенье
Всю проповедь без огорченья,
Раз поп сказал: «Внемлите, чада,
И будет вам в раю награда,
Там и Остатку с вами быть!»
Но разве плутню утаить?
В харчевне поп проговорился,
Как он, дурачась, поживился
Горохом, что Матвей принес,
И хохотали все до слез.
Остатка за живое взяло,
И передумал он немало,
Какую б месть попу наметить,
На плутню плутней же ответить.
Он целый пост провел говея.
Каким грехам быть у Матвея!
На исповеди же признался,
Что он постом яиц нажрался.
Для виду осердился поп,
Помысля: «Экий остолоп!
Задам-ка жару я ему
И куш за исповедь возьму».
И рек: «Вероотступник ты!
Наглец! Ты яйца жрешь в посты!
Так и гореть тебе в огне,
Зане ты служишь Сатане!
Ведь в яйцах плоть и кровь, проклятый!
Из них выводятся цыплята».
Матвей в ответ: «Я их сварил.
Мне невдомек, какой же был
В том грех, коль не видать, ей-ей,
В яйце ни мяса, ни костей».
Промолвил поп: «Ступай-ка в Рим
За милостью грехам твоим!»
Остаток молвил: «Отче, каюсь!
От мзды за грех не отрекаюсь,
Чтоб в Рим не ездить, видит бог!»
Смекнул он сразу про подвох.
А поп и молвит: «Несть прощенья
Сему греху, но отпущенье
Я дал бы, коль по доброй воле
Засеешь мне горохом поле».
Матвей сказал: «Ну, что ж такого!
Все будет к завтрему готово».
Поп отпустил Матвею грех,
Насилу сдерживая смех.
Чуть свет Матвей Остаток встал,
В котел гороху накидал
И на огонь котел поставил,
Решив, что ладно дело справил.
Сварил. Потом в телегу сев,
К попу уехал на посев.
Засеял поле. Поп глядел,
Как тот работал и пыхтел
Без передышки. Поп смеялся.
Матвей же втайне ухмылялся:
«Смех у тебя, поди, пройдет,
Когда два месяца пройдет».
Вернулись под вечер домой,
А после пасхи, той порой,
Как светлый месяц май пришел,
Горох на поле не взошел.
Поля у прочих зеленели.
«Да что ж такое, в самом деле?» —
Подумал поп да и решил,
Что он, конечно, согрешил
Тем, что Матвея обманул
И здорово его надул,
Уговорив засеять поле
Задаром и по доброй воле.
Коль вовсе не взошел горох,
Так, стало быть, разгневан бог.
И мужичонке поп сказал:
«А сколько бы с меня ты взял
За то, что мне засеял поле?»
Матвей ответствовал: «Не боле,
Чем все берут — ну, сотен пять».
Чтобы Матвею долг отдать,
По сумам и пошарил поп
Пока те сотен пять наскреб!
«Бери! Прогневался господь,
И в поле нечего полоть
Из-за того, что мне без платы
Работал с самого утра ты.
Бери же деньги без зазренья,
Чтоб мне простилось прегрешенье
И чтобы с моего угодья
Снялось проклятие бесплодья».
В мошну те деньги поскорей
Пихнув, захохотал Матвей:
«Поймите, отче, дела суть:
И хитрость можно обмануть.
Про вашу я смекнул мороку
И думал: «Дай мне только сроку
Попомнишь! Вышел случай мне!
Горох сварил я на огне,
Как было надо, но не боле,
И разбросал на вашем поле.
Ну, думаю, раз кровь и плоть
В яйце вареном, то господь
Их дал, поди, гороху тоже:
Ведь яйца на горох похожи!
И чем бы в поле было плохо
Расти вареному гороху?
Вот так вам мужичонка серый
Воздал за меру той же мерой».
«И вправду, — поп ему в ответ, —
Плутов на свете честных нет.
Что ж! Ты воздал мне поделом».
И с тем Матвей вернулся в дом.
За труд и за осьмину он
Вот так и был вознагражден.
Кто по лукавости своей
Горазд надуть простых людей,
Над ними и глумясь притом,
Ему ж и будет поделом,
Ему же в дурнях и остаться.
Раз любишь, говорят, кататься,
Люби и саночки возить!
Так повелось, и, стало быть,
Не запретил бы и сам бог
Платить подвохом за подвох.
А коль по дружбе подкузьмят
И только пошутить хотят,
Серчать не надобно и злиться
На шутки в баснях не годится.
Пусть басня позабавит вас!
Таков вам Ганса Сакса сказ.
Жил в Шваце284 много лет назад
Старик, который был богат.
Ему на копях повезло.
Другим они разор и зло.
У богача наследник был,
Которого он оженил
На девице на городской,
Что отличалась красотой,
Была богатой, нравом кроткой
Да круглою к тому ж сироткой.
Сыграли свадьбу шибко пышно,
А там, глядишь, и стало слышно,
Что молодая понесла.
Вот радость-то родне была!
Когда ж у молодушки в срок
Дочь родилась, а не сынок,
Муж разворчался так, что страсть!
И ну жену хулить и клясть.
Ему милей бы, дескать, сын,
Чтоб имя знатное и чин
Отцов в удел ему достался
И чтобы род их продолжался.
Вот отчего был рассержен
На дочь и мать молодожен.
Ведь был богаче он именьем,
Чем нравом или разуменьем.
И четверть года не прошла,
Как снова женка понесла.
А как и муж о том дознался,
Так страшной клятвой ей поклялся:
Коль дочь она родит опять,
Так и в живых ей не бывать.
Жена не в шутку затужила,
Уж больно боязно ей было!
Она и мужнин норов знала
И как бесился он, бывало.
Пошла ко свекру за советом,
На мужа сетуя при этом.
Умом же свекор знатен был,
Да и невестку-то любил:
Она послушливой была
И с честью женский долг блюла.
Ей молвил: «Сношенька! Не сетуй!
Управимся с бедою этой
И будет все ему едино,
Дочурку ли родишь иль сына.
В тревоге прок-от невелик!»
Затем ушел к себе старик
И в ларчик малый наложил
Песку да гальки и закрыл
Его на крепкий на замок,
Позвав: «Поди сюда, сынок!
Тебе во всем я доверяю,
А посему и поручаю
Со златом ларчик сохранять,
Но чтоб его не открывать!
Чтоб в целости был этот клад,
Когда потребую назад!»
Сын ларчик принял и ушел.
Когда же срок жене пришел,
Понатерпелась роженица.
Как прежде; все же разрешиться
С господней помощью смогла
И снова дочку родила.
Перепугалась, затужила…
Уж так тошнехонько ей было
От страшных мужниных угроз!
А мужу кто-то весть принес,
Что снова дочка родилась.
Балбес рассвирепел тотчас,
И поднял он такой содом,
Что в доме все пошло вверх дном.
Дверьми он хлопал и ругался,
Без передышки чертыхался.
Отец к нему стопы направил,
С наследником его поздравил.
Сын молвил: «Нет, жена грешна!
Дочь принесла опять она,
А ведь наказывал я ей,
Чтоб не рожала дочерей!
Теперь, как и грозился я,
Вовек не будет ей житья,
Коли рожает не по чину».
Отец тогда и молвил сыну:
«Отдай-ка мне казну, сынок!
Мне надо уплатить должок».
И сын тотчас принес ларец.
Когда ж открыл его отец,
То денег там и не бывало,
А вдоволь камушков лежало.
Отец сказал: «Как это сталось?
Куда же золото девалось,
Что приберечь тебе я дал?»
«Ах, батюшка! — сын отвечал. —
Чисты и совесть и душа:
Я не истратил ни гроша.
Что дал, то получи назад!
Коль был в ларец положен клад,
Так он бы и на месте был.
А раз ты гальки наложил,
Ну, и бери обратно то же».
А старец молвил: «Это гоже.
Вот так-то и с твоей женой,
Сыночек, согласись со мной!
Ты нечто ей давал, понятно,
Ну и бери свое обратно!
Коль дал бы ты жене мальчишку,
И принесла б она сынишку.
А раз ты сам же дал ей дочь,
Свое и получи точь-в-точь.
А посему тебе вины
Не след и взыскивать с жены.
Она скромна, честна, приятна.
Что дал ей, то бери обратно!
Уж, видно, тут твоя вина!
Хоть дочек и родит жена,
Люби их, словно сыновей,
Да обходись по чести с ней,
Тебе и верной и покорной,
Не досаждай ей речью вздорной!»
Муж! Басни смысл уразумей!
Пусть бог пошлет тебе детей,
А дочка будет или сын,
То ведает господь один.
Ведь дар господень — наши чада.
Благодарить тут бога надо,
Да и растить в долготерпенье,
Во страхе божьем и смиренье,
Во добронравье чад своих,
Под старость радуясь на них,
Коль добродетельны вельми,
Они пред богом и людьми
Чисты пребудут всякий час.
Таков вам Ганса Сакса сказ.
Рассказывал Себастьян Брант
(На это у него талант),
Как был ленив один мужик —
Он только есть и пить привык.
Когда отец его скончался,
Отцовский дом ему достался.
Весь хлеб, что батюшка запас,
Он свез на рынок в тот же час
Да тут же продал без хлопот,
И в кабаке знай пьет да пьет,
И не печалится о том,
Что предстоит ему потом.
Слыхали часто от него:
«Добра мне хватит моего.
А если б даже оказалось,
Что целый век мне жить осталось,
И на сто лет, — твердил он, — мне
Добра хватило бы вполне».
Лентяй отстал от всяких дел,
Ходить за плугом не хотел
И, хлеба сеять не желая,
Не собирал он урожая.
Соседям не страшна зима —