— Вы, — говорит, — техник-смотритель? —
нет!
Да уберите вы этот ваш свет! —
…………………………………………………..
— …и вы живете там, внизу? —
— Естественно, — говорю, — где все живут. —
— А я живу, наверху, тут. —
— Одна? — Почему одна? —
Ко мне приближается она.
Мышиный грай, крысиный край,
Фонд нежилой для сброда,
Чердачного народа,
Которому шалаш — не рай,
Которому сарай — не рай,
Которому чердак подай,
Где можно жить в полупотай
На уровне природы!
Здесь ветер крайне голосист,
Как первый тенор, гонорист,
Зол, как квартирный склочник;
Трясет он листовую жесть,
Ночь напролет, чтоб утром, в шесть,
Прилечь в подвале и осесть
Во трубах водосточных.
Тут обитают сквозняки,
Настырные, как слизняки,
Ползущие повсюду;
Стена особенно сыра,
Особо лестница стара,
Зато мы — горцы, и гора
Над городом — наш Арарат,
И мы глядим — оттуда!
Тут открывается окно
На облако одно;
С полета птичьего видна
Шальная радиоволна,
Окрестность крыш, округа;
Тут, наверху, обретена
Такая полная луна
И общество друг друга.
Привет, чердачный старожил,
Мансардная жилица!
Альбом художник отложил,
А бомж в углу пылится;
Нерасторопные жильцы,
Семейства скромные отцы,
Безордерные люди;
Ханыг суровые ряды,
Где кто в лады, кто в нелады,
А кто как черт на блюде.
………………………………………
Теперь я разглядел ее:
Волос бесцветное жнивье,
Глаз фосфорический объем,
Голубоватый окоем;
Сквозь толщу призрачную вод
С трудом прошла она вперед,
Но все-таки прошла;
Да луч, рассыпавший поталь,
Да эта старенькая шаль,
Взметнувшая крыла.
— Как вас зовут? —
— Незабудка. —
………………………………………
— Дверь закрыта с той среды,
Что-то тут не то…
— Может, там какой-то склад? —
— Здесь живет Ладо.
Придется заглянуть к соседям,
Он мог зайти к ним, уходя. —
И мы пошли по бедам этим,
По сводам, сходням или нетям, —
Я и чердачное дитя.
2
Питоны-трубы не таясь
Гуляют в доме,
У наших ног ползут, виясь
В стенном проломе.
Не то чтоб густо было здесь,
Не то чтоб пусто, —
А просто вот он, весь как есть,
Наш храм искусства!
В первой мастерской
Тихо день-деньской.
Под потолком сушатся травки —
Муравки:
От разлук, для заслуг,
От семи недуг.
Полный луг.
Этот корень — с пути, что торен,
Этот лист — как поле, чист,
Этот стебелек — с неведомых дорог.
Полон стог.
Да невиданный цвет —
Для тебя, мой свет.
На столе — чащоба,
Буйство и запустение,
Комнатные растения:
Каланхоэ, алоэ, герань — от хворобы,
остальное,
в простоте душевной вьется, ниспадает,
благоухает, плодоносит, радует глаз и цветет.
На столике — загадочная группа:
Компасы, песочные часы,
Аптечные весы.
Хронометры, барометры, супница без супа,
Колбы, восковые фигурки,
Колоды карт и разноцветные чурки.
На полу — чаши с водой:
Обычной, дистиллированной, дождевой,
сергеевской, святой, мертвой и живой.
На стенах развешаны гороскопы,
портреты Блаватской и Спока,
Рериха-отца, неизвестного лица,
Флоренского, Бехтерева, Ганди и Джона Донна,
А также новгородской школы икона.
А хозяйке лет не счесть:
Сорок восемь? тридцать шесть?
Шестьдесят четыре?
То гадает по руке,
То летит на сквозняке
Прямо по квартире;
Малость ведает, видать,
Чего нам не догадать,
Что мы прогадали.
— Ты оттуда, снизу? — Да. —
— Ну и как там? — Как всегда. —
— Голубые дали?
Я не знаю, где Ладо,
Не видал его никто. —
Азиатского ковра
Ромбы и овалы,
И хозяйка так добра,
Что и карты алы.
— Для дома — молодой удалец,
Для тебя — удалой молодец,
Для сердца — мать и отец.
— Что случится? — кто-то в дверь постучится.
Чем все кончится? — чем тебе хочется.
Чем сердце успокоится? — все устроится. —
Ах, гаданье, гаданье! Люблю твои футурологические бредни, экспертизу грядущего твою, прогнозы твои на отдаленное будущее, произносимые в виде формул трехсотлетней давности…
В рассеянности вещей
Нам вместо двери — стену
Хозяйка отперла.
Тьма становилась резче,
Отчетливее — тени,
Естественнее — мгла.
Незабудка задумчиво произнесла:
— Ладо у них часто бывает,
Чаи пивает
Картины свои показывает.
В последний раз такую принес…
Голубую-голубую…
3
Коридорная система,
Листьев супротивных схема,
Дверь налево, дверь направо;
Что ты шляешься, шалава?
Или это снится мне?
Выше кубатуры зодчих
Вне обиженной жены
Спит всердцах водопроводчик
Под покровом тишины,
Под прикрытием вышины.
Обделен определенным
Местожительством, Никто —
Некто в шарфике зеленом,
В бывшем драповом пальто,
Баю-бай у ног собрата,
Баю-баюшки-баю,
Где-то приклонил куда-то
Буйну голову свою.
У него в руке охнарик.
Выключай, дружок, фонарик.
Храпом залиты фигуры,
Упакованные в сны,
Амплитудой политуры
От пространств отрешены.
Дверь налево, дверь направо,
Чем не койка, брат, канава?
А уж крыша, брат, — дворец!
Не твоя мы, брат, забава,
Что ты ходишь тут, шалава,
В наши игры не игрец?
Из лечебницы особой,
Притулившись у трубы,
Спит — а также смотрит в оба
Ока зоркия судьбы —
Лет военных обитатель,
С той поры полуживой,
Здешней жизни открыватель,
Непонятливый немой.
Спит в раю теплоцентрали,
Верхним розливом храним;
Развиваясь по спирали,
Жизнь проносится над ним;
Все военные раскаты,
Все шумы и голоса
Отлетели без возврата
Как черты и чудеса.
И, лишен примет особых,
Глух и нем, как дерева,
Спит он, окружен весомой
Косной коркой вещества.
Дверь налево, дверь направо.
Что уставился, раззява,
Что ты ищешь тут, мурло?
Проходи, как все прошло.
Спят сугубо, спят нечутко,
Сон единый на троих.
И проходит Незабудка
В легких туфельках своих,
С желтой челкой, в шали старой,
Луч фонарика в руке.
Жесть заводит тары-бары
С балками накоротке.
Видно, пыли в тебе мало,
Надчуланная гряда:
Незабудка пробегала,
Не оставила следа, —
Мимо шорохов чуранья
Пробираясь Зачуланьем,
Мимо призраков храпящих,
Мусоропроводных шахт,
Мимо пегих крыс пропащих
С тихой песенкой в ушах.
4
— Когда я хожу в гости к Ладо
Через этот чердак,
Он всегда провожает меня
Тут как постоялый двор,
Ладо говорит: «На дне».
Только дно должно быть внизу,
А мы наверху.
Хотите, пойдемте к нам?
Я вам чижика своего покажу.
Его Ижица зовут.
Он веселый.
Он иногда улетает,
Но всегда возвращается.
Ладо его спрашивает:
«На Фонтанке водку пил?»
Еще у нас есть кролик Фрол.
Он пушистый.
Ладо зовет его Фролик.
Но самый главный — наш кот Босый.
У него ожирение сердца,
Поэтому он слишком большой.
Когда мы выносим его на крышу
(Сам он уже не ходит)
Погреться на солнышке,
Все кошки с соседних крыш
(И даже некоторые с дальних)
Сбегаются посмотреть на него.
Сидят и глядят.
Пойдемте!
Мой отец — Художник,
А мать — Мама.
Вы не удивляетесь, что я так странно хожу?
Это у меня с детства.
В детстве я вообще ходить не могла. —
Через тамбур площадки последнего этажа,
Через узкий коридор мимо чужой квартиры,
Через слуховое окно — по жести,
Через второе слуховое окно — по многоголосой жести —
В дом Незабудки.
На двери вместо номерного знака
Кружок обожженной глины с глазурью: незабудки.
— Входите. —
Вхожу.
Дома никого нет.
Если не считать чижика Ижицу
(Он чирикает в открытой настежь клетке).
Если не считать кролика Фрола
(Он бесшумно перебегает мне дорогу).
Если не считать кота Босого
(Он лежит на подстилке на кухонном столе
И занимает весь стол).
Кот поднимает огромное мурло
С чуть прикушенным кончиком языка
И сурово глядит на меня золотыми глазами:
ЧЕГО ТЕБЕ НАДО?
Незабудка гладит его,
На ушах кота собираются искры
Наподобие огней святого Эльма:
Кот вертит огромным пушистым хвостом,
Сметая пыль с гончарных кувшинов,
Которые начинают тихо звенеть
На разные голоса
Под ударами хвоста.
— Когда сильный ветер, — говорит Незабудка, —
Тут все поет: тарелки, блюда,
Чашки, статуи, скульптуры, вазы;
Ладо говорит, что у нас не дом,
А эолова арфа. —
В жилище гончара,
Как в древности, чудесно:
Мир полон позолоты
От глины обожженной,
Почти что первобытен,
Заметно рукотворен,
Омыт водой холодной
И пламенем обуздан.
Здесь глиняные розы
И глиняные травы,
И яблоко из глины
Висит над головою.
Здесь докембрийским эхом
наполнены сосуды,
Что слеплены из праха
Горячими руками.
Тут зацветают чашки
В любое время года:
На этой мак Морфея,
На той прострел лиловый
С ладони Персефоны.