Мы приехали в Херсон поздно вечером. Лил дождь, дул ветер с моря, было промозгло-холодно. Вообще, этот зеленый и уютный летом город в декабре произвел на нас отвратительное впечатление. С большим трудом разыскали диспетчерскую и выяснили, что суда наши на холодном отстое, то есть без паров, стоят на судоремонтном заводе, добираться до них трудно, и будет лучше, если мы сейчас пойдем в общежитие устраиваться на ночь, так как в гостиницах свободных номеров нет: в городе идет съезд колхозников области.
Проклиная все на свете, хлюпая по лужам и спрашивая у каждого встречного, как нам найти Пограничную улицу, мы добрались до общежития. Долго стучали в дверь и наконец очутились в плохо освещенном коридоре перед лицом худенькой воинственно настроенной женщины. Это был комендант.
— Нет у меня мест, хлопчики, Кто вас сюда послал? Диспетчерша? Вот и идите к ней спать. Ничего я не знаю. Командированные? У меня все командированные…
После долгих уговоров и жалких просьб комендант смилостивилась:
— Добре. Согласны жить в кухне? Вы не думайте, там тепло и чисто. Только плита стоит. Там у меня девушки-малярши жили, и ничего. Пойдем, посмотрите.
— А стол там есть? — спросил я, сразу решив обеспечить себе рабочее место.
— Ну а как же. Все там есть.
В большой побеленной мелом кухне стояли четыре железные застланные чистым бельем кровати, табуретки, стол. Мы поблагодарили коменданта и заняли кухню. С этого момента она стала нашей гостиницей, клубом, столовой, читальней и моим рабочим кабинетом, где должно было создаваться «Настоящее море».
На следующий день мы отправились на завод, познакомились со своими судами и речными командами. Служба была налажена. Нам оставалось только включиться в судовую жизнь и принять ответственность за теплоходы.
Жили мы в Херсоне бедно. Нам не платили зарплату, а переводили какие-то жалкие авансы. Мы возмущались, звонили несколько раз в Москву, но получали всегда один и тот же ответ: надо немного подождать, кончится слияние министерств, вот тогда… Но проходили недели, а мы, несмотря на наши высокие должности, брали в столовой что подешевле, утром пили чай с липкими подушечками, с черным хлебом и совершенно отказались от всяких культурных развлечений: кино и театр были нам не по карману.
Вечером в «адмиральском камбузе», как шутливо называли нашу кухню речники, открывался игорный клуб. Играли трое: Савва Дальк, Полковник и Петр Николаевич, маленький, кривоногий, очень азартный и жадный старичок, речной капитан. Играли в «501». Причем играли только на… сыр. Уж очень хотелось выпить чайку и съесть бутерброд с сыром. Надо было во что бы то ни стало выиграть. Ведь заплатить проигрыш значило урезать на следующий день наш мизерный рацион. Петру же Николаевичу купить двести граммов сыру не составляло никакого труда. Он регулярно получал зарплату от своего пароходства. Обычно проигрывал Петр Николаевич. Он быстро приходил в азарт, начинал зарываться, ставил «втемную». Савва и Полковник играли так осторожно, что на них было противно смотреть. Но они не могли рисковать благополучием коллектива. Вообще, это была игра на нервах. А что будет, если фортуна повернется лицом к Петру Николаевичу и он выиграет несколько раз подряд? Только когда Полковник бросал колоду и своим скрипучим голосом объявлял: «Все. Ваших нет. Быстро идите за сыром, а то закроется магазин», — мы с Васильевым, не принимавшие участия в игре, успокаивались: на сегодня пронесло!
— Я не пойду за сыром. Отдам завтра. Поздно уже, — канючил Петр Николаевич, но Полковник был неумолим.
— Идите немедленно. Чай будем пить. Идите, идите.
Петр Николаевич возвращался, начиналось чаепитие. И хотя сыр был самым дешевым, каким он казался вкусным! Зато когда проигрывали мы, Петр Николаевич становился жестоким. Он требовал сыр, даже если знал, что мы купим его на последние копейки и завтра не будем обедать!
Я не принимал участия в этой игре. Я писал книгу. Устроившись на противоположном конце стола, отключался от всего и переносился в мир своих героев.
…Гошка Микешин познакомился с Женей, поссорился с Ромкой. Гошку исключили из Мореходки, и мне надо было направлять парня на путь истины, но он еще петушился, доказывал, что он во всем прав, и мои советы принимал плохо. Тогда я все-таки выгнал его из техникума и отправил плавать матросом, считая, что такое плавание принесет ему несомненную пользу. И верно. Боцман был им доволен, особенно после того, как они вместе закрепили в шторм бочки на палубе. Но мне этого было мало. Гошка должен был сделать еще что-то…
После чаепития Петр Николаевич уходил домой. Он жил в городе, на частной квартире. В «адмиральском камбузе» все укладывались на койки и требовали, чтобы я читал написанное. Я делал это с удовольствием, зная, что мои слушатели горячо принимают к сердцу все, что случалось с героями «Настоящего моря».
— Что-то у вас Микешин совсем от рук отбился. Связался с какими-то пижонами, ученье забросил, — сердито говорил Дальк. — А ведь, кажется, неплохой парень. Не чувствуется влияния комсомольской организации. В наше время мы бы ему сразу мозги вправили. Вы бы отправили его куда-нибудь на траулер рыбку половить, туда, где работа потяжелее, быстро прояснилось бы в голове… А то совсем…
— Таких, как Сахотин, убивать надо в утробе матери. Сволота какая! И еще других разлагает, — шипел со своей койки Полковник. — Они вообще не достойны, чтобы их описывать. Я бы их давил как мух. Потом я тебе должен сказать, ты это с Женей неправильно… Мало написал. Ведь она влияла на Гошку, А почему? Нам это непонятно…
Эти обсуждения тянулись допоздна, до тех пор, пока кто-нибудь из нас не требовал прекратить и перенести продолжение на завтра. Гасили свет, камбуз погружался в сон.
Так проходили месяцы. Зима для Херсона выдалась снежная, ветреная и холодная. Но мы в своей кухне не не тужили. Топлива хватало. Мы исправно несли службу, следили за своими судами, дежурили по «адмиральскому камбузу». Повесть подвигалась хорошо. Все свободное время я отдавал ей.
Наконец контора перевела нам сразу всю задолженность. Мы разбогатели. Теперь мы обедали в ресторане, отъедались за все месяцы вынужденного поста. Порядком поднадоевшее «501» прекратилось. На завтрак мы варили яйца, а к ужину подавались сыр и колбаса в неограниченном количестве.
Я регулярно посылал главы моей повести в Ленинград и получал в ответ коротенькие подтверждения редактора: «Главу получила. Написано приемлемо. Есть замечания». Но однажды, в марте, когда повесть уже близилась к завершению, я получил письмо, которое выбило меня из колеи. Я растерялся. Редактор писала: «Получила присланную вами в марте главу. Должна вас огорчить: в ней совершенно не чувствуется времени, а в стране происходят грандиозные события. Например, в корне менялась структура сельского хозяйства. Неужели ваши герои этого не заметили? Где вехи времени? Их у вас нет. Подумайте серьезно над этой главой…»
Я перечитал главу несколько раз. Вех времени действительно не было. Но как привязать к моей чисто морской повести «коренную ломку в структуре сельского хозяйства»? Задача казалась невыполнимой. Товарищи по моему лицу сразу заметили, что у меня какая-то неприятность, и Савва спросил:
— Получили письмо из дома? Что-нибудь случилось?
— Это не из дома, а из редакции. Пишут, что последняя глава плохая. Нет вех времени.
— Чего нет?
— Вех времени. Ну, ведь вы понимаете, что, когда Микешин плавал на своем пароходе, в стране происходили какие-то события. Например, шла коренная ломка структуры сельского хозяйства. Не могло же это пройти мимо Гошки и его товарищей? Но как связать… Прямо не знаю…
— Да, — почесал затылок Савва, — безусловно события происходили важнейшие. А вот связать… Это да… У вас-то ведь все происходит на судне.
— Ша! Без паники. Сейчас все будет в порядочке, бычки в коробочке! — закричал Полковник. — Я знаю, как связать. Я уже все придумал. Слушайте сюда. Значит, так. Гошкин пароход стоит в Новороссийске. Недавно организованный винодельческий колхоз в Абрау-Дюрсо собрал невиданный урожай винограда. Не хватает рабочих рук для уборки. Один из матросов, товарищ Гошки, уроженец этого колхоза, рассказывает об этом на судне. Так? Брошен клич. Вся команда едет в Абрау-Дюрсо помогать колхозникам… Там Гошка встречает красавицу доярку Стешу…
— Несерьезно, — прервал увлекшегося Полковника Савва. — Почему именно в Абрау-Дюрсо? И откуда в винодельческом колхозе доярка Стеша? Несерьезно.
— Почему несерьезно, ну почему? — кипятился Полковник. — Доярка приехала погостить к своей подруге. Всего и дела.
— Но Гошка любит Женю. К чему ему эта доярка? Ну, зачем опошлять чистые юношеские отношения какой-то легкой связью? Лучше послушайте меня. В городе Гошка знакомится с председателем передового колхоза «Колос». Тот рассказывает Гошке, что в молодости тоже плавал на торговых судах, был кочегаром, а потом ушел на гражданскую войну, в первый саперный полк Юго-Западного фронта… Выясняется, что председатель колхоза Семен Михайлович Горобец старый друг Гошкиного отца по саперному полку… Горобец приглашает всю команду Гошкиного парохода в гости. Команда едет и воочию убеждается в огромных изменениях, происшедших в селе. Можно, чтобы моряки приняли участие в каких-нибудь работах и показали класс… Что-нибудь в таком духе. Как вы смотрите?
— Несерьезно! — заорал Полковник. — Чушь какая-то! Откуда взялся друг отца?
Мне не понравились оба варианта. Здорово пахло дешевым штампом и нагромождением случайностей.
— Не пойдет, — решительно сказал я. — Давайте что-нибудь другое.
Фантазировали мы долго, но так и не придумали чего-либо подходящего. Я снова остался один на один с письмом редактора, в смятении мыслей. На следующий день я принял решение. Написал письмо Смирнову. Ответ пришел скоро. Смирнов писал мне, чтобы я не расстраивался, что я не понял того, что хотела сказать редактор, сельское хозяйство было упомянуто только как пример крупного события, а «вехи времени» надо искать где-то ближе к теме и обстановке, окружающей моих героев. Их достаточно. Письмо было доброжелательным, чуть насмешливым, оно разъясняло все мои недоумения. Ну что ж, тогда мне это было простительно. Был я еще совсем неопытным литератором.