ыло позволять мне уезжать так далеко. Нет, их подослал не Кин-Ванг.
Еще был инсценированный арест в Париже, предназначенный для того, чтобы убрать меня с дороги на несколько часов, что я и понял, когда, вернувшись, обнаружил разгромленную комнату и перерытые вещи. Я, несомненно, вернулся гораздо раньше, чем планировали воры, ибо разгадал их уловку и рванул обратно. Это стоило мне ножевой раны в боку. Но я хорошо рассчитался с ними, оставив одного из моих сторожей без сомнения со сломанной шеей, а другого с такой головой, что он пару месяцев вряд ли мог ею воспользоваться.
Потом была другая попытка. Машину, в которой я мчался на пароход, остановили между Парижем и Гавром. Эта операция могла бы оказаться успешной, если бы я предусмотрительно не засунул те тарелки одному знакомому в чемодан. Он ехал на корабль пассажирским поездом и, между прочим, полагал, что везет не Бог весть какие редкие старинные блюда, которые я не хочу трясти в автомобиле, и что якобы я получил билет на корабль в день отплытия.
Так неужели все та же шайка выслеживала меня? Но они должны были знать, что нефриты уже не у меня, а в музее. Лично я теперь не представлял никакого интереса для разочарованных джентльменов, если они, конечно, не собирались мстить. Однако этим вряд 'ли можно было объяснить столь постоянное, скрытое, упорное наблюдение. Почему они не рассчитались со мной гораздо раньше? Несомненно, удобных случаев у них была масса…
Нет, хватит! Кто бы ни были эти наблюдатели, я решил предоставить им беспроигрышную возможность добраться до себя. Я уже оплатил все мои счета. Шестьдесят шесть долларов и девяносто пять центов в моем кармане составляли все мое богатство, но никто на него больше не претендовал. И пусть я с ветром в карманах отправлялся неведомо куда, долгов за мной не оставалось. Итак, я решил вынудить моих врагов, если это были враги, раскрыться. Я даже придумал, где это должно произойти.
Именно то место в Нью-Йорке, где днем самая большая толчея на всем земном шаре, совершенно пустынно в восемь часов вечера в октябре, да и вообще в любой другой вечер. Нижний Бродвей свободен в это время от суетящихся орд, тих его каньоноподобный разлом, а меньшие пересекающие его каньоны куда безлюднее и молчаливее настоящих каньонов в пустыне. Вот туда-то я и направлялся.
Когда я двинул по Пятой авеню прочь от Дискавери-Клуба, навстречу мне попался человек, чья внешность и манера держаться, фигура и одежда были как-то странно знакомы.
Я стоял столбом, провожая его взглядом, пока он неторопливо поднимался по лестнице в Клуб. Потом пошел дальше, ощущая тошнотворное беспокойство. Нет, все-таки было что-то необычайное в этом человеке: тревожаще знакомое, почти родственное.
Но что?
Я тащился к Бродвею, постоянно чувствуя слежку.
Но лишь напротив Сити Холла я с ужасом осознал, что это было за чудовищное совпадение.
Внешность того человека и его манера держаться, фигура и одежда, от светло-коричневого пальто и серой мягкой шляпы до тросточки из ротанга, были - МОИ!
ГЛАВА 2
Я остановился как вкопанный. Естественно, конечно, было предположить, что это просто случайное совпадение, необыкновенное, но совершенно случайное. Без сомнения, по меньшей мере пятьдесят человек в Нью-Йорке на первый взгляд похожи на меня. Но чтобы кто-нибудь из них и в какой-то определенный момент времени был бы одет точно так же, как я, было просто невероятно. Однако все-таки могло быть. А если нет - что же это было? Зачем кому-то изображать меня?
Но, если на то пошло, зачем кому-то за мной следить?
Я заколебался, не подозвать ли такси и не вернуться ли обратно в Клуб. Разум подсказывал мне, что я видел незнакомца лишь мельком, что, возможно, меня подвела игра света и тени, что сходство мне просто померещилось. Я обругал свои расстроенные нервы и пошел дальше.
После Кортландт-стрит прохожие стали встречаться все реже и реже. Тринити была похожа на сельскую церковь в полночь. Меня обступили молчаливые громады офисов. Возникло гнетущее ощущение: казалось, они заснули и вот-вот свалятся на меня. Неисчислимые окна были похожи на слепые глаза. Зато те, другие - и очень зоркие - глаза не оставляли меня ни на мгновений Казалось, они глядели еще пристальнее и проницательнее.
Вокруг не было уже ни души. Ни полицейского, ни даже сторожа. В этих огромных крепостях капитала, я знал, сторожа были. Я мешкал около каждого угла, предоставляя скрывавшимся в засаде бесчисленные возможности выйти навстречу, невидимому стать видимым. Но по-прежнему вокруг не было ни души - и по-прежнему за мной неотрывно следили.
Достигнув конца Бродвея, я уже в полном разочаровании оглядел безлюдный Баттери-парк. Я добрел до набережной Харбор Уолл и сел на скамью. К Лонг-Айленду скользил паром, похожий на огромного золотого водяного жука. Полная луна проливала на волны ручейки мерцающего серебряного огня, Было очень тихо, так тихо, что я смог различить звон колоколов Тринити, бивших вдалеке девять часов.
- У вас спичек не найдется? - неожиданно раздался приятный голос. И я испуганно осознал, что рядом со мной на скамье сидел человек. Странно: я не слыхал ничьих шагов. Когда пламя взметнулось к его сигарете, я разглядел темное, гладко выбритое, аскетическое лицо, мягкий рот, доброжелательные глаза, чуть усталые - ни дать ни взять от занятий. Изящная, хорошо ухоженная рука, державшая спичку, казалась необычайно сильной - рука хирурга или скульптора. Наверняка ученый, решил я. Его одежда - плащ с капюшоном, мягкая темная шляпа - как будто подтверждала эту мысль. Тем не менее в широких плечах, скрытых плащом, опять-таки угадывалась необыкновенная сила.
- Прекрасная ночь, сэр, - он отбросил прочь спичку. - Просто созданная для приключений. А сзади нас город, в котором возможно все, что угодно.
Тут я присмотрелся к нему внимательнее. Это замечание показалось мне странным; я ведь действительно бродил этой ночью в поисках неизвестно каких приключений. Ну и что? Я стал слишком подозрителен. Откуда ему знать, что привело меня в это тихое место? Да и слишком благожелательное у него было лицо, слишком спокойные глаза. Просто ученый, заглянувший в тихий парк отдохнуть.
- Вон там паром, - он вытянул руку, по-видимому не замечая моего испытующего взгляда. - Это корабль возможных приключений. На нем безгласные Александры, бесславные Цезари и Наполеоны… недоделанные Язоны. Каждый из них мог бы найти свое Золотое Руно, если бы им не мешало какое-нибудь «но»… А несовершенным Еленам и Клеопатрам не хватает самой малости, чтобы вдохновить их на великие деяния.
- Какое счастье, что они несовершенны, - засмеялся я. - Да эти Наполеоны, Цезари и Клеопатры мигом вцепились бы друг другу в глотки и, пожалуй, подожгли бы весь мир!
- Нет, никогда, - ответил он очень серьезно. - Нет, если бы их направляли Воля и Разум более могущественные, чем у всех них, вместе взятых. Разум, способный предначертать, и Воля, способная заставить их выполнять эти предначертания.
- Но в результате, сэр, - возразил я, - получатся не суперпираты, суперкуртизанки и суперворы, а суперрабы.
- Рабства было бы меньше, чем в любую иную эпоху, - ответил он. - Персонажи, которых я привел в пример, всегда были под контролем Судьбы… или Бога, если вам так больше нравится. Воля и Разум, которые я имел в виду, будь они вложены в человеческий мозг, извлекли бы пользу из ошибок слепой Судьбы - или Бога, которому, если он существует, приходится наблюдать за таким количеством постоянно изменяющихся миров, что вряд ли он может уделить хотя бы минутное внимание отдельному человеку из бесчисленного множества, копошащегося в этих мирах. Разум, о котором я говорил, в полной мере использовал бы способности своих слуг, а не истощал их попусту. Он всегда вознаграждал бы их по заслугам, а если наказывал - так справедливо. Он не разбрасывал бы тысячи семян в надежде, что хотя бы горстка из них попадет на благодатную почву и прорастет. Он выбрал бы эти горстки и позаботился о том, чтобы они попали на благодатную почву и чтобы ничего не помешало их росту.
- Такой Разум должен был бы быть могущественнее Судьбы или, если ВАМ так больше нравится, Бога, - заметил я. - Я повторяю еще раз: мне все это кажется просто суперрабством. И какое счастье для всего мира, что подобного Разума не существует.
Он затянулся дымом и задумчиво произнес:
- Видите ли, он все-таки существует.
- Да? - Я уставился на него, пытаясь понять, не шутка ли это. - Ну и где же он?
- Это, - невозмутимо ответил он, - вы скоро увидите, мистер Киркхем.
- Вы знаете меня! - На какое-то мгновение мне показалось, что я ослышался.
- И очень хорошо, - ответил он. - А Разум, в существовании которого вы сомневаетесь, знает о вас абсолютно все. И он призывает вас! Пойдемте, Киркхем! Пора.
- Минуточку. - Высокомерие, прозвучавшее в его голосе, разозлило меня. - Ни вы, ни тот, кто послал вас, кто бы вы там ни были, не знаете меня так хорошо, как вам, по-видимому, кажется. Должен вам сказать, что я никуда не хожу, если не знаю, куда именно нужно идти. И с кем мне встречаться, я тоже сам решаю. Так что скажите-ка мне, куда вы хотите пойти со мной, с кем я должен встретиться и почему. А потом я решу, принимать мне или не принимать этот ваш… призыв.
Он спокойно выслушал меня. И вдруг совершенно неожиданно схватил меня за запястье. Я имел дело со многими сильными людьми, но такой хватки еще не встречал. Мою руку точно парализовало - трость выпала.
- Вам было сказано все, что нужно. И теперь вы пойдете со мной.
Он выпустил мою кисть, я вскочил на ноги, задыхаясь от ярости.
- Убирайтесь к черту! - крикнул я. - Я иду, куда я хочу и когда я хочу. - Я нагнулся за тростью. В то же мгновение он сгреб меня в охапку.
- Вы пойдете туда, куда хочет Тот, кто послал меня, и когда Он хочет.
Он держал меня, как котенка, и быстро обыскивал. Он нашел пистолет под мышкой левой руки вытащил его из кобуры. Тут же отпустил меня и отступил назад.