— Шарейн! Шарейн! — шептал он, ее волосы укрыли его, как покрывало, а она прижимала его лицо к своим щекам, к шее, к груди.
— Где ты был, Кентон? — всхлипывала она. — Что со мной сделали? И где корабль — куда меня забрали? Но… какая разница, раз ты снова со мной?
— Шарейн! Шарейн! Любимая! — повторял он снова и снова, прижимаясь к ней губами.
Сильные руки схватили его за горло, прервали дыхание. Задыхаясь, он увидел безумные глаза жреца Бела. Он считал его убитым, но тот был жив.
Кентон обхватил жреца правой ногой, изо всех сил навалился на него, тот упал, увлекая за собой Кентона. Руки его ослабли чуть-чуть, но достаточно, чтобы Кентон сам схватил его за горло. Как змея, жрец выскользнул, откатился, встал. Кентон, не менее быстрый, поднялся. Прежде чем он смог извлечь меч, жрец опять был рядом, одной рукой он прижимал правую руку Кентона, другой отводил левую, одновременно вцепившись ему в горло.
Сквозь барабанный бой крови в ушах Кентон услышал далеко внизу бой другого барабана, будящего, призывающего, угрожающего, как будто в гневе и тревоге билось само сердце зиккурата!
Этот звук слышал и Джиджи; далеко внизу он только что своими обезьяньими руками забросил веревку с крюком на ограждение внешней лестницы; с лихорадочной скоростью взобрался он по веревке, и так же быстро последовали за ним Зубран и Сигурд.
— Тревога! — прошептал Сигурд, увлекая их под укрытие стены, чтобы они могли его услышать. — Молитесь Тору, чтобы эти часовые не услышали. Теперь быстро!
Цепляясь за стену, трое ползли вверх вокруг серебряной террасы Сина, бога Луны. Молнии почти прекратились, но дождь струился сплошным потоком, ревел ветер. Лестницу покрывал поток воды почти по колено. Тьма большой бури окружала их.
Дыша ветром и дождем, преодолевая встречный поток, они поднимались трое!
По высокому жилищу Бела катались Кентон и жрец, стискивая друг друга и пытаясь вырваться. Вокруг них кружила Шарейн, держа в руках меч, украденный у жреца, тяжело дыша, пытаясь найти возможность для удара; но так тесно были сплетены дерущиеся, что она не находила такой возможности; перед ней была то спина жреца, то тут же — спина Кентона.
— Шаламу! Шаламу! — У золотого занавеса стояла танцовщица Бела, которую сквозь ужасы таинственных храмов привела любовь раскаяние, отчаяние. С бледным помертвевшим лицом, дрожа, цеплялась она за занавес.
— Шаламу! — кричала танцовщица. — Они идут за тобой! Их ведет жрец Нергала!
Спина жреца была обращена к ней, а Кентон глядел на нее. Голова жреца склонилась вперед, он пытался зубами вцепиться в шею противника, разорвать артерии; он был глух, слеп ко всему, кроме стремления убивать.
И Нарада, увидев лицо Кентона в неверном свете жаровни, приняла его за лицо человека, которого она любила.
Прежде чем Шарейн смогла пошевелиться, Нарада пролетела по комнате.
И вонзила кинжал по самую рукоять в спину жреца Бела!
Укрываясь в нише стен зиккурата, часовые серебряной зоны вдруг увидели руки, протянутые к ним из бури. Двое упали с шеями, переломанными когтями Джиджи, двое — под быстрыми ударами меча Сигурда, еще двое — под ятаганом перса. В нише лежало шесть трупов.
— Быстрее! Быстрее! — Сигурд побежал вверх. Они обогнули оранжевую зону Шамаша, бога Солнца.
Три смерти протянулись из пустоты, часовые оранжевой зоны мертвыми лежали под ногами троих.
Они ощутили глубокую черноту слева — черная стена зоны Нергала, бога смерти…
— Быстрее! Быстрее!
Жрец Бела выкатился из рук Кентона, упал на колени, откинулся, умирающими глазами глядя на танцовщицу.
— Нарада! — выдохнул он сквозь кровавую пену. — Нарада… ты… — Пена стала кровавым потоком.
Жрец Бела умер.
Один взгляд бросила танцовщица на Кентона и поняла…
— Шаламу! — закричала она и с воплем бросилась на Кентона, готовая ударить кинжалом. Прежде чем он смог поднять меч, прежде чем поднял руки, даже прежде чем он смог отступить, она была рядом. Вниз опустилось лезвие, целясь ему в сердце. Он почувствовал укол…
Кинжал скользнул, разрезал кожу над ребрами. В то же мгновение прыгнула Шарейн, схватила танцовщицу за руку, вырвала у нее кинжал и глубоко вонзила его в грудь Нарады.
Как молодое дерево под ударом топора, танцовщица на мгновение остановилась, дрожа, и упала на тело жреца, застонала и последними усилиями жизни обняла, прижалась к его губам.
Мертвыми губами к губам мертвеца!
Они смотрели друг на друга — Шарейн с окровавленными кинжалом в руке, Кентон с красными ранами на груди, написанными этим кинжалом. Потом посмотрели на жреца и танцовщицу; в глазах Кентона была жалость; не было жалости в глазах Шарейн.
— Она могла тебя убить! — прошептала она. И снова: — Она могла тебя убить!
Ослепительная вспышка заполнила комнату, сразу вслед за ней раскатился гром. Снова засверкали молнии. Кентон подбежал к двери, распахнул занавес, прислушался. Под ним в сверкающем тумане лежал тихий дом Бела. Он ничего не слышал, но какие звуки можно услышать в этом громе? Он ничего не видел, не слышал, и все же…
Он чувствовал, что опасность близка, крадется к ним, может быть, даже сейчас ползет по тем зигзагам лестницы, которые скрыты от взгляда. Пытки и смерть для Шарейн и для него… Ползет, крадется, все ближе и ближе.
Он подбежал к окну. Джиджи, Сигурд, Зубран! Где они? Смогли ли подняться по наружной лестнице? Или сейчас поднимаются, прорубая себе дорогу через ряды часовых? Насколько они близко?
Смогут ли они с ними встретиться, Шарейн и он?
Окно было глубоким. К нему через каменную кладку шел подоконник шириной в ярд. Окно закрывала широкая сплошная прозрачная пластина. Кентон подтянулся, увидел, что эта пластина представляет собой сплошной толстый прозрачный хрусталь, удерживаемый на месте металлическим обрамлением; закрывалось окно при помощи рычагов, углубленных в камень стены.
Один за другим он поднял рычаги. Окно распахнулось, его почти втолкнуло обратно силой ветра и дождя. Он, борясь с ними, посмотрел вниз вдоль наружной стены…
Ступени большой наружной лестницы проходили в сорока футах внизу!
Между окнами и ступенями пролегла почти отвесная стена, покрытая потоками ливня; по ней было так же невозможно спуститься, как и подняться.
Он посмотрел в обе стороны и наверх.
Жилище Бела представляло собой большой куб, посаженный на вершину конического храма. Окно, через которое он смотрел, находилось рядом с гранью этого куба. Не более ярда от его правой руки до грани. На двадцать футов налево тянулась черная стена, верхняя плоскость куба также в двадцати футах.
Он почувствовал рядом Шарейн, понял, что она что-то пытается сказать ему. Но не расслышал ни слова в реве бури.
На фоне вспыхивающих молний часовые Нергала увидели три силуэта судьбы, обрушившихся на них из тьмы. Ударили мечи. Один закричал и попытался бежать. Ревущий ветер на клочки разорвал его крик, длинные руки схватили его, длинные когти сломали шею; он, кружась на ветру, полетел вдоль наружной стены.
Теперь и часовые красной зоны мертвы в своей нише.
Вот трое прошли синюю зону Набу, бога мудрости; часовых здесь не было; не было их и перед домом Иштар; не было и снаружи золотого дома Бела.
И тут извивающаяся лестница внезапно кончилась.
Здесь трое устроили совет, разглядывая гладкую каменную стену, поднимающуюся над ними, без единого углубления. Они услышали вопль, который не смогла заглушить даже буря, — отчаянный вопль танцовщицы Бела, бросившейся на Кентона.
— Крик донесся оттуда! — Сигурд указал на край стены, за которой, скрытое от них, окно жилища Бела смотрело на молнии. Тут они увидели, что большая лестница, заканчивается у самого края стены. Но устоять и заглянуть за этот край невозможно.
— Попробуем воспользоваться твоими длинными руками, Джиджи, — выдохнул Сигурд. — Стань как можно ближе к концу лестницы. Вот так! Ухвати меня за ноги и просунь наружу. У меня сильная спина, и я смогу заглянуть за угол.
И Сигурд, как листок, прижатый к стене ветром, посмотрел прямо в лицо Кентона; до него было не более фута.
— Подожди! — крикнул Сигурд и толчком ноги дал знак Джиджи тянуть его назад.
— Там Волк! — сказал он. — В окне, так близко, что сможет втащить меня. Подними меня снова, Джиджи. Когда я дерну ногой, отпускай! Потом пусть Зубран пройдет той же дорогой. А ты оставайся здесь, Джиджи, — без тебя мы не сможем вернуться. Стой на месте с вытянутыми руками и жди, когда мы их коснемся. Тогда тащи. Теперь быстрее!
Снова он повис, руки его поймал Кентон. Джиджи выпустил его. Мгновение он висел в пустоте, затем его втянули в окно.
— Сейчас Зубран! — крикнул он Кентону и побежал к двери, у которой с мечом в руке стояла Шарейн.
Теперь перс, вися в могучих руках Джиджи, перегнулся за угол, ухватился за руки Кентона и стал рядом с ним.
Раздуваемая порывами ветра через открытое окно, жаровня вспыхнула, как факел; тяжелый золотой занавес вздымался, маленькие огоньки вдоль стен погасли. Перс откинулся назад, нашел рычаги, закрыл окно. Быстро пожал руку Кентона, с любопытством взглянул на тела жреца и танцовщицы.
— Где Джиджи? — спросил Кентон. — Что с ним? Вас не преследуют?
— Нет, — мрачно ответил перс. — Или если и преследуют, то руки у них сделаны из тени, так что удержать меч не могут, Волк. Джиджи в безопасности. Он ждет, чтобы подхватить нас, когда мы вылезем из окна. Все, кроме одного, — добавил он негромко.
Кентон, думая, о Джиджи и о пути на свободу, не слышал последней странной фразы. Он подошел к двери, по одну сторону которой стояла бдительная Шарейн, по другую — напряженный Сигурд. Привлек к себе Шарейн в яростной ласке, выпустил ее и заглянул за занавес. Далеко внизу увидел он тусклый блеск, отражение света в кольчугах, щитах и мечах. На четверти высоты угловатой лестницы, ведущей от дома Бела, поднимались солдаты, медленно, осторожно, молча; они ползли, надеясь застать врасплох, как они думали, жреца Бела, дремлющего в объятиях Шарейн.