Он попал в паутину искушений, раскинутую Сатаной!
Что ж, несмотря на все виденное, эта паутина захватила и меня. Я чувствовал нетерпение, напряженное желание испытать собственную удачу. Но сильнее стремления обрести сокровища, которые он обещал, было желание заставить этого насмешливого, холодного и безжалостного дьявола подчиниться мне, как он заставил меня подчиняться себе.
Консардайн оторвался от очаровавшего его зрелища и повернулся ко мне.
— У вас был нелегкий вечер, Киркхем, — сказал он. — Хотите идти прямо к себе или заглянете ко мне и мы немного выпьем?
Я колебался. Мне хотелось задать тысячу вопросов. И все же более настоятельной была необходимость остаться в одиночестве, и переварить все, что я видел и слышал в этом странном месте. К тому же — на сколько из тысячи моих вопросов ответит он? Судя по предыдущему опыту, будет немного. Он сам принял решение.
— Вам лучше лечь, — сказал он. — Сатана хочет, чтобы вы обдумали его предложение. В конце концов мне не разрешено… — он торопливо поправился, — мне нечего добавить к тому, что он сказал. Он хочет получить ответ завтра утром, вернее, — он взглянул на часы, — сегодня, поскольку уже почти два часа ночи.
— Когда я его увижу?
— О, не раньше полудня. Он, — Консардайн слегка вздрогнул, — он будет с утра занят. Можете спать до полудня, если хотите.
— Хорошо, — ответил я, — пойду к себе.
Без дальнейших комментариев он провел меня сразу через амфитеатр к задней стене храма. Нажал, одна из панелей скользнула в сторону, открыв еще один маленький лифт. Заходя в него, Консардайн оглянулся. Отпечатки тревожно мерцали. Двое одетых в белое стражников стояли по обе стороны черного трона, внимательно глядя на нас своими странными глазами.
Консардайн снова вздрогнул, затем вздохнул и закрыл панель лифта. Мы вышли в длинный сводчатый коридор, выложенный плитами из мрамора. Дверей в нем не было. Консардайн нажал на одну из плит, и открылся второй лифт. Он остановился, и я оказался в комнате, в которой переодевался в вечерний костюм.
На кровати была приготовлена пижама, в кресле — купальный костюм и халат, под креслом — домашние туфли. На столе стояли графины с виски, ромом и бренди, содовая, чаша со льдом, фрукты и пирожные, несколько коробок моих любимых сигарет и — мой пропавший бумажник!
Я открыл его. Мои визитные карточки, письма, деньги — все было на месте. Без слов я налил себе и предложил Консардайну присоединиться ко мне.
— За счастливые шаги, — он поднял свой стакан. — Пусть вам повезет!
— И вам тоже, — ответил я. Лицо его дернулось, измученное выражение появилось во взгляде, он странно посмотрел на меня и чуть не поставил стакан.
— Тост вам, а не мне, — наконец сказал он и осушил свой стакан. Потом пошел к лифту. У панели остановился.
— Киркхем, — медленно заговорил он. — Спите спокойно, ничего не бойтесь. Но — держитесь подальше от стен. Если что-то захотите, позвоните, — он показал кнопку на столе, — придет Томас. Повторяю — не пытайтесь открыть эти панели. На вашем месте я бы сразу лег спать и ни о чем не думал до пробуждения. Кстати, хотите снотворного? Я ведь на самом деле доктор, — он улыбнулся.
— Спасибо, — ответил я. — Я усну так.
— Спокойной ночи. — Панель за ним закрылась.
Я налил себе еще и начал раздеваться. Сонным я себя не чувствовал — совсем наоборот. Несмотря на предупреждение Консардайна, я осмотрел стены спальни и ванной, трогая их в разных местах. Стены казались прочными, сплошными, из крепкого дерева, выкрашенного под мрамор и прекрасно отполированного. Как я и думал, не было ни окон, ни дверей. Комната моя, в сущности, оказалась роскошной камерой.
Одну за другой я выключил все лампы, лег в постель и потушил последнюю, стоявшую на столике рядом.
Не знаю, долго ли я лежал в темноте, размышляя, прежде чем ощутил, что в комнате не один. Я не слышал ни малейшего звука, но был абсолютно уверен, что в комнате есть еще кто-то. Я выскользнул из-под легкого покрывала и переместился в низ кровати. Присел тут на одной ноге, готовый прыгнуть на тайного посетителя, когда он подойдет к кровати. Зажечь свет означало бы отдаться ему в руки. Кто бы он ни был, он, очевидно, считает меня спятившим, и нападение — если оно будет — произойдет в том месте, где естественно находиться спящему человек ку. Но мое тело было совершенно в другом месте, и мне предстояло удивить визитера.
Вместо нападения я услышал шепот:
— Это я, капитан Киркхем, Гарри Баркер. Ради Бога, сэр, не шумите!
Мне показалось, что я узнаю этот голос. Потом я вспомнил. Баркер, маленький солдат-кокни, которого я нашел в изорванных осколками зарослях на Марне. Он потерял много крови. Я оказал ему первую помощь и отнес маленького солдата в полевой госпиталь. Так получилось, что я провел несколько дней в городе, где размещался базовый госпиталь, куда, в конце концов, поместили Баркера. У меня вошло в привычку регулярно заходить к нему потолковать, я приносил ему сигареты и другие мелочи. Его благодарность и преданность были по собачьи трогательными: он оказался сентиментальным малым. Но как, во имя Господа, он появился здесь?
— Вы меня помните, капитан? — в шепоте звучало беспокойство. — Подождите. Я вам покажу….
Загорелась маленькая лампочка, так затемненная руками, чтобы только на мгновение осветить лицо говорящего. Но в это мгновение я узнал Баркера. Тонкое, узкое лицо, взъерошенные волосы песочного цвета, короткая верхняя губа.
— Баркер, будь я проклят! — я негромко произнес это, но не добавил, как мне приятно видеть его. Если бы он был достаточно близко, я бы его обнял.
— Ш-ш-ш! — предупредил он. Я уверен, что за мной никто не следит. Но в этом проклятом месте нельзя ни в чем быть уверенным. Возьмите меня за руку, сэр. Там стул, возле того места, где я вышел из стены. Сядьте на него и зажгите сигару. Если я что-нибудь услышу, ускользну назад — а все, что вы делаете — сидите и курите.
Рука его коснулась моей. Казалось, он видит в темноте: он безошибочно провел меня по комнате и усадил на стул.
— Закуривайте, сэр, — сказал он.
Я зажег спичку и закурил сигару. Пламя осветило комнату, но не Баркера. Я погасил спичку и через мгновение услышал возле своего уха шепот:
— Прежде всего, сэр, не позволяйте ему дурачить вас этим вздором насчет того, что он дьявол. Конечно, он дьявол, проклятый, гнусный дьявол, но не настоящий. Он вас обманывает, сэр. Он человек, как вы и я. Нож в его черное сердце или пуля в кишки — и вы убедитесь.
— Как вы узнали, что я здесь? — спросил я шепотом.
— Видел вас в кресле, — ответил он. — Вот моя рука. Когда захотите сказать что-нибудь, нажмите, и я наклонюсь. Так безопаснее. Да, видел вас в кресле — там. Дело в том, сэр, что я как раз слежу за этим креслом. Да и за многим другим тоже. Поэтому он и оставил меня в живых, Сатана, я хочу сказать.
И он с горечью вернулся к первой теме.
— Он не подлинный дьявол, сэр. Никогда не забывайте об этом. Меня воспитали богобоязненным. Мои родители были пятидесятниками. Учили меня, что Сатана в аду. Вот когда эта проклятая свинья попадет в ад, настоящий дьявол покажет ему за то, что он украл его имя! Боже, как бы мне хотелось увидеть это!
— Увидеть снаружи, — торопливо добавил он.
Я пожал ему руку и почувствовал, как его ухо чуть не коснулось моих губ.
— Как вы сюда попали, Гарри? — прошептал я. — И кто он — Сатана, кто он на самом деле?
— Я вам все расскажу, капитан, — ответил он. — Это займет немного времени, но Бог знает, когда снова будет возможность. Поэтому я и пробрался к вам, как только смог. Этот кровожадный зверь издевается над бедным Картрайтом. Смотрит, как тот умирает! Остальные спят или напиваются до полусмерти. Но все же, как я сказал, нужна осторожность. Позвольте мне рассказать, а потом я отвечу на вопросы.
— Давайте, — согласился я.
— До войны я был электриком, — донесся из темноты шепот. — Лучше меня не было. Настоящий мастер. Он это знает. Поэтому и оставил меня в живых, я говорил вам. Сатана — ах-х-х!
Пошли войны, дела пошли худо. Найти работу было трудно, жизнь стала дорогая. Да и я по-другому стал смотреть на вещи. Видел множество лицемеров, которые в войну палец о палец не ударили, а жили роскошно и гребли все себе. Какое право они имеют на это, когда те, кто воевал, и их семьи голодают и мерзнут?
Руки у меня всегда были ловкие. И на ноги я легок. Карабкаюсь, Как кошка. Как проклятая многоножка. И тихо! Привидение в калошах — парад по сравнению со мной. Я не хвастаю, сэр. Просто рассказываю.
И вот я сказал себе: «Гарри, это все неправильно. Гарри, пора тебе применить свои таланты. Пора приняться за настоящую работу, Гарри».
С самого начала в новом деле я был хорош. Поднимался все выше и выше. От вилл к жилым домам, от жилых домов к особнякам. И никогда не попадался. Меня прозвали Гарри Король Кошек. Поднимался по водосточной трубе, как циркач на шест, и по стене дома, как по водосточной трубе. И в новом деле был мастером.
Потом я встретил Мэгги. Такая, как Мэгги, сэр, встречается только раз. Такие быстрые пальцы! После нее Гудини и Герман — как замедленная съемка. И настоящая леди. Когда хотела.
Много отличных парней увивались возле Мэгги. Всем отказ. Вся была в работе. «Черт возьми! — говорила она, как герцогиня. — На кой дьявол мне муж? Черт возьми! — она говорила. — От мужа столько же толку, как от головной боли!» Около нее не разбежишься, около Мэгги.
Капитан, мы с ума сходили друг по другу. Быстро поженились. Сняли хороший домик в Мейд-Вэйл. Был ли я счастлив? А она? Боже!
«Послушай, Мэгги, — сказал я, когда кончился медовый месяц. — Тебе теперь незачем работать. Я хороший кормилец. Такой же надежный, как добросовестный рабочий. Наслаждайся жизнью и сделай наш дом уютным».
И Мэгги ответила: «Хорошо, Гарри!»
Помню я тогда носил зажим для галстука, который она мне подарила на свадьбу. С большим рубином. И часы она мне подарила, и модное кольцо с жемчугами. Я их увидел у джентльменов в отеле, где мы остановились на ночь, и восхищался ими. А когда мы пошли в нашу комнату, она мне их все подарила. Вот как Мэгги работала!