Вслед за Софи я углубляюсь в ряды брезентовых торговых палаток. Продавцы подзывают: «Сяоцзе, лай, лай!»[31] — и указывают на свои фруктовые прилавки или вешалки с одеждой. Их энергичные оклики манят меня. Я соприкасаюсь с традицией, насчитывающей, должно быть, сотни или даже тысячи лет. Софи достает бумажник в каждом втором ларьке: она приобретает блузку Hello Kitty, матерчатый пенал с узором в виде крошечных мультяшных мишек, напитки для нас обеих.
— А ты ничего не хочешь? — спрашивает меня подруга.
Мне слегка не по себе. В моей семьей каждый цент на счету, и я никогда не чувствовала себя вправе скупать все, на что упадет взгляд, в отличие от Софи. Наша цель — клубный прикид, и я должна приберечь свой запал для него.
— Э… Да, разумеется, — отвечаю я. — Пока прицениваюсь.
Софи просматривает стопку джинсов DKNY, примеряет желтые куртки North Face, вертит в руках сумочки Coach.
— Конечно, подделки, зато за бесценок, — восхищается моя новая подруга. Она прикладывает ко мне полосатое платье с надписью «ЕПе». — Как насчет этого? Прямо твой фасончик. Ты стройная, но крепенькая.
— Спасибо, только не это, — отмахиваюсь я. — Я хочу наряд, в котором мама убила бы меня.
— Мне нравится ход твоих мыслей, — хохочет Софи.
— Привет, Софи. — К моему разочарованию, к нам подходит Рик. Он наклонил голову набок, потому что держит на плече стофунтовый холщовый мешок, балансируя им, как китенком. Получается, он тоже удрал с церемонии открытия смены. От стопроцентной влажности моя кожа стала липкой, но чудо-мальчик в темно-зеленой рубашке, обтягивающей широкие плечи, по непостижимой причине свеж и прохладен, точно тенистый ствол дуба. Я досадливо морщусь.
— Это рис? — Софи возмущенно бьет кулаком по его мешку. — Ты что, переводишься на мой кулинарный факультатив?
— Я пытался, но мест уже не осталось. — Чудо-мальчик поправляет мешок на плече. — Это вместо гирь. Оказалось, настоящие гири здесь стоят пятьдесят баксов кило, вот я и купил рис. Десять центов за килограмм. — Рик ухмыляется, явно довольный собой.
Я приподнимаю бровь. А он сообразительный.
И, как оказалось, без понтов. Но Софи вздыхает:
— Мы здесь меньше трех часов, а ты уже взялся за тренировки!
— Я пятнадцать часов просидел в самолете, зажимая уши коленями. Шикарно отдохнул, пора за работу.
Я согласна: вместо того чтобы страдать от джетлага, я чувствую себя настолько бодрой, что готова обойти весь город. Чудо-мальчик перекладывает мешок на другое плечо. Его футболка задирается, обнажая смуглый мускулистый живот; я тут же отворачиваюсь, но он успевает перехватить мой взгляд. До чего же по-дурацки вышло!
— Что ж, по крайней мере, настроение у тебя улучшилось, — говорит Софи. — Дозвонился?
— Да, симка заработала. У меня в комнате и стационарный телефон есть.
— Так нечестно, правда? У нас нет никакого телефона.
— Мой сосед по комнате — какой-то ВИП. Зовут Ксавье. Мы еще не познакомились.
— Ну разумеется, ВИП достался именно тебе.
Софи ловит мой взгляд и многозначительно поводит бровью. Ксавье.
— Проехали. Дженна передает тебе привет. Вот что я для нее нашел. — Рик дотрагивается до торчащей из его кармана головки резной птицы, перевязанной красной ленточкой. Выходит, он не только чудо-мальчик, но и чудо-бойфренд. Кто бы сомневался. Мне до сих пор не верится, что Софи предложила ему встречаться со мной — я ни за что не стала бы добиваться шумного родительского одобрения таким образом. Ну почему у мистера Суперотличника не хватает скромности, чтобы хоть выглядеть соответствующе — подслеповатым прыщавым заморышем. Впрочем, Софи права: настроение у него разительно улучшилось.
— В четверг махнем в клуб «Поцелуй», — сообщает ему Софи. — Это идея Эвер.
Рик приподнимает густую бровь:
— Времени даром не теряете, да?
— Carpe diem[32]. — Я невозмутимо пожимаю плечами. На улицах Тайбэя звучит латынь, а не китайский. Вот так-то!
— Carpe noctem, — отвечает он, — лови ночь.
Deodamnatus![33] Чудо-мальчик снова меня обставил: сколько же языков он знает? Я утешаю себя, представляя, как использую это большое крепкое тело в качестве боксерской груши.
— Встретимся возле нашей комнаты в одиннадцать, — заявляет Софи. — И пожалуйста, не надевай желтое. Оно придает тебе…
— Ты уже говорила: желтушный вид. — Рик косится на меня. К своей большой досаде, я прямо обмираю от этого взгляда. — Тетушка Клер будет в восторге, когда узнает, что ты умоляла меня сопровождать вас. И даже подкупала прекрасными рекомендациями по стилю. Я приду. Не желаю разбивать ничьих сердец.
— Вот он, настоящий Рик У. С возвращением! Только не говори, что это результат телефонного секса с Дженной.
— Попрошу без грязных намеков.
— Ну, за нас-то не волнуйся. — Софи берет меня за руку, пока я пытаюсь отмахнуться от непрошенных видений. — Ни одному парню не под силу разбить наши сердца.
— А я за вас и не волнуюсь, девочки.
И, осклабившись, чудо-мальчик удаляется, по-прежнему неся на плече мешок.
— Обойдемся без сопровождающих! — кричу я, но Рика уже и след простыл.
Час спустя я неуверенно таращусь в большое зеркало в отгороженной занавесками примерочной. Черная шифоновая юбка на целых два дюйма выше колен. Я поворачиваюсь, чтобы рассмотреть корсетоподобную спинку черного топа с бретелькой через шею, и вижу атласную шнуровку и широкие просветы, через которые проглядывает голая кожа. Это наряд для танцев — взмахов ногами, пируэтов, сильных рук, обнимающих за талию. Наплевать, что корсеты вышли из моды, я их обожаю.
Но между поясом юбки и топом виднеется широкая полоса бледной кожи.
«Какой позор! — звенит у меня в ушах мамин голос. — Хочешь, чтобы мальчики думали, что ты испорченная девчонка?»
Мое отражение вздрагивает. Нынче летом правило «Одеваться как монашка» отменено, но, кажется, с этим нарядом я все же переборщила. «А кроме того: что подумает сопровождающий Рик?» — проносится у меня в голове, прежде чем я вспоминаю, что мне без разницы. Я нехотя стаскиваю с себя юбку и топ и возвращаю протестующему продавцу. В любом случае, мне такое не по карману. Но тут меня осеняет. Может, я сумею найти в Тайбэе танцевальную студию и запишусь туда? Эта мысль дает мне новую надежду.
Я направляюсь вдоль вешалок с платьями к магазину на другой стороне торгового ряда, где перед зеркалом вертится моя подруга. Она одергивает подол платья из золотого ламе, тонко расшитого цветами. Шелковая материя туго облегает пышные формы; Софи надевает на шею связку золотых цепочек, которые струятся по глубокому V-образному вырезу в ложбинку декольте. Она воплощение сексуальности и не боится открыто демонстрировать это.
— Дошао цянь?[34] — интересуется Софи у продавца. — Что? — взрывается она, когда тот называет цену. — Тай гуй![35]
Я, разинув рот, наблюдаю, как плутовка разыгрывает представление, достойное «Оскара»: она торгуется, жестикулирует, чуть ли не ударяется в слезы и наконец сбивает цену платья втрое, а довольный продавец хлопает в ладоши.
— Вот это да, — шепчу я, пока платье заворачивают в газету.
Софи шикает на меня.
— Он не остался внакладе, — шепчет подруга и исчезает в магазине, увешанном пальто Burberry.
Я снимаю с вешалки черное коктейльное платье и прикладываю к себе. Мое лицо в зеркале мрачнеет. Я выгляжу так, будто собралась на похороны. Даже на расстоянии в семь тысяч миль мама снова превращает меня в маленькую девочку, а вот Софи будет выглядеть так, как и должна выглядеть восемнадцатилетняя красотка, сбегающая в ночной клуб.
На улице гудит клаксон. Я выгладываю из магазина и вижу серебристый БМВ с тонированными стеклами, с трудом прокладывающий дорогу в толпе пешеходов, чтобы притормозить у тротуара. К моему удивлению, с заднего сиденья вылезает уже знакомый мне молодой человек в черной рубашке. На лицо ему падают волнистые черные волосы, в мочке уха сверкает опаловая серьга. Это же парень, развлекавшийся с девушкой в розовом, — Ксавье! ВИП-сосед Рика.
Я тихонько исчезаю из поля его зрения и приникаю к щели между двумя виниловыми лентами шторы, через которую наблюдаю, как Ксавье, вылезающего из машины, внезапно останавливают. Похожий на него мужчина, сидящий в салоне, дергает парня за руку. Видимо, это его отец. Значит, он живет здесь?
Они начинают громко и ожесточенно переругиваться на китайском, заставляя нескольких туристов торопливо прошмыгнуть мимо. Я узнаю одно слово, сказанное отцом Ксавье, только потому, что в детстве мои двоюродные братья вечно обзывали им друг друга: байчи. Идиот. Ксавье показывает средний палец, выскакивает из машины и хлопает дверью. Серебристое авто с визгом отъезжает.
Я отступаю еще дальше, потрясенная силой их гнева. Фигура Ксавье, смотрящего вслед машине, — воплощение ярости: руки по швам, кулаки сжаты. На щеке горит красноватое пятно — синяк? Неужели отец его ударил? Неважно, чего требует строгий родитель — хорошей успеваемости, беспрекословного послушания или раболепной сыновней почтительности. Ксавье не согласен покорно подчиняться, как Эвер Ван. Он сопротивляется. Поможет ли? Да и возможно ли это вообще?
В памяти всплывает Дэн — моя первая настоящая любовь. Он сидел сзади меня на уроке химии в одиннадцатом классе и был единственным двенадцатиклассником[36] а Уилл Мэтьюз называл его идиотом. Дэн одолжил мне карандаш, потом я одолжила ему карандаш, и мы начали вместе делать лабораторные, ломая голову над учительскими каракулями на доске. Дэн мучился с расчетами растворимости и попросил помочь ему.
— Конечно. — Я, танцуя, подбежала к фонтанчику для промывания глаз. — Хочешь, приходи ко мне домой.