[59], на втором выхожу в черном платье из такси с горящими в предвкушении глазами.
— Кто это может быть? — недоумевает Софи, когда мы крадемся по коридору, отправляясь в ночной клуб «Омни».
— Понятия не имею, — уверяю я. Все три рисунка сделаны в общественных местах, где находились десятки ребят из «Цзяньтаня». — Он отличный шпион.
Я взволнована. Тайный поклонник! Ведь кроме Дэна, вспыхнувшего недолгой страстью, ни один парень еще не увлекался мною.
В клубе я танцую с Деброй и Лорой в пульсирующих зеленых огнях под классные песни, пока не падаю рядом с Риком в баре и не осушаю в три глотка его стакан воды. Вечно этот вундеркинд попадается мне на пути.
— Привет, — задыхаясь, бормочу я.
— Привет, — ухмыляется Рик, но его улыбка тут же гаснет. Он снова взвинчен: локоть лежит на стойке бара, большой палец правой руки знакомым беспокойным жестом ковыряет подушечки остальных пальцев. Теперь, когда Рик предупредил меня насчет своей переменчивости, я уже не так раздражаюсь. Надеюсь, все его тревоги скоро улягутся.
Огни стробоскопа высвечивают четыре бледных шрама посередине каждого его пальца.
— Должно быть, тебе пришлось накладывать швы. — Всего несколько дней назад я бы не отважилась спросить. — Что произошло?
Рик сжимает кулак и ударяет по стойке:
— Всего лишь небольшая прошлогодняя травма.
— Перелезал через колючую проволоку?
— Что-то типа того.
Повернувшись к костистому бармену, Рик по-китайски заказывает два коктейля из гуавы — мое новое пристрастие. Я добавила в свой словарь еще несколько ключевых гастрономических терминов.
— Я сама заплачу.
Я лезу в карман, но Рик меня уже опередил.
— Я угощаю.
— Э… спасибо. В следующий раз моя очередь.
Рик чокается со мной.
— Это не Бенджи. Он рисует комиксы. Совсем не тот стиль. На тебя запали несколько парней, но я носом нарисую лучше, чем они руками.
— Несколько? — Я наливаю себе еще воды из кувшина. — Кто они?
— Не в твоем вкусе, — отмахивается от них Рик, словно от мух.
— Ну, кто бы ни был этот художник, он снова подкинул нам загадку. — Я достаю из сумочки новые рисунки. — Может, я с ним вообще не знакома.
Рик подносит рисунки к свету. Внимательно изучает их.
— О, ты с ним знакома.
— Что? Откуда ты знаешь? Погоди, ты знаешь, кто это?
— Нет, но он с тобой разговаривал. Вот смотри! — Рик указывает на губы на моем портрете. — Когда ты взволнована, у тебя дергается уголок рта. Ухватил бы он эту деталь, если бы не общался с тобой?
Я смущенно хихикаю. И чувствую, как у меня дергается уголок рта, совсем как на рисунке.
— Э… Раньше мне никто об этом не говорил.
Рик продолжает рассматривать рисунки, я вытаскиваю их из его пальцев и убираю. Он удивленно таращится на меня.
— А как насчет тебя? — осведомляется чудо-мальчик. — Есть какие-нибудь зацепки?
На «Корабле любви» я познакомилась с десятками парней со всех концов Соединенных Штатов и Канады. И, разумеется, время от времени чувствовала проблески интереса к себе, что тоже было для меня непривычно.
— Ну, мы с Сэмом долго беседовали о том, как я была единственной азиаткой в классе, а он, наполовину чернокожий, наполовину китаец, рос в Детройте.
— Сэм крут. Я выясню, как он рисует. Что насчет Дэвида? Слышал, ты консультируешь его по поступлению на медицинский.
— И парни еще называют девушек сплетницами! — Я убираю рисунки, чтобы скрыть румянец удовольствия. — От меня ему мало проку. Эти бакалаврско-медицинские программы совсем другие. Мне ведь уже не придется сдавать отдельный экзамен на медицинский факультет[60].
— Уверен, что от тебя есть прок. — Рик кладет локоть на стойку бара, касаясь моей руки. — Ты объяснила Дэвиду, что главное — это собеседование.
— Он так сказал? Это мнение моего школьного консультанта по высшему образованию. Собеседование показывает, что ты за человек.
Я мрачнею.
— Что такое? — спрашивает Рик.
— Просто размышляю.
— О рисунках?
Нет, о том, как писала заявления в вузы. Как мучилась с циклом Кребса, часами корпела над сочинениями. Собеседования, ожидание, страхи. Я больше не хочу проходить через подобное, но это только начало.
— Да. Выпускной год был сущим адом. Вот почему я сюда поехал — мне необходимо было передохнуть. Упростить себе жизнь хотя бы на лето, прежде чем дерьмо снова намотается на вентилятор, понимаешь?
— Я счастлива, что попала сюда, — признаюсь я. — Не думала, что так получится.
Начинает играть популярный медляк, и на танцполе все дружно вздыхают. Девушки обвивают руками шеи парней, и улыбка сбегает с моего лица. Рик не собирается меня приглашать, но почему я вообще об этом подумала? Мой взгляд падает на Софи; ее огненно-оранжевое платье, точно цветочный лепесток, льнет к одетому во все черное Ксавье, белые руки закинуты ему на плечи, щека прижата к его груди, моя подруга покачивается с закрытыми глазами. Похоже, Ксавье ей действительно нравится, хотя мне не по душе, что она постоянно разводит его на подарки — ананасовое печенье[61] подвеску из натурального камня. Такое ощущение, что это ее способ сквитаться.
Рядом с ними на танцполе целуется взасос какая-то парочка. Еще одна неторопливо тискается под музыку, не обращая внимания на окружающих. Воздух насыщен гормонами. Я отворачиваюсь и тут же встречаюсь взглядом с Риком. Мои щеки пылают еще ярче. Я ставлю между нами стакан:
— Ну-ка, поведай, почему чудо-мальчик променял пианино на скамейку запасных?
Рик ухмыляется уголком рта, и у меня возникает чувство, будто он отлично понимает, что я делаю.
— Тебе нужна стерильная версия? Или правдивая?
— Ты ведь без затей не можешь, так? Давай обе.
На его щеке появляется ямочка, которой я раньше не замечала.
— Однажды в седьмом классе я увидел, что мальчик, выступавший после меня в Линкольн-центре, одержим музыкой. Я был совсем не такой. Играть умел, но не чувствовал музыку, как он. И тогда я понял, что мне нужно не фортепиано, а мастерство. Стал размышлять, чему бы хотел научиться по-настоящему.
— Футболу?
— Будь проклят, У! — Марк дотягивается до коктейля Рика и забирает его, челка цвета молочного шоколада падает ему на глаза. — Вот так ты и занял мое место в Йеле.
Подмигнув мне, он осушает бокал Рика. Я усмехаюсь.
— Ты же занимаешься бегом в Калифорнийском, — парирует Рик. — Ты один из самых умных парней, которых я знаю. Если тебе от этого станет легче, Бенджи поступил на мое место в Принстоне, хотя потом и передумал.
— Ты не можешь этого знать, — возражаю я. — Нельзя говорить, что ты не попал туда из-за него.
— Подумай хорошенько. — Марк машет рукой в сторону толпы цзяньтаньцев. — Здесь все подавали заявления в одни и те же вузы. Все мы, американские азиаты, в одной лодке. Один китаец с идеальным академическим тестом[62] проходит, другой — нет. Квота.
— Опять права качаешь, — говорит Рик. — Они утверждают, что никакой квоты не существует.
Марк презрительно фыркает:
— Утверждают! Так они тебе и признаются.
Рик впивается большим пальцем в свои шрамы, голос его дрожит:
— Мир не ограничивается Лигой плюща. Если ты чего-то стоишь — значит, стоишь.
— Так вот истинная причина, по которой ты бросил пианино? — поддеваю его я.
— В средней школе я был заморышем. В спортзале половину девушек разбирали по командам до меня. Капитаны команд, которым я доставался, закатывали глаза. Сущая пытка. В конце восьмого класса к нам пришел вербовать новобранцев футбольный тренер из старшей школы и посулил вечную славу и почет. Вернувшись домой, я на коленях умолял маму разрешить мне бросить музыку.
— И она согласилась? Так сразу?
— Мама никогда не донимала меня насчет школы или увлечений — правда, у нее имеются кое-какие претензии ко мне. — По лицу Рика пробегает тень. — Кроме того, она страдает ревматоидным артритом, и это не может на ней не сказываться. Ко всему прочему родители в тот момент разводились. Видимо, это помогло мне настоять на своем.
— О, сочувствую.
Я закусываю губу. У мамы Дженни Ли тоже ревматоидный артрит, и она передвигается в инвалидном кресле. Как же я ошибалась, считая Рика каким-то дроном под управлением родителей!
— Белл-Люн, ты с нами? — кричит парень из-за игрового стола.
— Спасибо за выпивку, У. — Шутливо салютнув, Марк отваливает. Рик кладет под опустевший стакан большую зеленую купюру, придвигает ко мне тарелку с печеньем из клейкого риса и спрашивает:
— Что нужно, чтобы стать профессиональной танцовщицей?
— Профессиональной танцовщицей? — От неожиданности я давлюсь печеньем. — Ты так решил, увидев меня в клубе?
В ответ слышится невозмутимое «ага».
— Мне придется проходить отбор в Нью-Йоркский балет. Или в бродвейское шоу. Вот такая ерунда. — По моему тону ясно, что это невозможно.
— Ну, почему бы не попробовать?
— Потому что танцы — не профессия.
— Футбол тоже, после Йеля в профессиональный спорт не уходят.
— Я подала заявление в Тиш, — признаюсь я. После Меган я ни с кем еще это не обсуждала. — И меня выбрали из списка кандидатов.
— Это Нью-Йоркский университет, верно? — присвистывает Рик. — Весьма серьезное заведение.
И все же мне кажется самонадеянным говорить об этом. Кто-то получил из Тиша письмо о зачислении, но передумал, тогда приемная комиссия извлекла на свет божий список кандидатов и почему-то выбрала меня.
— Я отказалась. Мы не можем себе этого позволить. — Даже с надеждой на ту крохотную стипендию, за которую я хваталась, как утопающий за соломинку, один-единственный день. — Зато в воскресенье у меня просмотр на «Лебединое озеро», — быстро добавляю я. — Будет весело.
— Круто. Где?