— Я знала, что ты никому не проболтаешься, — и ты не проболталась. Мне хотелось исполосовать тебе лицо за то, что произошло с Ксавье. Но все это время я понимала, что ты лучше меня. Я понимала, что именно поэтому ты нравишься ему больше меня.
— Я не лучше тебя. Я ревновала. — Я всю дорогу ревновала к Меган, потом к Софи. К Дженне. — Я была не уверена в себе и в итоге причинила всем боль.
Софи сжимает кулаки, обернутые простынями:
— Я напечатала двадцать твоих фотографий. Пыталась вернуть оставшиеся, но не знаю, у кого они сейчас. Если вообще есть у кого-нибудь.
Двадцать! Я с трудом сглатываю. Таким образом, на руках еще пять снимков, если только один из них пока не попал на беспредельные просторы интернета. Я открываю синий веер Софи и передаю ей:
Ты не хочешь присоединиться к моей танцевальной команде?
Ее глаза расширяются, когда она берет веер, вертит его в руках.
— Что я буду делать?
— Танцевать с нами.
Она почти улыбается.
— Я видела, ты двигаешься, — продолжаю я. — Можно поставить тебя в центре или сзади, как захочешь. Только обещай, что утром мы поговорим с Мэйхуа о Маттео.
— С Мэйхуа?
Я киваю:
— Мэйхуа не Драконша. Но хорошо ее знает. Она поможет нам найти управу.
Моя подруга складывает веер и неуверенно потирает щеку:
— Нехорошо, когда девушки ябедничают, верно?
— И раскачивают лодку.
Мы замолкаем. Потом Софи кивает:
— Договорились!
И я обнимаю ее.
Я разыскиваю Мэйхуа за завтраком, и мы втроем уединяемся в алькове рядом с вестибюлем. Худое лицо Мэйхуа мрачнеет, когда мы рассказываем ей о происшествии. Затем она берется за дело. Пятнадцать минут спустя Мэйхуа, Софи и я уже сидим в кабинете перед Драконшей. Мэйхуа на беглом, безупречном китайском языке докладывает, что приключилось с Софи и как это может скомпрометировать лагерь. Через полчаса Маттео отправляют собирать вещи. Он исчезает прежде, чем кухонные работники успевают убрать со столов после завтрака. Софи чуть не плачет, обнимая Мэйхуа, и я тоже.
Во второй половине дня Софи, непривычно сдержанная, с синяком под глазом, который скрывают косметика и тень соломенной шляпы, присоединяется к нашей команде на мокром после дождя заднем дворе. Прошедшая гроза сорвала с кипарисов всю листву; вид у моих танцовщиц такой же мрачный, как у деревьев: они недовольны ее появлением.
— Шутишь, что ли? — хмурится из-под голубых волос Дебра, щекоча губами мое ухо. — Мы слишком много работали, чтобы позволить ей нанести нам удар в спину. Особенно после того, что она натворила. Эвер, одумайся!
Я пожимаю Дебре руку, благодарная ей за заботу, пусть и неуместную.
— Все будет хорошо, — шепчу я и повышаю голос: — Девочки! Прогоним весь номер.
Мои танцовщицы в эластичных футболках, шортах и леггинсах великолепны: пятнадцать сильных, совершенно разных по типу тел, двигающихся в едином ритме. Софи сидит на скамейке и критически наблюдает. Зачем — мне невдомек. Она, похоже, не жаждет с нами танцевать. Я не знаю, как ее втянуть, хотя очень хочу найти способ, но потом отвлекаюсь на танец. По мере развития номера пробел — то, чего не хватает постановке, — становится для меня все более очевидным. Как дыра в парашюте, мешающая ему принять правильную форму.
— Ты не улыбаешься, Эвер, — замечает Лора, когда мы заканчиваем. — Что-то не так?
— Прости. Этот недостающий опорный шест…
— Я тоже заметила, — вставляет Лина, поправляя на голове красную повязку. — Почему бы тебе не сделать сольный выход? Некое движение, занимающее сцену. Мы построимся вокруг тебя.
— Мне нельзя…
— Драконше необязательно знать, — говорит Дебра, — пока ты не выйдешь на сцену, а там уже будет поздно. Ты наша лучшая танцовщица. Если мы хотим, чтобы выступление стало гвоздем программы, без тебя никак. И ты это понимаешь.
Пусть Драконша отправила Маттео домой, но оказанная сегодня поддержка не защитит меня от ее огнедышащего гнева. Я представляю, как Драконша выбегает на сцену и хватает меня за шиворот: «Выключите музыку!» Я представляю, как Драконша не выбегает на сцену, а я танцую перед парнями, которые еще недавно похотливо пялились на мою фотографию в чем мать родила. Меня берет оторопь.
Но Дебра права.
— Нельзя, чтобы она узнала, — говорю я. Девочки дают клятву.
— Надо быть особенно осторожными на репетициях.
— Мы будем осторожны.
Я начинаю импровизировать, смешиваюсь с каждой из трех групп и отделяюсь. Дергаю за ленты Дебры, рассекаю пространство, пробую некоторые из новых движений в стиле кун-фу. Удовольствие от занятия любимым делом, подкрепленное азартом подруг, в конце концов изгоняет мои тревоги.
— Уже лучше, — признаю я, дотягиваясь до бутылки с водой. — Это связывает части воедино. Но все равно чего-то не хватает — энергии, содержательности.
— Тебе нужен барабанщик, — вдруг подает голос Софи. — Я попрошу Спенсера. Он на факультативе китайских барабанов. А кроме того, что у вас с костюмами?
— Я думала, найдем их на вечернем рынке.
— Я посоветовала бы для каждой группы свой цвет: синий, зеленый и оранжевый, чтобы зрителям было легче следить за ними. Красный или белый для Эвер, чтобы выделяться. У моей тети есть отличный портной в Тайбэе, очень недорогой — его я возьму на себя. И еще кое-что. Нельзя, чтобы твой талант был потрачен только на цзяньтаньское шоу. В нашем зале одни складные стулья и старый занавес. Я поговорю с дядей Тедом. В Национальном театре иногда требуются вступительные номера.
От неожиданности я захлебываюсь водой:
— В Национальном театре?
— Значит, мы выступим дважды? — Враждебность Дебры улетучивается.
— Один раз — перед «Цзяньтанем», другой — перед Тайбэем, — смущенно улыбается Софи — она взволнована и исполнена благоговейного ужаса, будто зашла на стадион и случайно поймала улетевший мяч.
Я отвечаю ей улыбкой. А затем отступаю назад, чтобы лучше разглядеть коллектив.
— Хорошо, еще один прогон…
И натыкаюсь на кого-то спиной. Чувствую теплую руку. Все взгляды устремляются через мое плечо и удивленно расширяются. Я догадываюсь, кто это, еще до того, как оборачиваюсь. Я и забыла, как он красив во плоти, даже со взъерошенными за время путешествия иссиня-черными волосами и в мятой оливковой рубашке. Мускулистая рука придерживает рюкзак, закинутый на плечо. Наушники, свисающие с шеи, спутались. Янтарные глаза встречаются с моими, и я замечаю в них прежнюю грусть, смешанную с новым светом.
— Рик, — хрипло выговариваю я. — Ты вернулся.
Глава 29
Я еле сдерживаюсь, чтобы не кинуться ему на шею.
— Я уж решила, ты не вернешься.
— Только что приехал. — Взгляд Рика скользит по моей команде. — Чем занимаетесь?
Щеки у меня ноют от широченной улыбки. Сердце бешено колотится, в голове роится миллион вопросов.
— Ставим танец для шоу талантов.
— Его сочинила Эвер, — сообщает Лора.
— Правда, что ли?
— Это была твоя идея, — замечаю я.
— Хочу закинуть вещи в комнату. — Рик поправляет на плече рюкзак. Проводит рукой по волосам, почему-то нервничая, что для него не типично. — Ты… зайдешь, когда вы закончите?
Девушки переглядываются, я поднимаю с земли веер, желая спрятать лицо прежде, чем он поймет, как я взволнована. Я изо всех сил стараюсь, чтобы голос звучал непринужденно:
— Мы еще репетируем. Загляну через пятнадцать минут.
Через семь минут я стучу в дверь Рика. Она открывается, выпуская легкое облачко пара. Рик с белым полотенцем на голом плече, в синих клетчатых боксерах и с влажными, блестящими после душа волосами выглядывает наружу. Мой взгляд скользит по загорелой груди вниз, к мускулистому животу — о боже! — и возвращается к янтарным глазам.
— Извини, — смущенно стрекочу я, — не смогла сосредоточиться на репетиции. Пришла пораньше.
Рик смущен не меньше меня.
— Не проблема. Подожди, оденусь.
Когда он закрывает за мной дверь, я улавливаю аромат свежевымытого тела. Поворачиваюсь спиной и пялюсь в деревянную дверь, сплетая пальцы. Он вернулся. Ну конечно, вернулся. Он ведь сказал, что вернется. Вернется и поговорит со мной.
— Зачем ты ездил в Гонконг? — спрашиваю я, обращаясь к стене. — Почему тебя так долго не было? Что-то случилось?
— И да, и нет. Все нормально.
Полосатая футболка облегчает мне возможность смотреть на Рика.
— Дженна была с тобой?
Он удивленно моргает:
— Откуда ты знаешь?
— Ксавье сказал.
Рик хмурится:
— Должно быть, услышал, как я говорил с ней по телефону. Вот. — Рик сует мне в руку стопку фотографий, скромно повернутых лицом вниз. — Я обшарил комнату отдыха юношей, но потом все завертелось, и у меня не было шанса передать это тебе. Прости. Надо было тебя предупредить.
— О…
Мое лицо пылает. Края фотографий царапают мне ладонь, когда я перебираю их — четыре штуки, — а потом засовываю подальше в карман. Не знаю, что хуже: что Рик видел меня голышом или что видел и остался равнодушен, словно я статуя Свободы. Мой взгляд прикован к его коленям.
— Я и помыслить не могла, что они пойдут по рукам.
— Надо думать. Все в порядке? Марк тебе передал, да?
— Ах, Марк! — Меня пробирает смех. — Он сказал ровно столько, чтобы я сходила с ума.
И обрываю себе на полуслове: я не собиралась в этом признаваться. Мне все еще невмоготу смотреть на Рика. Но тут он берет меня за подбородок и приподнимает его. Я не вижу осуждения в его взгляде. Только беспокойство. И вопрос.
Затем Рик выпускает мой подбородок. И надевает кепку.
— Пойдем куда-нибудь, где можно поговорить. У меня есть любимое место за рекой.
Мой подбородок все еще горит от его прикосновения.
— Мне запретили покидать лагерь.
Рик смотрит в окно на двор:
— Я тебя выведу.
Фаньфань, охранник из будки в начале подъездной аллеи, лишь подмигивает Рику, когда мы проходим мимо. Как просто, должно быть, шагать по жизни, когда ты Рик У. Но я больше не раздражаюсь. Репутация очень важна. Она способна сделать жизнь проще или сложнее. Рик заработал свою по старинке — добросовестным трудом.