Глаза Рика становятся какими-то пустыми, словно он уничтожил все остальные чувства, пытаясь расправиться с этим. Он достает из кармана телефон и показывает мне черно-белую фотографию малиновки, распластавшейся на земле.
— Дженна прислала мне это сегодня ночью.
Снимок зловеще красив: птичка лежит на боку, будто спит, ее крошечный клювик выделяется на фоне грязи, расправленное крылышко скромно прикрывает лапки.
— Она…
— Мертва.
— Что это значит?
— Когда мы были помладше, Дженна хоронила каждую утонувшую птичку, которую мы находили в пруду за нашими домами. Ставила камешек на могилке и оплакивала бедняжку. Делая это фото, она сказала, что у погибшей птички очень умиротворенный вид. В тот раз, когда я пытался с ней расстаться и она схватила нож, Дженна заставила меня поклясться, что я никогда не расскажу о случившемся ее родителям. Но они должны обо всем знать. Было глупо, безответственно и самонадеянно пытаться справиться с этим в одиночку. Я опасался, что Дженна решится на нечто непоправимое, поэтому связался с ее мамой и все сообщил. Она ни о чем не догадывалась. Потом ее родители перезвонили мне. Мистер Чу находился в Гонконге, так что мы договорились, что я прилечу туда, чтобы встретиться с ним лично. До этого Дженна заказала билет в Тайбэй, но поменяла его на билет до Гонконга. Я согласился подождать ее, отчасти поэтому и задержался. Но кончилось тем, что она не приехала. Дженна трижды пыталась заставить себя сесть в самолет, но так и не смогла. Боится летать. Я не в силах избавиться от жалости к ней. Мне совершенно незнакомо это ощущение беспомощности, уязвимости.
— Мне не верится… Столько недель, столько лет…
Это не чудо-мальчик, которого я воображала себе и ненавидела, а испуганный паренек, пытающийся поступать правильно.
— Ты полетел на Тайвань ради глотка воздуха? Глаза Рика расширяются. Ему явно плохо.
— Похоже на фильм ужасов, правда? Моя девушка дико боится самолетов, поэтому я отправился туда, куда она не могла меня сопровождать. Однажды Дженна сказала, что у меня нет сердца. Возможно, она была права.
Когда-то я думала то же самое, и теперь мне стыдно. — Ты остался с ней, потому что у тебя есть сердце. Ты куда добрее большинства людей. Но никогда… — Я обрываю себя на полуслове. ** Она ходила к психологу?
— Была несколько раз. И прониклась к нему лютой ненавистью.
— Но самой ей не справиться. — Возможно, из-за дислексии Перл, но папа всегда был ярым сторонником психологических консультаций. Кливлендская клиника не слишком щедра, но, к счастью, психолога наша страховка покрывает. — Требуется время, чтобы найти подходящего специалиста.
— Ее отец сказал, что изо всех сил постарается.
Я встаю и подхожу к двери, ведущей во двор. Ветер колышет сухую траву вплоть до самого входа в лабиринт из утесов. Я не спрашиваю, почему Рик не рассказывал об этом посторонним. Известная философия: не выноси сор из избы. Полиции и властям доверять нельзя: а вдруг тебя заберут? Но как же Рик попался! Вот почему он, подобно мне, одержим желанием вырваться на свободу. Дженна не единственная, кто носит камни на шее.
Я скорее чувствую, чем слышу, как Рик подходит ко мне сзади.
— Значит, ты не считаешь меня своей младшей сестрой? — не оборачиваясь, говорю я.
Его рука опускается мне на плечо, и я медленно поворачиваюсь к нему. Не знаю, кто из нас совершает первое движение. Но внезапно я оказываюсь в объятиях Рика. Одной рукой он прикасается к моему затылку, другой — к шелковой ткани на талии, утренней щетиной — к моему подбородку и прижимается губами к моим губам.
Его поцелуй проникает мне в самое сердце: правильность его губ, его тепло, руки, крепко обнимающие меня. В этом поцелуе нет ничего нежного или ласкового: силы у Рика столько, что он легко может переломить меня пополам, и мои пальцы заползают в его жесткие волосы, когда я припадаю к нему. Этот парень свеж, как родниковая вода и мята, его язык скользит в моем рту и волнует что-то глубоко в душе — подобное я ощущаю, лишь когда забываюсь в танце. Это и страшит, и возбуждает меня.
Но в конце концов мы отрываемся друг от друга, чтобы отдышаться. Рик прижимается лбом к моему лбу, не давая мне отвести глаза. Он тихо дышит, подстраиваясь под мое дыхание. Губы у него розовые, припухшие после поцелуя. Его руки скользят мне под мышки. Прекрасные янтарные глаза потемнели, я вижу в них неутоленное желание, от которого у меня подгибаются колени.
— О чем ты думаешь? — шепчу я.
— Когда это случится, не имеет значения, — хрипло бормочет Рик. — Я не должен хотеть с кем-то быть… После всего, что произошло…
Он снова впивается в мои губы. Кровь стучит у меня в жилах. Я хочу захлопнуть двери, швырнуть его в грязь и позволить ему утолить мной свой голод. А затем упираюсь руками ему в плечи и мягко высвобождаюсь. В образовавшемся вакууме меня охватывает дрожь. Но я обязана это произнести.
— Ты только что разорвал очень тяжелые отношения, — с трудом выговариваю я.
Рик снова подается ко мне:
— Я не ищу новую любовь назло старой, Эвер. Если бы я не встретил тебя, то не понял бы этого, но теперь понимаю. Мне нужна девушка, похожая на тебя. Мне нужна ты.
Я верю. Чудо-мальчик всегда знает, что ему нужно…
— Я не хочу втягивать тебя в новые отношения. Тебе нужно время.
— Ты никуда меня не втягиваешь. — Его объятия становятся теснее. — Эвер, я в жизни не ощущал себя таким свободным, как с тобой.
Я призываю все свое самообладание, чтобы не броситься ему на шею. Но не могу и не буду этого делать. Я вырываюсь из объятий Рика.
— Дело в Ксавье? Это он — твой загадочный художник. Он…
Я прикладываю палец к губам Рика, заставляя его замолчать:
— Мы можем просто общаться, ладно? Через несколько дней — поездка на юг.
Медвежьи брови недовольно супятся.
— Значит, будем просто друзьями-попутчиками?
Я морщусь:
— Подружка-попутчица — это еще хуже, чем младшая сестра. Но все же лучше, чем подставная девушка — самая дурацкая идея на свете.
— Она принадлежала тебе.
Его полуулыбка чуть не заставляет меня передумать. Со стропил раздается звонкая трель, и две пташки беззаботно устремляются вниз. Почему я сопротивляюсь? И тут меня осеняет.
— У меня опять идея. Надеюсь, на этот раз не самая дурацкая.
Рик явно встревожен.
— Какая?
— Может, станцуем вместе? В нашем номере на шоу талантов.
Рик морщит нос:
— Дай угадаю. Я буду бегемотом в балетной пачке из диснеевской «Фантазии»[97]? Я, конечно, подпишусь на это, но не хотелось бы портить вам выступление.
— Нет, — смеюсь я, позволяя себе быстро обнять его и сразу же отстраняясь. — Будешь драться со мной на посохах бо?
Глава 30
— Эвер, я тебя обожаю, но идея жуткая, — решительно возражает Дебра.
Она скрещивает руки на груди и прислоняется к чаше фонтана с карпом, в которую весело льется нескончаемый поток воды. Уже почти девять часов, первый прогон нашего номера с участием Рика закончен. Все танцовщицы ушли, но мы вчетвером — Дебра, Лина, Рик и я — до сих пор сидим на заднем дворе. Ночное небо над нашими головами усыпано звездами.
— Я расширяю границы танца, — объясняю я, вращая посох бо и тут же мгновенно вскидывая его, чтобы отразить ленивый удар Рика. — Как Мулань.
После целого часа ловких экспериментов у меня кружится голова. Другому парню давно надоело бы скакать наобум, но Рик приноровился, и мы бросались друг на друга, как два тигра, размахивая посохами, кружа, заполняя пространство между танцовщицами. И между нами было напряжение, энергия, потрескивающие разряды…
— Только не палочный бой. Это потрясающе. Но вы двое… — Дебра указывает на Рика и меня. — Кто-то должен это сказать. Мы на «Корабле любви». Если вы расстаетесь…
— Мы не встречаемся! — Я уворачиваюсь от удара Рика, нацеленного мне в живот.
— А у меня волосы голубые от природы. Вы, ребята, выясняете отношения, и это убивает шоу, ради которого все мы рвали себе задницы!
— Брось, Деб. — Лина-миротворица обнимает одной рукой за шею меня, а другой — Дебру. — Теперь все супер, ты сама сказала.
— И мы не выясняем отношения.
Я вращаю посох с немыслимой скоростью, даже волосы развеваются на ветру.
Дебра поворачивается к Рику:
— А ты что скажешь, когда парни будут дразнить тебя за то, что ты танцуешь с девчонками?
— Марк уже дразнил. — Рик тоже начинает крутить свой бо и роняет его. — На протяжении шести миль вверх и вниз по Цзилуну.
— Правда, что ли?
Я в смятении опускаю посох.
— Я ответил, чтобы он тоже подыскал себе танцевальный коллектив и не завидовал.
Я смеюсь, но Дебра, закидывая сумку на плечо, по-прежнему хмурится.
— Скоро проверка перед отбоем, Эвер.
Когда Дебра и Лина уходят, я оглядываюсь на Рика, который все еще похохатывает.
— Именно этого нашему танцу и не хватало. Все равно что вставить в часы последнюю шестеренку.
Рик снова крутит посох, и он снова выскальзывает.
— Я все-таки научусь, — клянется он.
Я опять проворачиваю посохом полное колесо.
— Ты такой настырный.
Мы направляемся к общежитию, Рик подбрасывает и ловит посох.
— Я не хочу портить твой номер.
— А ты и не портишь.
Рик широко разводит руки и заключает меня в самые влажные объятия в истории.
— Фу, ты весь вспотел!
Я отпихиваю его, он хватает меня за руку и трясет своими потными волосами, а я визжу:
— Рик! Перестань!
С тихим скрипом открываются двери вестибюля. На улицу выходит Ксавье, ускользая из-под света ламп в ночной сумрак. Он смотрит вниз, в его руках альбом. Ветер треплет волнистые черные волосы, падающие ему на лицо, на черную рубашку. Затем взгляд Ксавье встречается с моим, и я вырываюсь из объятий Рика.
— Ксавье…
Он поворачивается на пятках, и альбом выпадает из пальцев.
— Ксавье, подожди! — кричу я, но его уже и след простыл.