отки в шелковых ципао.
Я хватаю Софи за руку:
— По-моему, это Марк. И Дэвид.
— Нет! — вскрикивает она.
Первая девушка берет микрофон. По зрительному залу разносится ее теплое контральто:
— Леди и джентльмены, меня зовут Маркетта, я рада представить вам восхитительных Сэмми, Виду, Бен-Джаммину и Петру. Добро пожаловать на конкурс красоты «Мисс Цзяньтань»! Конкурсантки, пожалуйста, постройтесь. Дорогие зрители, приготовьтесь к голосованию!
Публика разражается аплодисментами и пронзительным свистом. Это Марк! А также Сэм, Дэвид (сбривший козлиную бородку), Бенджи и Питер! «Банда пяти», решившая по-своему расправиться со стереотипом о женоподобности азиатских мужчин.
Я так усердно улюлюкаю, что начинает болеть горло. Просто улет! Фантастика! Рик обязательно должен это видеть! Я вглядываюсь в зрительный зал, спрашивая себя, как воспринимают номер наши взрослые. К моему удивлению, Драконша, сидящая в первом ряду, неистово хлопает в ладоши, подняв руки над головой. Два высокопоставленных чиновника по бокам от нее в таком же экстазе. Кто бы мог подумать?
Цзяньтаньский конкурс красоты слегка затягивается: потенциальные королевы вертляво разгуливают по сцене. Но публика захлебывается от восторга. Она отвергает одну кандидатуру за другой, пока наконец дело не доходит до Бен-Джаммины и Маркетты. Последняя срывает с себя шубку и купальник из искусственной кожи, под которым оказывается… зеленый ципао Драконши!
Драконша вскакивает с места, ее ципао сверкает в свете прожекторов. Ухмыляясь, она поднимает над головой сцепленные ладони, потрясает ими и делает полный круг, наслаждаясь аплодисментами. На сцене коронуют Маркетту, остальные «девушки» поднимают ее на плечи и маршируют по сцене, разбрасывая конфетти. Я вытираю слезы. Из-за Марка все труды Софи, которая так старательно накрасила меня, пошли прахом.
— Нам этот успех не превзойти, — говорю я, поворачиваясь к подруге. Но Софи тут нет. Вместо нее из-за полотнища кулисы появляется Рик с влажными черными волосами, блестящими, как вороново крыло. На нем черная блуза и свободные штаны, подобранные Софи. Рик выбрасывает кроссовки в мусорное ведро, но я успеваю заметить полуоторванные подошвы, разверзшие пасти, точно голодные аллигаторы. В руках у него посох. Рик берет у стены мой бо и бросает мне, а я слишком ошеломлена, чтобы не поймать его.
— Что с твоей обувью? — охрипло спрашиваю я.
— Бежал всю дорогу от отеля. На дорогах пробки. Прости за опоздание. Я только что принял душ. — Он улыбается: — Нельзя позволить Марку нас обскакать.
— Ты так мчался, что угробил кроссовки?
Мне не верится!
— Я купил их в Змеином ряду. Похоже, они лопнули.
Рик встает на колени, чтобы завязать шнурки на черных танцевальных ботинках.
— Дженна не пожелала видеть бабушку и дедушку. В конце концов я позвонил ее отцу, и они с матерью вылетели за ней. Сейчас она со своей семьей. — Рик берет меня за руку, взгляд его внезапно становится серьезным, и у меня екает сердце. — Я объяснил ей, что обещал быть здесь. Сказал, что она должна меня отпустить.
Отпустить…
Радость борется во мне с чувством вины. Я понимаю, чего это ему стоило.
— Ты думаешь, с ней все будет в порядке?
На нем лежит непомерное бремя. Этот мальчик, с недетской зрелостью принимающий на себя обязательства, делает выбор безо всяких гарантий, что все будет хорошо.
— Спасти Дженну не в моей власти. Я много лет пытался. Теперь знаю наверняка, — вздыхает Рик. — Но мы долго разговаривали. И поняли, что она сильнее, чем нам казалось. Дженна сама поражена, что решилась в одиночку прилететь сюда. Мы впервые откровенно обсуждали ее депрессию. Я передал ей твой совет про поиск подходящего специалиста — не упомянув твоего имени, разумеется. Она не согласилась, но и не отказалась.
— Я опасалась…
Я замолкаю, не в силах выговорить, чего именно опасалась. Он притягивает меня к своей теплой груди и обнимает. Прижимается губами к моему уху:
— В детстве учитель как-то спросил, кто не верит в жизнь на других планетах. Я единственный поднял руку. Не потому, что не верил. А потому, что после прочтения всех этих асборновских книжек боялся поверить в реальность настолько невероятных вещей. Когда я с тобой, то просто знаю: там есть жизнь. Мы могли бы когда-нибудь ее обнаружить. — Его янтарные глаза улыбаются мне — чудо наподобие Большого взрыва.
Но Софи уже призывает публику к порядку.
— У меня слегка повреждена лодыжка. И плечо.
— Что случилось?
— Обычный вывих. — Я поправляю Рику воротник и целую его сдвинутые брови, прежде чем он успевает возразить. — Не волнуйся. Я справлюсь.
Мои танцовщицы выстраиваются за кулисами в ряд. Их темные волосы распущены, яркие платья, ленты и веера спрятаны под прозрачными черными рубашками, застегнутыми на все пуговицы. Дебра показывает Рику большой палец.
— Благодарю вас, Маркетта и вы, щедрые жертвователи, — провозглашает Софи. — Наш аукцион закончился, сумма собранных средств будет объявлена в конце представления. Для тех недовольных, кто не сумел ничего приобрести, у нас имеется еще один предмет — этот потрясающий эскиз настенной росписи за моей спиной, который я продам на торгах после нашего грандиозного финального номера. Повторю, что вся выручка поступит тайдунским семьям, пострадавшим от тайфуна.
Я вращаю посох, чтобы сконцентрироваться.
— А теперь, леди и джентльмены, я счастлива объявить международный дебют оригинального номера «Странник», придуманного и поставленного нашей Эвер Ван!
Глава 37
Раздаются начальные аккорды «Ланьхуацао», и мои девочки выплывают на сцену, образуя три одинаковые группы: одна девушка делает пируэт с поднятыми руками, а четыре остальные кружатся вокруг нее, как лепестки черного цветка. Их освещают три софита. Лица танцовщиц ничего не выражают — до поры до времени. Плавно покачивая бедрами и руками, они образуют различные фигуры под приглушенный барабанный бой.
Одна из моих любимых составляющих хореографии — обязательное наличие сюжета. По крайней мере, у меня. Сюжет этого танца развивался на каждой репетиции, всякий раз, когда мы добавляли новые элементы.
Когда песня набирает силу, девушки сбрасывают с себя черные одежды, и сцена вспыхивает сапфирами, изумрудами и топазами. Взметаются вверх шелковые ленты, щелчками раскрываются синие веера, трепещут в воздухе расставленные пальцы. Юбки и волосы развеваются, как лепестки, когда танцовщицы кружатся: синие, зеленые, оранжевые оттенки сплавляются в многоцветный вихрь.
Затем барабаны Спенсера выбивают контрритм. Яркие краски словно сливаются в букет, и тут на сцену выхожу я в красном наряде, вращая посохом бо. Страх сцены заставляет сердце бешено колотиться. Это обычное дело, но сегодня все по-другому: в зрительном зале сидит мой отец. Сейчас он увидит, как я танцую. С мальчиком.
Сосредоточившись на своих танцовщицах, я описываю между ними восьмерки. Шелковые ленты хлещут меня по рукам, мои ноги отбивают ритм в такт барабану Спенсера, пока я ищу себе пристанище. Где мое место: среди танцовщиц с лентами? Но у меня нет ленты. Среди девушек с веерами — без веера? Среди джазисток, которые, скрестив руки, отвергают меня?
Девушки выстраиваются волнообразной шеренгой, чередуя сине-зелено-оранжевые оттенки. Они отгородили меня стеной. Мой посох бо, вращаясь колесом, устремляется ввысь, я, в красном наряде, кружусь под ним, ловлю его, ищу себе место в шеренге, но не нахожу.
Затем громкий барабанный бой и пение возвещают о появлении новичка: на сцену выходит Рик, вращая посохом сообразно со мной. Его черные как смоль волосы блестят под лучами прожекторов. По залу прокатывается легкий ропот. Изображая возмущение от появления незваного гостя, я бросаюсь на него. Мой бо со свистом рассекает воздух и с треском обрушивается на посох Рика. Вцепившись в боевое орудие обеими руками, я делаю несколько прыжков с вращениями по диагонали сцены и возвращаюсь к Рику. Но, ощутив острую боль в лодыжке, резко обрываю вращение. Выдыхаю… Держись! Девочки выстраиваются позади меня, и мы, все шестнадцать, наступаем на одного. Я замахиваюсь на Рика. Он отражает удар. Контратакует. Замахивается в сторону моих головы, ног, талии; я уклоняюсь, сдавая позиции.
Хрясь, хрясь, хрясь! Рик ухмыляется, оттесняя нашу шеренгу. Каждый удар посоха сильно отдается в пальцах. В итоге мои побежденные танцовщицы отступают в глубь колыхающейся линией. Я забываю про зрителей, про свою лодыжку, когда выхожу на середину сцены с Риком. Он воспроизводит каждый взмах моего посоха, треск ударов подкрепляется барабанным боем. Ни один из нас не берет верх; мы нападаем, уворачиваемся, замахиваемся и вскрикиваем. Скрестив посохи, мы кружимся по сцене все быстрее и быстрее, наконец Рик вырывает у меня палку. Не желая сдаваться, я снова отнимаю ее и с грохотом отбрасываю в сторону. Он обхватывает меня руками, я провожу пальцами по его щеке, а девушки замыкают нас в двойное кольцо, скользя в противоположных направлениях радужными каруселями.
И тут у меня подворачивается лодыжка. С трудом удержавшись от крика, я падаю вперед. Нога скользит по навощенному полу, и я лечу на Рика, чтобы вот-вот позорно распластаться у его ног. Но он не моргнув глазом хватает меня за талию, поднимает, будто пушинку, в воздух и кружится в движении, которого мы не репетировали, так что все плывет перед глазами. Я лечу, подчинившись его воле: отклоняюсь назад, перегнувшись почти пополам, полоща волосами и размахивая податливыми, расслабленными руками и ногами. Наконец Рик заключает меня в объятия, делает последние круги, опускает меня на пол, и я прижимаюсь к нему. Его влажная грудь тяжело вздымается, наши сердца стучат громче китайских барабанов; мы смотрим друг на друга, а остальной мир вращается вокруг нас.
Только гром аплодисментов приводит меня в чувство. Девушки кланяются. Мы с Риком размыкаем объятия и тоже кланяемся. Удары сердца отдаются в ушах, и я улыбаюсь так широко, что начинают ныть щеки. Зрители в зале кажутся пеленой расплывчатых лиц. За исключением одного-единственного человека, который вскакивает с кресла-каталки. Роговые очки сползают ему на кончик носа, он поправляет их и продолжает хлопать, и зрители следуют его примеру и аплодируют стоя.