больше.
— Итак, вы наш новый угольщик? — поздравил он меня.
— Я? Угольщик? Подносчик угля? — возмутился я. — No, Sir, я кочегар.
— Я ничего не говорить о кочегар, — вмешался второй инженер. — Я говорить, что нам нужен человек к топкам. Так я говорил или нет?
— Ну да. Так вы и говорили, и я согласился. Но никто мне не говорил, что я буду подносить уголь.
Шкипер усмехнулся и с некоторым одобрением посмотрел на второго инженера:
— Ваше дело, мистер Дилс, внятно объяснить работнику его обязанности.
Но я не хотел слышать никаких объяснений.
— Я сейчас же сойду на берег! Я вовсе не думал подписывать договор на работу подносчика угля. Я протестую! Вам придется дать отчет о своих действиях перед управлением порта. Меня завлекли на борт обманом.
— Как так обманом? — теперь возмутился второй инженер. — Я есть говорить правду, и все сказать.
— Мистер Дилс, — теперь капитан смотрел очень серьезно. Он даже наморщил каштановые бровки. — У меня нет времени на все эти мелочи. Я не касаюсь набора рабочих, это относится к вашим обязанностям. Если кому-то придется отвечать, то это будете вы. Постарайтесь найти компромисс.
— Я что и говорю! — обрадовался второй инженер, он был похож сейчас на избежавшего наказание конокрада. — Разве я тебе не говорить — чумазая банда?
— Но вы не сказали…
— Нет, я сказать, — настойчиво заявил второй инженер. — Разве не входят подносчики угля в чумазую банду?
— Ну да, входят. Но я…
— Тогда все прекрасно, — подтвердил капитан правоту своего конокрада. — Если вы посчитали, что вас приглашают в кочегары, вам нужно было добиться полной ясности. Мистер Дилс сказал бы вам, если бы нуждался в кочегаре. Значит, все в порядке. Вы подносчик угля. Так вас и запишем в судовую роль.
Он вынул нужные бумаги и спросил мое имя. С моим добрым именем идти на корабль мертвых? Никогда!
Вписав свое имя в судовую роль «Йорики», я рисковал никогда больше не попасть на борт приличного корабля. Лучше справка об освобождении из тюрьмы, чем свидетельство службы на корабле мертвых.
— Место и время рождения?
Имя я уже потерял, но родина…
— Э-э-э…
— Не можете вспомнить?
— Александрия!
— В Соединенных штатах?
— Нет, в Египте.
Так исчезла и родина.
— Американец?
— Без национальности.
Быть зарегистрированным по всем правилам на корабле мертвых? Ну уж нет! Добрый американец, выросший на Евангелии зубной щетки и на привычке каждый день мыть ноги, будет плавать на какой-то «Йорике» под своим именем! Да никогда! Меня оттолкнула не родина, а оттолкнули некоторые ее нечистоплотные представители. Я не мог предать землю, чей воздух окружал меня с первого вздоха.
О корабельной книжке или о паспорте меня не спрашивали. Прекрасно знали, что люди, которые приходят на «Йорику», не имеют ничего такого. Спросишь о документах, а тебе ответят: «Нет документов». Что тогда? Не принимать на работу? Но тогда «Йорика» останется без экипажа.
— Оплата угольщика семьдесят пезет, — мимоходом заметил шкипер, заканчивая заполнение судовой роли.
— Что? Всего семьдесят пезет?!
— Разве вы об этом не знали? — удивился шкипер.
— Конечно, не знал. Мне говорили об английской оплате!
— Мистер Дилс, — строго спросил шкипер. — О чем это он говорит, мистер Дилс?
— Я не знать, что он говорит. Я ничего такого не обещать.
Мне захотелось съездить второму инженеру по физиономии, но я вовремя вспомнил про каморку ужасов. Я не хотел, чтобы меня заживо жрали крысы. Где угодно, только не на «Йорике».
— Вы обещали платить английскими фунтами, — пытался защитить я свои исчезающие преимущества, последнее, что я еще мог защитить. Работа угольщика придумана самим сатаной, потому и оплачивается так жалко. Фунты, которые можно получить от шкипера — просто жалкое вознаграждение, но если у тебя ничего нет, то и это — прекрасное вознаграждение. — Да, вы обещали платить английскими фунтами!
— Не кричите так, — приказал шкипер и поднял глаза на второго инженера. В водянистой их голубизне плавала усмешка, как рыбка, из тех, что никогда не дается в руки рыбаку. — Что это такое, мистер Дилс? Мне это надоело. Когда у вас все будет по закону? Если вы нанимаете людей, у них не должно быть к нам претензий.
Шкипер играл свою роль превосходно. «Йорика» могла им гордиться.
— Об английской оплате речь не идти, — стоял на своем конокрад.
— Я могу хоть сейчас присягнуть на Библии!
— Присягнуть! — ужаснулся конокрад. — Вы готовы совершить клятвопреступление? Неужели я не помнить, что сам говорить? Есть куча свидетелей, они подтвердить. Когда вслух произносят «английские фунты» это еще не значит, что вам будут платить фунтами. Вот сейчас я произношу «английские фунты», но это же не значит, что я обещаю вам именно фунты.
Он был прав. Все, кто нас слышал, подтвердили бы, что конкретно о зарплате речь не шла. Да, произносились слова, разные слова. Упоминались и английские фунты, но конокрад прав — это нельзя считать обещанием.
— Ну раз так, — спокойно подвел итог шкипер, — на этом и закончим. Раз вы этого хотите, мы пересчитаем пезеты в фунты и шиллинги. За сверхурочные часы будете получать по пять пенсов. Где вы хотите уволиться?
— В первой же гавани, — отрезал я.
— Это невозможно, — усмехнулся он. — Только в Ливерпуле.
— Как это невозможно? И почему только в Ливерпуле?
— Потому что мы идем в Ливерпуль, и никаких заходов в другие порты не предполагается. К тому же вы нанимались к нам именно до Ливерпуля, разве не так?
— Конечно, не так. Мне говорили, что я могу сойти…
— Ну да, в любом пункте, — кивнул шкипер. — В документах у нас декларирована Греция, вы могли бы там сойти, но я изменил курс и теперь мы идем в Северную Африку.
Ах вот оно что, наконец дошло до меня. Вот во что я влип! Марокко и Сирия хорошо платят за контрабанду…
— Вы говорите Ливерпуль, но ведь в Ливерпуле я никак не смогу уволиться, — попытался я еще раз надавить на них. — К тому же, вы говорили, что везете так себе, всякую мелочишку.
— А разве не так? — удивился второй инженер. — У нас всякий мелкий сборный товар. Мы возить мелкий товар. Рано или поздно мы придти в Ливерпуль, там вы может уволиться.
— Ну вот, видите, все в порядке, — обнадеживающе улыбнулся капитан. — Мы везем классные сардины для Ливерпуля. Срок доставки — восемнадцать месяцев. Если мы сразу пойдем в Ливерпуль ради этих классных сардин, мы не окупим расходы. Такой коносамент нам ничего не даст. А вот если мы возьмем другой товар, то вполне оправдаем рейс.
— Почему мне сразу не сказали об этом?
— А вы не спрашивать, — ухмыльнулся конокрад.
И опять он был прав. Я попал в хорошее общество. Контрабанда, фальшивые декларации, ложный курс, корабль мертвых… По сравнению с нами любой пират выглядит благородной личностью… Да и плавать с пиратами не позор, пираты они и есть пираты, с ними можно не менять ни имени, ни национальности…
— Распишитесь вот здесь, — шкипер подал мне ручку.
— Никогда!
— Как хотите, — пожал плечами капитан. — Тогда распишитесь за него вы, мистер Дилс.
Этот конокрад, грабитель, лжец всерьез собрался расписаться за меня! Я вырвал у него перо. «Гельмонт Рикбей, Александрия (Египет)», — вот что я увидел в документе. Черным по белому. Пора, «Йорика», пора! Ты давно не заходила в Египет. Не все ли равно нам, куда плыть. Мы вычеркнуты из списка живых. Никакого следа в мире мы не оставляем. Остынь, девчонка, не рыдай, на мертвом корабле я, знай. Прощай, чудесный Новый Орлеан, Солнечная Луизиана. Холла-хей! Morituri te salutant! Новые гладиаторы приветствуют тебя, мистер Капитализм! О, времена! Когда-то гладиаторы выходили на арену с мечами и с трезубцами в руках. Красивые женщины бросали им расшитые золотом платочки, звучали фанфары, ты умирал под пленительные звуки музыки и счастливый стон зрителей. А мы, нынешние гладиаторы… Мы тонем в грязи. Мы голодаем, потому что компания экономит на нашей еде. Мы умирает в раскаленных котельных. Мы видим, как вода врывается сквозь пробоины, но не можем выбраться из затопленных трюмов. Можно надеяться лишь на взрыв котла, это нас мгновенно прикончит. И это лучше, чем умирать под горой раскаленного, дымящего, выброшенного из топок шлака. Да, мы умираем без фанфар, не под аплодисменты. Мы умираем в безвестности, не имея ни родины, ни национальности. Мы — ничто. Зато государству не придется тратиться на наши пенсии. Аве, Цезарь! Обреченные на смерть приветствуют тебя!
27
В пять тридцать негр принес ужин. Две грязные жирные чашки. Жидкий гороховый суп, картошка и горячая мутная вода в побитом эмалированном кувшине.
— А где мясо?
— Мяса нет, — ответил негр.
Теперь, правда, я увидел, что это белый человек. Угольщик с другой вахты.
— А ужин придется теперь разносить тебе.
Я разозлился:
— Я не поваренок!
— А на «Йорике» нет поварят. Поэтому ужин разносят угольщики. И вечерний ужин разносит угольщик «крысьей» смены.
Еще один удар.
Нет смысла считать удары.
«Крысья» вахта. Этого следовало ожидать.
Вахта с двенадцати до четырех утра, самая мучительная вахта. В четыре тебя сменяют. Умываешься. Разносишь еду всей чумазой банде. И только потом можешь лечь. До восьми часов никакой еды уже не будет, поэтому надо наедаться сразу, а с полным желудком уснуть не так-то легко. Свободные от вахты моряки играют в карты или лениво переговариваются. Поскольку помещение тесное, а ты не можешь запретить им болтать, уснуть еще труднее. Даже шепот мешает. Он мешает даже больше, чем громкие голоса. За двадцать минут до двенадцати тебя будят. Вскакиваешь и мчишься к угольным шахтам. В четыре возвращаешься, иногда тебе удается умыться. И так крутишься день изо дня, потому что других вариантов нет.
— А кто моет посуду?
— Носильщики угля.
— А кто чистит гальюны?