Филиппу приходилось много работать, так как капитан ничего не делал, а только восхвалял свое судно. Наконец, все было готово, и флотилия готовилась выйти в море.
Настало время расставаться с Аминой, которой он до сего времени посвящал каждую свободную минуту. Через два дня рассчитывали сняться с якоря. На другой день надо было проститься. Амина была сдержанна и покойна: она была убеждена, что опять свидится со своим мужем. С этим чувством она простилась с ним на берегу, когда он сел в шлюпку, которая должна была его доставить на судно.
Амина следила за шлюпкой до тех пор, пока могла видеть Филиппа, затем медленно пошла в гостиницу. На другой день поутру, когда она проснулась, флотилия уже ушла в море, и канал, в котором еще накануне теснились суда, теперь опустел.
ГЛАВА XVI
Мы должны здесь предоставить Амину ее горю и последовать за Филиппом. Вся флотилия благополучно прошла Зюдер-Зее. Но не прошло и часа времени с момента выхода в море, как «Фрау-Катрина» отстала на полторы-две мили от всех остальных. Мингер Барентц нашел, что в том была вина постановки парусов, натяжения вантов и рулевого, которого несколько раз сменяли по его приказанию; словом, все и все были виноваты, но только не его возлюбленная «Фрау-Катрина». Однако, ничего не помогало, и «Фрау-Катрина» все оставалась позади, оказавшись на деле самым тихоходным судном из всей флотилии.
— Мингер Вандердеккен, — обратился к Филиппу капитан. — «Фрау», как обыкновенно ее называл мой отец, не особенно быстроходна перед ветром, но зато во всех других положениях это первое судно в мире! Вот вы увидите, как только повернет ветер, она покажет себя всем остальным судам флотилии. «Фрау» — превосходное судно. Не правда ли, мингер Вандердеккен?
— Прекрасное просторное судно! — отвечал Филипп, желая утешить огорченного не на шутку капитана.
Шли то при попутном ветре, то против ветра, то вольно, но при всех румбах «Фрау-Катрина» оставалась неизменно позади всех, и флотилия принуждена была под вечер лечь в дрейф, чтобы дать ей возможность догнать. Тем не менее капитан продолжал утверждать, что тот румб, на котором они в данный момент находились, был единственный, при котором «Фрау-Катрина» оказывалась не вполне удовлетворительной. К сожалению, кроме отсутствия быстроходности, судно имело еще много других недостатков. Прежде всего она очень плохо слушалось руля, имело трещины и давало течь, но мингер Барентц обожал свое судно и, как влюбленный юнкер, не видел пороков и недостатков своей возлюбленной. Однако не все были так слепы, и адмирал, командовавший флотилией, видя, что плавание страшно затягивается от плохого хода одного судна, решил предоставить «Фрау-Катрину» самой себе, как только они обогнут Кап. Но судьба избавила его от этой жестокости оставить одно из судов своей флотилии в открытом море; налетела сильная буря и, помимо его желания, рассеяла все суда в разные стороны. Таким образом после двух суток плавания славное судно «Фрау-Катрина» очутилось совершенно одно, с трудом прокладывая себе путь по волнам и давая такую течь, что все люди, не переставая, работали насосами, причем ее так сильно относило взад, как будто оно шло туда на всех парусах. Буря продолжалась целую неделю, и положение судна с каждым днем становилось все опаснее. Нагруженное свыше меры, с огромным количеством людей, солдат и пассажиров, судно стонало и скрипело при каждом движении; волны поминутно перекатывались через него из-за глубокой осадки, и люди у насосов совершенно выбились из сил. Филипп всюду проявлял свою деятельность и распорядительность, подбодряя истомленных людей, помогая сам, где нужно, и почти вовсе не справляясь с приказаниями капитана, который, впрочем, почти ни во что не вмешивался.
— Ну, вы теперь должны сознаться, что «Фрау» — превосходное наветренное судно, — сказал капитан, обращаясь к Филиппу в то время, как они стояли рядом, держась за кофельнагели, — не правда ли? — Осторожней, красавица моя, осторожней! — продолжал он, обращаясь к судну, тяжело нырявшему на волнах и скрипевшему на всех швах. — Осторожнее, дорогая моя «Фру»! Воображаю, как качает и швыряет из стороны в сторону тех бедняг, что на других судах! Что, мингер Вандердеккен, теперь вы видите, что мы опередили их?
Они, должно быть, очень далеко остались позади. Как вы думаете?
— Право, не знаю, что сказать! — отозвался Филипп, подавляя улыбку.
— Ну, как же! Ни одного судна не видно!.. Впрочем, нет, вон там судно… посмотрите, там с подветренной стороны! Я, как будто, вижу судно. Ну, это, должно быть, страшно быстроходное судно, если могло поравняться с нами! Но какое оно, должно быть, неповоротливое, если в такую бурю идет под всеми парусами. Боже милосердый! Это что-то невиданное!
Филипп уже раньше заметил его. Это было большое величественное судно, шедшее по одному направлению с «Фрау-Катрина». Оно шло под всеми парусами в такую погоду и при таком ветре, когда ни одно судно не могло нести верхних парусов. Мало того, громадные валы вздымались точно горы, а видимое с подветренной стороны судно, как будто, не признавало этих валов и шло прямо, не колыхнувшись, не изменяя уклона килевой линии. Филипп сразу догадался, что это «Корабль-Призрак», на котором обречен скитаться его отец.
— Странно, не правда ли, мингер Вандердеккен? — обратился к нему капитан.
Но Филипп почувствовал такое стеснение в груди, что не в состоянии был ничего ответить.
Между тем, люди успели уже увидеть таинственное судно, а экипажу хорошо было известно поверье о «Корабле-Призраке», точно также слышали рассказы о нем и в войсках. Как только распространился слух, что показалось таинственное судно, все поспешили наверх — взглянуть на него собственными глазами, но в этот момент на «Фрау-Катрина» налетел громадный шквал, хлынул ливень, и разразился страшный гром. С минуту ничего не было видно: все потонуло в густом тумане ливня; но минут десять спустя прошел ливень; все кругом прояснилось, и когда глаза всех обратились в подветренную сторону, там, где было судно, его уже не оказалось.
— Боже Милосердный, его, наверное, перевернул шквал, и оно пошло ко дну! — проговорил Барентц. — Я так и думал! Какое безумие в такую бурю нести все паруса! Ни одно судно не может нести больше парусов, чем «Фрау-Катрина»! Я полагаю только, что капитан хотел не отстать от нас! Как вы думаете, мингер Вандердеккен?
Филипп ничего не ответил на это; он только сознавал что его судну грозит неминуемая гибель, и, предвидя гибель всех этих людей, невольно содрогался.
— Мингер Барентц, — проговорил он, — по-видимому, буря не скоро утихнет! А лучшее судно, которое когда-либо было построено, не может выдержать долго такой непогоды; поэтому я позволил бы себе предложить вам переменить галс и вернуться в Столовый залив, чтобы немного починиться. Я уверен, что мы застанем там всю нашу флотилию!
— Не бойтесь за наше славное судно! — возразил капитан. — Смотрите, как прекрасно «Фрау-Катрина» справляется с бурей.
— Проклятая скорлупа, — пробормотал один из матросов, которые толпой собрались вокруг Филиппа, чтобы слышать, что он посоветует. — Знай я, что это такая старая рухлядь, такая дырявая посудина, я бы никогда не решился поступить на нее даже на час. Мингер Вандердеккен прав, нам надо вернуться в Столовый залив прежде, чем с нами случится настоящая беда. Это судно под ветром предупредило нас о несчастьи. Оно является недаром, — спросите мингера Вандердеккена; он, наверное, знает, так как он — настоящий моряк.
Эти слова старого матроса заставили вздрогнуть Филиппа, хотя он отлично знал, что матрос сослался на него, ничего не подозревая об его отношениях к «Кораблю-Призраку».
— Я должен подтвердить, что когда бы я ни встречался с этим судном, всегда оно предвещало несчастье! — проговорил Филипп.
— Это судно? Что могло напугать вас в этом судне? Судно — как судно; вся беда в том только, что на нем было слишком много парусов, и потому его перевернуло, и оно пошло ко дну и затонуло!
— Оно никогда не затонет! — сказал один из матросов.
— Никогда! — подхватило разом несколько голосов. — А мы затонем, если не вернемся назад, в Столовый залив!
— Ба-а, глупости! Мингер Вандердеккен, что вы на это скажете?
— Я уже высказал свое мнение! — отозвался Филипп. — Самое лучшее, что мы можем сделать, это — свернуть в Столовый залив.
— И мы все решили, капитан, что это так и будет! — заявил один старый матрос. — Хотите вы или не хотите, а мы рисковать своей жизнью на этой дырявой посудине не желаем. Поворачивай руль, ребята, а мингер Вандердеккен управится с парусами.
— Что, что это такое?! — закричал капитан. — Бунт на судне! На «Фрау-Катрина»?! Не может быть! Нет! «Фрау-Катрина» — лучшее, быстроходнейшее, надежнейшее судно в мире.
— Старая, дырявая галоша, негодная лохань! — крикнул один из матросов.
— Что? Что я слышу? — вскричал капитан. — Мингер Вандердеккен, связать этого лжеца за бунт!
— Пустяки, не стоит обращать на него внимания; он сумасшедший! Приказывайте, мингер Вандердеккен, мы вам будем повиноваться! — кричали матросы. — Но пусть сейчас же повернут руль!
Капитан бесился, грозил, а Филипп, соглашаясь с превосходными качествами «Фрау-Катрины» и в то же время порицая поведение матросов, вызванное в них паникой, стал доказывать Барентцу необходимость уступить требованию людей, на что тот в конце концов и согласился. Руль повернули на другой галс, паруса установили, как нужно, и часа два спустя ветер стал стихать, и небо начало разъясниваться. Течь стала меньше, и Филипп начал надеяться, что через день или два они сравнительно благополучно доберутся до залива.
Вскоре ветер совершенно спал, и наступило затишье. Буря прошла, и только тяжелые валы как-то лениво ходили еще по морю и несли к западу «Фрау-Катрину». Это было время передышки для измученного экипажа и пассажиров, в том числе и солдат.
Женщины, дети, все столпились на палубе; все снасти были завешаны мокрым бельем и платьем, так как во время во время бури люди, находившиеся на палубе, промокли до нитки. Матросы усердно исправляли все повреждения, происшедшие во время бури, и по их расчету до Столового залива оставалось не более пятидесяти миль; они каждую минуту надеялись увидеть землю к югу от залива. Все ожили и успокоились, кроме Филиппа.