Молящиеся встретили пришельцев весьма недружелюбно, тут же похватали оружие, о боевых качествах которого Кухаренко отозвался достаточно высоко: «пули мечут, как горохом сыплют…» Но в тесном замкнутом пространстве преимущество в скорострельности не помогло скучившемуся противнику: моряки огнём очистили помещение, без потерь уложив пятерых «басурманов». Те отступили в коридор, туда же на плечах противника ворвался и боцман с товарищами.
Но здесь характер боя изменился: «басурманы» действительно облачились в некие плащи — волшебные они или нет, Кухаренко не знал, но ружейный и револьверный огонь на самом деле потерял какую-либо результативность.
Моряки, не долго думая, ударили в штыки — и вновь опрокинули неприятеля. На сей раз без потерь не обошлось: один матрос убит, другой ранен… Когда к противнику, по всей видимости, подошло подкрепление (по крайней мере ответный огонь стал куда гуще), боцман, потерявший треть группы, счёл за благо отступить. Отходя, моряки задраили перекрывавшую коридор дверь — «без пироксилину не отопрут, нехристи», — выразился Кухаренко.
Оставалась возможность, что оправившиеся враги попытаются контратаковать, найдя обходной путь из блокированной части корабля — во избежание неожиданностей боцман расставил троих оставшихся в строю людей у ведущих вниз трапов. Однако какой-либо уверенности, что перекрыты все возможные подходы, у него не было.
Пока боцман рассказывал, подтянулись ещё четыре матроса, присланные на подмогу Казакевичем, — тоже какое-то время плутавшие по коридорам корабля.
— Пойдёмте, осмотрим убитых и трофеи, — сказал капитан-лейтенант Буланскому.
Старцев, надо сказать, испытывал изрядную растерянность, переходящую в ощущение нереальности, иллюзорности происходившего. Боцман и матросы, похоже, не понимали: всего, что их окружает, НЕ МОЖЕТ БЫТЬ, попросту не может… Мало ли, дескать, нехристи-иноземцы всяких диковинок выдумывают, негоже православному человеку на их диавольские игрушки смотреть, рот разинув… Но Старцев-то осознавал прекрасно: не бывает, не бывает, НЕ БЫВАЕТ!!!
— Скажите, Богдан Савельевич, — негромко, чтобы не услышали матросы, обратился он к Буланскому, — вы, хоть человек светский, всё-таки служите в учреждении, занимающемся делами, кои не только к миру сему относятся. Не думаете ли вы…
Он сбился, не зная, как лучше выразить смутные, неоформившиеся ощущения.
— …Что мы на борту судна, Князю Тьмы принадлежащего? — Буланский сам закончил вопрос. — Или что всё здесь наблюдаемое — видимость и кажимость, иллюзия больного мозга? Нет, не думаю. Впрочем, сейчас сами взглянем на здешних демонов.
Они зашли в «басурманскую молельню». Свет здесь не горел — шальные или рикошетящие пули разнесли все лампы. Место побоища освещалось двумя ацетиленовыми фонарями. Старцев нагнулся над трупом «нехристя» — на вид человек как человек: окровавленный, изломанный последним криком рот, густая шапка тёмных вьющихся волос, на щеках — запущенная, многонедельная щетина.
Он провёл ладонью по шевелюре мертвеца, затем перевернул тело, ощупал нижний отдел позвоночника… Капитан-лейтенант и сам понимал, что выглядят его действия странно, но не смог удержаться.
— Пожалуй, не стоит их разувать на предмет наличия копыт, — сказал Буланский. — Хотя ботиночки сами по себе любопытные — и не кожа, и не каучук, не пойми что…
Ехидная реплика коллежского асессора помогла Старцеву собраться и отбросить дурные мысли. К чертям, пусть демонами занимаются священники, а про иллюзорность бытия пусть рассуждают философствующие интеллигенты! Вокруг сплошные загадки? — так разгадывайте, господин капитан-лейтенант, вас именно этому учили много лет, и жалованье платят именно за это…
Боцман тем временем возился с трофейным оружием, на всякий случай отведя ствол в сторону от товарищей. Бормотал себе под нос: не пулемёт, дескать, а смех один, патроны будто семечки, словно басурманы с крысами корабельными воевать затеяли…
Осмотрели трофеи и Буланский со Старцевым. И в самом деле, калибр скорострельной игрушки никакого почтения не внушал.
— Любопытственно бы взглянуть на пресловутые «волшебные плащи», — обратился к боцману Богдан Савельевич.
Кухаренко нахмурился, пытаясь понять, как ему относиться к просьбам непонятного штатского; вопросительно посмотрел на Старцева.
Капитан-лейтенант поспешил расставить все точки над i:
— Значит так, боцман. Отныне и до окончания операции выполнять все приказания господина Буланского, наряду с моими и мичмана Казакевича. Обращаться — «ваше высокоблагородие». Доведите до всех матросов.
— Слушаюсь, вашскобродие!
— Плащи, — напомнил Богдан Савельевич.
— Так ведь это… — смутился боцман. — Некогда было тех басурман с собой тащить, которых мы штыками-то… Своих вытаскивали, а сзаду нехристи наседали… — и, очевидно вспомнив приказ Старцева, чуть запоздало протитуловал чиновника Синода: — Виноват, вашскобродие!
— Отходит, кажись, Петруха! — прервал разговор крик одного из матросов.
Раненый умер. Умер попросту, без патетических последних слов, кои так любят авторы патр-р-р-риотических лубков про отважных русских казаков, десятками насаживающих самураев на пики, и сотнями шинкующих шашками…
Только что дышал — тяжело, с хриплым клёкотом — и перестал. Жил человек — и не стало.
— Вечная память рабу Божьему Петру Рукавишникову… — пробормотал боцман, комкая в руке бескозырку. — Чудно́ однако ж… Вроде совсем чуть и цепануло-то, повоевать ещё думал, пошутил даже спервоначалу: до япошек ещё не доплыли, а ему уж нашивка за ранение…
Фельдшера в абордажной команде не оказалось. Буланский, объявив, что несколько разбирается в медицине, осмотрел рану, неожиданно оказавшуюся смертельной, удивлённо покачал головой. Старцев тоже достаточно навидался застреленных, и понимал: никак не могла крохотная пулька — даже не прошедшая насквозь, застрявшая по видимости в грудных мышцах, — так быстро прикончить здорового молодого мужчину.
Коллежский асессор тем временем производил непонятные манипуляции: закрыв глаза, медленно водил ладонями в паре вершков над телом умершего. Закончив, отозвал в сторону капитан-лейтенанта.
— Дела плохи, Николай Иванович. Действие у этих, как выразился боцман, семечек, — воистину чудовищное. Затронуты и повреждены почти все внутренние органы. Нам крупно повезло застать неприятеля врасплох. Но сейчас, планируя дальнейшие наши действия, знайте: любое ранение станет смертельным.
План действий у Старцева сложился незамысловатый: стянуть всех людей в один кулак, дабы не давать противнику подавляющего численного преимущества над разрозненными группами; отступить в центральную часть корабля и закрепиться, перекрыв все возможные подходы. Дождаться рассвета и дальше действовать по обстановке.
Капитан-лейтенант сильно сомневался: стоит ли рисковать жизнями людей в новой стычке, пытаясь захватить живьём кого-либо из «басурман». По всему судя, это вовсе не те пленники, коих так жаждет заполучить адмирал. Таинственный корабль может оказаться чем угодно, но только не флагманом отряда «миноносцев-призраков», покушавшихся на русскую эскадру…
Но, с другой стороны, появится хоть какой-то шанс — допросить захваченных и понять, что за чертовщина здесь происходит.
Стоявшая перед Старцевым дилемма разрешилась сама собой. Когда его отряд, нагруженный трофейным оружием, своими и чужими убитыми, медленно отступил к спардеку, задраивая за собой все люки и двери, — со стороны юта туда же подошёл мичман Казакевич с последним оставшимся в его распоряжении матросом.
И с двумя пленными.
— Кто такие? — коротко поинтересовался Старцев.
— Непонятно… Один утверждает, что русский, — кивнул мичман на мужчину лет тридцати или тридцати пяти в длинной накидке нелепого оранжевого цвета. — Другой молчит.
— Разберёмся.
Капитан-лейтенант быстро, несколькими фразами, обрисовал Казакевичу обстановку и выслушал его столь же короткий рассказ, — и всё это время искоса поглядывал на пленников, стоявших под прицелом трёх винтовок. Пытался загодя, до начала допроса, составить о них предварительное мнение.
Любопытные персонажи…
Тот, что представился русским, явно бывал в самых разных переделках, — чересчур уж спокойно держится. Да и движется по-особому — ни одного суетливого жеста, ни одного лишнего движения… Старцев почти не сомневался, что перед ним коллега, профессионал тайных войн, — буквально чуял его, как собака-волкодав чует невидимого в густом подлеске матёрого волка. Вот только за чью команду играет этот профессионал? В чьей стае бегает этот волк?
Второй задержанный выглядит значительно старше, и чувствует себя весьма неуверенно, хоть и пытается не выдать того. Зря старается — люди в таких ситуациях неплохо контролируют лицо, голос, но зачастую напрочь забывают про руки. И руки пожилого словно бы живут своей жизнью — то он нервно сплетает пальцы, то засовывает кисти в карманы своего странного, кургузого пиджачишки, то скрещивает руки на груди, то заводит за спину… Всё понятно: слабое звено в этой парочке именно он, и ломать при допросе надлежит именно его.
Ну что же, приступим…
Приступить к допросу Старцев не успел, события неожиданно повернули в иное русло. Подошедший боцман Кухаренко, расставлявший до того посты на ведущих к баку проходах, радостно пробасил:
— Вашскобродие, господин Буланский! На плащи заколдованные взглянуть желали? Так вот он вам в лучшем виде! — Боцман ткнул своей лапищей в сторону клоунского наряда якобы русского, добавил злорадно:
— Попался, рожа басурманская!
Старцев, внимательно наблюдавший за пленным, удивился: ледяное спокойствие задержанного дало-таки трещину — вздрогнул, впился глазами в лицо коллежского асессора.
Богдан Савельевич, видимо, тоже понял, что в их силки угодил матёрый волчина. Вынул из кармана наручники (запаслив господин из Синода, подумал капитан-лейтенант), подошёл к пленным, держа в другой руке браунинг.