Движение второй, по видимости невооружённой руки, он не уловил. Что-то мелькнуло в воздухе серебристым высверком. Короткая резкая боль в правом плече.
Он выстрелил от бедра, не имея времени поднять оружие.
Спуск при взведённом курке, как и предупреждал Старцев, оказался удивительно мягким…
Диана ненавидела умирать — чересчур болезненный процесс. Воскресать она любила ещё меньше.
Боль, боль, боль, сплошная дикая боль и ничего кроме боли. Сломанные пулями рёбра движутся, тянутся друг другу, вспарывая острыми обломками истерзанную плоть. Глаза ничего не видят — багровая пульсирующая пелена. Боль сводит с ума. Диане хочется одного — не воскресать. Умереть насовсем и избавиться от боли. Провалиться обратно в благодатное чёрное ничто. Провалиться навсегда.
Процесс регенерации идёт с чудовищной скоростью, но минуты растягиваются на века. На тысячелетия. На заполненные болью эпохи…
Осколки и обломки костей заканчивают свой путь друг к другу, начинают срастаться. Это чуть менее болезненно, но лишь чуть.
Красная муть перед глазами рассеивается. И Диана видит Лесника. Он пытается выползти из той самой раскуроченной двери, с третьей попытки преодолевает высокий порог.
Упрямец… Всё-таки попытался спуститься по трапу, владея лишь двумя конечностями… Без успеха, конечно же.
Правая рука Лесника волочится бесполезным грузом, рукав набух, пропитался кровью. Левое бедро, куда угодил кортик, обильно кровоточит, на палубе остаётся густой кровавый след.
Всё-таки зацепила артерию, хоть и не желала того. Трудно добиться снайперской точности броска, когда в тебя всаживают пулю за пулей… Сколько раз он выстрелил? Диана не знает. Понимает лишь одно — зная её живучесть, напарник стрелял не с целью убить. Вывести из строя, обеспечить длительную регенерацию — и без помех заминировать корабль. Дурак…
Лесник упрямо ползёт. Не к ней, куда-то в сторону.
Остановись, ляг, попробуй остановить кровотечение, помощь скоро придёт! — пытается крикнуть она. Изо рта вылетает кровавый сгусток, почти чёрный. И невнятное хрипение.
Лесник ползёт.
И она понимает — куда: к борту. И, кажется, понимает, — зачем…
Она вновь пытается крикнуть, пытается поползти следом. Не получается… Леерного ограждения здесь почти не осталось — шнелльбот поработал на славу…
Лесник поворачивает голову назад, что-то произносит. Губы шевелятся, но Диана ничего не слышит, — в ушах оглушительным набатом гремит собственный пульс.
Лесник переползает, переваливается через край палубы — медленно-медленно. Затем исчезает — мгновенно. Всплеска она тоже не слышит.
…Диана лежит на спине. Неподвижный взгляд устремлён в низкое серое небо. Регенерация почти завершена, она уже может встать.
Но не встаёт.
Глава восьмая. Прилетит вдруг волшебник в боевом вертолёте…
Вертолёт кружил над Северным морем.
Четвёртый вылет подряд — заправка, смена экипажа, и вновь барражирование вокруг точки с координатами, сообщёнными покойным Свеном Гроссом.
Возможно, кое-кому из людей Юзефа занятие это казалось абсолютно бессмысленным, но спорить с обер-инквизитором желающих не находилось.
Винтокрылая машина продолжала наматывать круги. Прибор, захваченный Лесником в подземелье «барсов», мёртво молчал. Хотя техник, приставленный к трофейному агрегату, клялся и божился: конструкция вполне работоспособна, элементная база в полном ажуре. Нет лишь того, что прибору надлежит обнаружить — причём по его, техника, мнению, вообще нет в природе. Нет и не бывает…
Юзеф, находившийся на борту все четыре вылета, в споры не вступал.
На всякий случай «летучий голландец» пытались обнаружить и обычными методами. Судов в районе поисков хватало: рыбачьи, грузовые, пассажирские, спешащий куда-то по своим делам корвет датских королевских ВМС «Хайен»…
Не было лишь того корабля, за которым охотились инквизиторы.
Шансы на успех таяли. Но обер-инквизитор продолжал надеяться, потому что ничего иного ему не оставалось.
И прибор сработал!
Техник изумлённо охнул, увидев на экране цифры пеленга. Вертолёт устремился в самый центр громадной кляксы тумана, словно из ниоткуда возникшей над морем. Радары сработали значительно позже — когда смутные очертания эсминца уже можно было разглядеть невооружённым взглядом.
Места для посадки на палубе «Тускароры» не нашлось. Четверо полевых агентов — лучшие из лучших — скользнули вниз на тонких чёрных паутинках лееров.
Навстречу им шагнула фигура в куртке-штормовке несколько странной расцветки. Шагнула медленно, старческой походкой — и тут же оказалась под прицелом четырёх стволов.
Приглядевшись, Юзеф понял, отчего цвет одежды показался странным — спереди вся штормовка была залита кровью.
Свежей алой кровью.
В два прыжка Андерсон подскочил к иллюминатору, дрожащими пальцами отвинтил барашки и откинул внутрь круглую крышку со стеклом. За бортом всё ещё царил непроглядный туман, где-то внизу о корпус корабля размеренно ударялись волны. Мерный рокот доносился сверху, из-за этой молочно-белой пелены. Вертолёт! Спасательный вертолёт!
Протиснуться в узкое отверстие иллюминатора, конечно же, было невозможно. Андерсон схватился обеими руками за его края, как можно дальше высунул голову и заорал:
— Эй, на вертолёте! Помогите! Э-ге-гей! На помощь! Я здесь!!!
Слова канули в туман, не возымев на окружающий мир никакого действия. Да их никто бы и не услышал — ротор вертолёта ревел совсем рядом, заглушая все посторонние звуки. Судя по грохоту, до машины было всего несколько метров, но пелена тумана сделалась такой плотной, что казалось: протяни руку — и ткнёшься ладонью во влажную упругую вату.
Андерсон упёрся плечами в края иллюминатора и покрутил головой, пытаясь хотя бы приблизительно определить, откуда доносится чудовищно усиленный туманом звук — сверху, снизу или с противоположной от борта стороны. Но всё оказалось бесполезно — шум вертолёта как будто исходил из самой белой пелены, превратившейся в плотную, окутавшую корабль субстанцию. Андерсон попытался крикнуть ещё, но голос захрипел и сорвался в кашель — возможно, от того, что шкипер чересчур нервничал. А может быть, от простуды.
Тогда он бросился обратно к двери, вцепился руками в неподатливый рычаг. Но тот остался неподвижен.
Проклятье!
Лежащие на койках мертвецы скалились торжествующе.
Андерсон упёрся ногой в переборку, поглубже вдохнул воздух и откинулся назад, всем телом повиснув на проклятой железяке. Она заскрипела и нехотя сдвинулась с места. Ещё, ещё немного…
Внезапно рычаг с лёгкостью повернулся в нейтральное положение, и Андерсон, не успев вовремя среагировать, повалился назад, стукнулся затылком о ржавую переборку. Не почувствовав боли, вскочил на ноги, распахнул дверь и бросился вверх по грохочущему под ногами трапу.
Площадка.
Металлическая дверь.
Узкий коридор с тянущимися трубопроводами и пучками кабелей.
Ещё одна дверь, а за ней — трап, ведущий наверх, на палубу. К спасению. К жизни. Неважно, из какого именно года прилетел вертолёт — не от вонючих же конунгов с их вонючими драккарами…
Быстрее, быстрее…
Грохот ротора не давал услышать ни слова. Юзеф сделал знак одному из подчинённых. Полевой агент снял с головы шлем с встроенной рацией, протянул Диане. Точно такой же шлем красовался на голове обер-инквизитора.
В наушниках тут же зазвучала уставная формула:
— Господин обер-инквизитор, докладывает…
Он сделал короткий отметающий жест.
— Где Андрей?!
Диана медленно стянула шлем с головы. И показала рукой на широкий кровавый след, наискосок пересекавший палубу. У остатков леерного ограждения след обрывался, словно оставивший его человек свалился за борт. Или был сброшен.
Губы Юзефа шевелились, Диана торопливо натянула шлем, но в наушниках не раздавалось ни слова.
Обер-инквизитор застыл, опустив голову, глядя на залитую кровью палубу, словно надеялся увидеть там что-то, опровергающее слова Дианы, позволяющее обвинить её во лжи…
Затем сказал лишь одно слово — голосом бесконечно старого, бесконечно усталого человека:
— Как?
Она ответила несколькими короткими фразами — никаких эмоций, никаких комментариев, лишь самая суть произошедшего. Говорила и ждала, когда же обер-инквизитор подаст знак полевым агентам, словно бы невзначай направившим стволы на Диану. Знала: два-три десятка пуль с миостагнатором, всаженных в упор, прикончат даже её.
Юзеф не подавал знак.
И не произносил ни слова. Шлем повис в безвольно опущенной руке.
Пилот, показавшийся в распахнутой двери вертолёта, отчаявшись докричаться до шефа, делал какие-то энергичные знаки. Юзеф не замечал.
Окутанный туманом древний-древний старик стоял на палубе эсминца «Тускарора», и не отрываясь смотрел на залившую её кровь…
Взлетев по трапу, Андерсон оказался в маленьком помещении с массой распределительных щитов, болтающимися проводами, двумя выбитыми окнами и распахнутой дверью, ведущей наружу. Там, за краем узкой штормовой галереи, ограниченной леерными стойками, царила та же плотная белёсая мгла. Несколько мгновений Андерсон стоял на месте и крутил головой, вновь пытаясь сориентироваться и понять, откуда доносится шум вертолёта. Он явно завис над кормой корабля.
Неужели спасатели пытаются там кого-то подобрать?
Андерсон бросился в сторону кормы. По трапу вверх, обогнуть надстройку с антеннами-тарелками… Снова вниз и дальше по палубе.
Осталось совсем немного — вот кормовая ракетная установка, а за ней… Шум вертолёта сделался совсем громким. Андерсон уже миновал установку, когда рёв винта вдруг перешёл в оглушительный грохот, а вслед за этим сквозь белую дымку мелькнула округлая тёмная тень, медленно набирающая высоту. Рокот стал постепенно удаляться и утихать, будто проваливаясь в туман.