Сталин нажал кнопку в столешнице, и в зал вошел высокий подтянутый генерал.
– Мы с товарищем Энвером Ходжа бьемся решить задачу, но не можем ее решить, – улыбаясь, обратился Сталин к генералу. – Свяжись, пожалуйста, с профессором Державиным и спроси его от меня, имеется ли какая-нибудь связь между кавказскими албанцами и Албанией.
– Слушаюсь, товарищ Сталин. – Не выказав никакого удивления поручению, генерал щелкнул каблуками и бесшумно удалился.
Сталин, между тем, взял из вазы апельсин, высоко поднял его и сказал Ходже:
– По-русски называется – «апельсин». А по-албански?
– Портокал, – сразу, не дожидаясь перевода, ответил Ходжа.
Сталин засмеялся. Желтые глаза его стали хитрыми.
– И по-грузински, товарищ Ходжа – «портокал»! Точнее, «портокали»! – Он был явно доволен собой, что так угадал с апельсином. – Анастас Иванович, – повернулся Сталин к Микояну, – ты знаешь азербайджанский. Как у них называют апельсин?
Микоян поднял свой длинный нос от тарелки.
– Портагал. А турки – портакал.
Тут удивился уже Сталин:
– У всех – «портокал»?! Еще три народа называют так апельсин, и все они живут на Кавказе! Это что – турецкое влияние или и впрямь близость языков? А как, товарищ Ходжа, по-албански звучит «народ»?
– Ньерёзит.
– А «человек»?
– Персонин.
– Чем-то итальянским отдает, – заметил Сталин.
– Еще у нас говорят: «ньё ньери».
– А как «хлеб»?
– Бука.
– Почти что булка. А «жена»?
– Груа.
– А «муж»?
– Бурри.
Микоян пошевелил щеточкой чаплинских усов:
– По-азербайджански «муж» будет – «бир-эр».
– Похоже, – кивнул Сталин. – А «земля»? – продолжал допытываться он.
– Токэ.
– А у нас говорят «ток» про место, куда свозят скирды жита, а потом обмолачивают, – заявил седой, с коротко подстриженными висками Ворошилов.
– Тоже ведь земля, – согласился вождь. – А «дар»?
– Пешкеш.
– Нет, – покачал головой Сталин. – Нет! «Пешкеш» – это не по-албански, а по-турецки! – Он снова засмеялся, широко раздвинув улыбкой усы. – Кажется, товарищ Энвер, всё же не исключена связь между кавказскими албанцами и вами! Но вот какая – вопрос!
Тут снова вошел генерал, отправленный звонить профессору Державину.
– Разрешите доложить, товарищ Сталин? Я получил ответ от профессора. Он сказал, что нет каких-либо данных, которые говорили бы о связях между кавказскими албанцами и Албанией. Но, добавил он, на Украине, в Одесской области, имеется несколько деревень, около семи, заселенных албанцами. Об этом у профессора точные данные.
Для Ходжи, только что благополучно отделавшегося от неведомых и совершенно ненужных ему азербайджанских сородичей, обнаружение новых земляков на Одесчине явно стало неожиданностью. Поначалу он, видимо, не знал, что сказать по этому поводу, а потом нашелся:
– Здесь присутствует наш посол, и я, товарищи, не откладывая, поручаю ему позаботиться о том, чтобы те из наших студентов, которые учатся в Советском Союзе на историков, проводили практику в этих деревнях и изучили, как и когда эти албанцы переехали в Одессу, сохраняют ли они язык и обычаи своих предков, и так далее.
Сталин едва заметно шевельнул бровью, опустил глаза. Вероятно, у него были несколько иные взгляды на свободное перемещение иностранных студентов по стране, да еще без его санкции. Однако возражать он не стал:
– Очень хорошо. Пусть ваши студенты проведут практику там, причем вместе с нашими. Не возражаете?
– Что вы, что вы, товарищ Сталин! Албанские студенты будут счастливы!
Сталин вытащил трубку и набил ее табаком из лежавшей перед ним коробки папирос «Казбек». Он отрывал от папиросы длинный полый мундштук, а гильзу перетирал между пальцами, ссыпая в трубку желтоватые волокна.
– Ученым предстоит еще выяснить историю происхождения албанцев, – закурив, объявил он. – Вы особый народ, как и персы, и арабы, у которых одинаковая с турками религия. Но ваши предки, по-видимому, существовали еще до римлян и турок. Вопрос о религии не имеет отношения к национальности и подданству. Скажите, а каков национальный состав албанского народа? Имеются ли сербские и хорватские меньшинства в Албании?
– Подавляющее большинство нашего народа, – сообщил Ходжа, – составляют албанцы, но имеется и греческое национальное меньшинство, приблизительно двадцать восемь тысяч человек, и совсем мало македонцев, всего пять небольших деревень, а сербов и хорват нет.
– Но албанцы живут, насколько я знаю, в Сербии и Хорватии?
– Больше всего их в Косово, около миллиона. Однако Косово и другие заселенные албанцами края Югославии – это албанские земли, которые великие державы несправедливо отняли у Албании; они принадлежат Албании и должны быть нам возвращены. Теперь, когда и мы, и Югославия – социалистические страны, существуют условия для правильного разрешения этого вопроса. Я говорил об этом Тито при встрече, и он ответил: «Я согласен, мы этого хотим, но до поры до времени ничего не можем сделать, ибо сербам это трудно понять». «Если они не понимают этого сегодня, – сказал я, – то они должны понять завтра».
«Вот и причина проталкивания «иллирийской теории» происхождения албанцев! – усмехнулся я. – Дескать, мы здесь жили еще задолго до вас, а значит, это наша земля!»
Выслушав, Сталин внимательно посмотрел на Ходжу.
– Мы марксисты-ленинцы, товарищ Энвер, и никак не должны вмешиваться во внутренние дела Югославии. Это было бы не по-марксистски. Вопрос этот следует рассмотреть югославским коммунистам и югославскому народу; им решать дела сегодняшнего и будущего своей страны. В этих же рамках рассматриваю я и вопрос Косово, как и остального проживающего в Югославии албанского населения. Мы ни в коем случае не должны дать повод обвинять нас в том, будто мы стремимся к распаду Югославской федерации. Это щекотливый момент, и к нему нужно подойти очень осторожно.
– Да, товарищ Сталин, – согласился Ходжа, но уже без привычной своей улыбки. – Однако мы, со своей стороны, никак не вмешиваясь во внутренние дела Югославии, никогда не перестанем поддерживать права своих кровных братьев, проживающих там.
– Это ваше право. Но – в рамках существующего между нашими партиями и странами пролетарского интернационализма.
«Если Сталин говорит «наши партии» и не ругает Тито, – отметил я, – значит, это всё происходит до разрыва отношений в 1948 году».
Ходжа выглядел несколько разочарованным: вероятно, ожидал от Сталина бо́льшей поддержки своей позиции по Косово. Сталин слегка улыбнулся в усы и поменял тему:
– Сколько вероисповеданий в Албании? – поинтересовался он. – И на каких языках у вас говорят?
– В Албании три вероисповедания – мусульманское, православное и католическое. Все верующие принадлежит к одной нации – албанской, поэтому и единственный язык, на котором у нас говорят – албанский, за исключением греческого, на котором говорит их национальное меньшинство.
Сталин поглядел на стоявшее перед ним блюдо с молочным поросенком и задал неожиданный вопрос:
– Вы, товарищ Энвер, кушаете свинину?
– Да, – несколько замявшись, ответил удивленный Ходжа.
Сталин сделал знак официанту, чтобы тот проложил албанскому гостю кусок поросятины.
– Мусульманская религия запрещает это своим верующим, – сказал он таким тоном, как будто Ходжа этого не знал. – Старинный обычай, который отжил свой век. Угощайтесь, пожалуйста! Тем не менее, надо иметь ввиду вопрос о вероисповедании и вести себя очень осмотрительно, ведь нельзя пренебрегать религиозными чувствами народа. Эти чувства насаждались веками среди людей, так что нужно действовать очень трезво, ибо отношение к этому вопросу важно для сплоченности и единства народа.
Сталин оглядел собравшихся и, сверкнув золотом широких генералиссимуских погон, поднялся с фужером вина в руке:
– Предлагаю тост за героический албанский народ! За доблестные Албанскую и Советскую армии! Передайте, товарищ Ходжа, мой сердечный привет героическому албанскому народу, которому желаю успехов!
Под высокими сводами зазвенел содвинутый хрусталь, а Ворошилов воскликнул: «Ура!»
– А теперь, товарищи, – сказал Сталин, – приглашаю вас пойти в кино. Сегодня нам покажут художественную картину «Богатая невеста». Я попросил также подготовить для вас несколько цветных документальных фильмов о жизни в Советском Союзе.
Загремели стулья, народ стал подниматься. В это время я поймал на себе змеиный взгляд зобастого Берии. Я вспомнил, что стою в раме зеркала, которое, как и давешнее зеркало в фойе, ничего не отражает, зато я в нем виден, как если бы стоял у простого окна. Узрели же мы друг друга с Кировым. Берия, поблескивая очками, посмотрел направо и налево от себя – ища, видимо, странно одетого человека, отразившегося в зеркале. «Нет, – сказал я себе, – если я не хотел связываться с господином Румяновым в покинутой реальности, то тем более не хочу связываться с товарищем Берией в этой», – и отступил за пределы рамы.
Снова надо мной распахнулись своды висящего в пустоте зала. В каждом зеркале, как на экранах телевизоров в магазине электроники, мелькало какое-то движение, цветная чехарда. Я понимал уже, что могу войти в любое, но не знал, зачем мне это нужно. В нерешительности я подошел к «окну» по соседству с кремлевским и увидел длинный узкий коридор, по которому уходили от меня люди с сумками и портфелями. Стенки коридора были из стекла, я пригляделся: там самолеты… летное поле, окаймленное взвихренными южными тополями… Ага, это труба-гармошка, по которой идут из аэропорта в самолет, а аэропорт, судя по тополям и невеликим размерам взлетного поля, – южноморский, на который я прилетел три дня назад. А какой, интересно, это рейс и куда он прибывает? Может, московский? Вдруг в кадр вплыла сутуловатая спина Кирова. Так это что – этрускологи? Точно – этрускологи! Вот дама, из МГУ, кажется, сидевшая позади меня в автобусе в день прилета. Вот делегат-итальянец в отличном костюме в полоску. Этот коридор, надо полагать – окно в ту реальность, где конференция уже закончилась и никто не исчезал. То, что мне надо! «Ни в одном из этих зеркал нет того, чего тебе надо», – сказал кто-то внутри меня голосом доцента Колюбакина. «Да, – ответил ему я, – но я же зашел в это зазеркалье, и было бы странно в нем просто зависнуть. Тогда нужно возвращаться назад, а что там меня ждет? И насколько эта реальность ирреальнее той, в которой я оказался в «Аквариуме»?» В «рамку» вошли двое мужчин, которые вспоминали о банкете: «… А после банкета меня еще позвали в ресторан, мы там хорошо добавили, и сегодня, сами понимает