9. Olga Glazova, Russia, delegato al Сongresso dei venetologi…
10. Boris Losev, Russia, delegato al Сongresso dei venetologi …”
– Дайте и мне посмотреть. – Лилу сбросила с плеч пиджак и подошла к стойке. – Так… Ну, правильно: восемь, девять, десять. Это мы, delegato al Сongresso dei venetologi. А где остальные семь? Покажите предыдущую страницу!
– Как, не понимай?
– Show the previous page, please! – продублировала она по-английски.
– Простите, я не имей права показывать exclusive information других гостей. Простите.
– Но это же наши коллеги, русские!
– Там больше русская никто нет. Delegato al Сongresso нет уже никакой. Моя очень жаль.
Я достал телефон, чтобы найти в «Галерее» и показать Джонни фотографию российских участников у ресепшена. Но напрасно я искал. Ее уже не было.
Проследив выражение моего лица, Ольга заявила:
– Надо звонить в полицию!
– Не торопитесь в ад, – сказал я ей на ухо. – Пойдем, поговорим.
– А потом не будет поздно?
– В полицию и ад никогда попасть не поздно. А нашими коллегами они всё равно первые сутки не будут заниматься, сосредоточатся на нас, как показывает опыт Южноморска. Так что не стоит высовываться.
Я взял пиджак и вызвал лифт. Когда мы зашли в кабину, Лилу шепнула:
– Остановимся на втором, я помню несколько номеров, в которые наши заселялись.
– Будем стучать в каждый?
– Ну, естественно!
– Что ж, попробуем.
Мы вышли на втором этаже, стучались в двери, указанные Глазовой, но нам никто не открыл. Потом поднялись ко мне на третий.
– Думайте, что хотите, но я одна не останусь, буду ночевать у вас, – едва преступив порог, сообщила она. – Только вещи свои заберу.
– Пожалуйста, места хватит.
– Вы понимаете, почему я об этом прошу?
– Что ж тут непонятного – страшно.
– Страшно-то страшно, но мне нужно не просто быть в чьем-то обществе, мне нужно быть с вами. Вас не трогают, вот в чем дело. Еще когда вы ушли от нас в собор, меня охватило острое ощущение одиночества, хотя рядом были Стригунов и Колюбакин. Поэтому я пошла вслед за вами, сказав им, что хочу пройтись по лавочкам.
– Да вы присаживайтесь. Сейчас я включу кондиционер, а то прохладно. Или вот еще можно виски согреться.
– Давайте виски. Поесть бы чего-нибудь!
– С «поесть» сложнее. Хотя… вот в холодильнике есть орешки, чипсы.
При всем минимализме обстановки, в номере имелись и бокалы, и небольшой стеклянный столик, и два полукреслица. В мини-баре нашлась минеральная вода «Сан-Пеллегрино».
Лилу глотнула немного виски, прикрыла глаза.
– Что мы будем делать? – через некоторое время спросила она.
– Я рассказывал вам, хотя и кратко, что было со мной в Южноморске после исчезновения этрускологов. И я знаю, что нам совершенно бесполезно думать о тех, кто исчез, нам важно думать о себе. Если у меня в Южноморске было столько проблем с правоохранителями, неужели вы полагаете, что в чужой стране, с чужой полицией их будет меньше? По мне, так их будет в разы больше. К тому же, насколько мне известно, здесь, в Венеции, нет нашего официального консульства, а есть лишь почетное, то есть работающее на общественных началах. И возглавляет его наверняка какой-нибудь местный синьор. А ближайшее генеральное консульство – в Милане. Мы здесь можем попасть в такой переплет, что не приведи Господь. Нам бы прямо сейчас ехать в аэропорт и улетать отсюда любым – подчеркиваю, любым, необязательно даже прямым, – рейсом. Но с моральной точки зрения мы не можем это сделать в тот же день, что госпитализировали Павла Трофимовича. У него есть жена?
– Есть, – как-то скривилась Глазова.
– Можно вызвать ее сюда, чтобы она была рядом с ним. Боюсь, правда, если мы станем ждать, пока она доберется до Венеции, нам будет уже поздно бежать отсюда.
– Щас она всё бросит и полетит в Венецию! Вы не знаете его жены! В ней, как и в нем, сто двадцать кэ гэ весу!
– Ну, тогда родственники, дети… Короче, наше дело сообщить, а им решать, кто полетит. Сидеть у постели ректора вы на самом деле не обязаны, да и денег на жизнь в Венеции вам никто не дал. Позвонить семье нужно уже сегодня. Конечно, всё, происходящее здесь, лишь один из вариантов реальности, но кто сказал, что в этом варианте не умирают? Вы помните, что там, откуда я прибыл, Стригунова тоже хватил удар? Это его судьба, как бы ни складывались обстоятельства в других ходах лабиринта. А нам надо понять нашу судьбу. Но и сидеть сложа руки тоже нельзя. Итак, бежать прямо сейчас мы не можем. Но можем утром, как ни в чем ни бывало, приехать в «Хилтон». Думаю, что конгресс готовится реально, как и конференция в Южноморске. Война войной, а обед по расписанию. Мы сразу же ставим оргкомитет в известность о госпитализации Павла Трофимовича. Кстати, можно их попросить оповестить и консульство в Милане, им это как-то сподручнее. Потом обязательно регистрируемся и идем в зал конгресса. Он, понятное дело, не открывается, мы ждем полчаса, уходим под каким-нибудь предлогом и больше не возвращаемся. От «Хилтона» до аэропорта минут пятнадцать на такси.
– Как – без вещей? – уточнила практичная, несмотря на все потрясения, Глазова.
– Лучше без вещей, чтобы не привлекать внимания, лишь с небольшими сумками, в которые можно положить всё ценное.
– А если нас спросят в оргкомитете, где остальные?
– Мы скажем, что их не видели, приехали втроем. С Колюбакиным.
– Но это же неправда!
– Что есть правда? – по-пилатовски возразил я. – Вот я настаивал на правде в Южноморске, и вызывал всё большие подозрения, пока фактически не очутился под домашним арестом. Что за правда, если вслед за делегатами исчезают записи в гостевом журнале? Правда – это когда нечто совершается по правилам, а если они изменяются по ходу игры? Где здесь вообще в «Аквариуме» правда?
– А вы уверены, что на той странице, которую нам Джонни не показал, записей не было?
– На девяносто девять процентов. Ведь в «Аквариуме»-то они исчезли.
– Не знаю, не знаю… Как отнесутся в нашем университете, что я сразу уехала?
– Во-первых, не сразу. Всё-таки мы отвезли Стригунова в госпиталь, переговорили с врачами. Во-вторых, на самом конгрессе вы были, но конгресс не состоялся. Из аэропорта позвоните в университет и скажете, что в сложившихся обстоятельствах вынуждены немедленно возвратиться, так как непонятно, кто будет оплачивать ваше дальнейшее пребывание в Венеции. Слово «оплачивать» – волшебное для бюрократов, у них тут же исчезнут аргументы в пользу того, чтобы вы задержались за границей. Вот увидите. Так что, пожалуйста, звоните домой Стригунову, – я кивнул в сторону городского телефона на прикроватной тумбочке. – Утром оплатим.
Лилу втянула носом воздух.
– Сейчас, соберусь с духом. – Она допила виски, выпрямила плечи и пошла к телефону с той же решимостью, с какой обычно входят к зубному врачу.
– Какой код России?
– Десять семь.
Она набрала номер, некоторое время ждала.
– Алло! Добрый вечер! Зинаида Альбертовна? Извините за поздний звонок. Это Ольга Витальевна Глазова, помощница Павла Трофимовича, из Венеции. – Тут Лилу сказали нечто такое, отчего по лицу ее пробежала злоба. – Зачем звоню? Ну, наверное, не для собственного удовольствия. – В голосе Глазовой появился металл, знакомый мне по разговору с ней в автомобиле. – Выслушайте меня, пожалуйста, внимательно. У меня для вас тяжелое известие. С Павлом Трофимовичем на площади Сан-Марко случился инсульт. Он доставлен в бессознательном состоянии в реанимацию больницы «Оспедале Чивиле ди Венеция». Она находится у пристани «Оспедале». Пока мы с коллегой Лосевым были там, он в сознание так и не пришел. Если у вас или у кого-то из родных есть шенгенская виза, мы с господином Лосевым рекомендуем вам незамедлительно прибыть к нему в госпиталь, в Венецию. Того же мнения придерживаются врачи.
Женщина на другом конце провода закричала так, что даже я услышал:
– Сука! Это ты его довела! Поганая сука! Ты затрахала Пашу до смерти, а теперь я должна лететь к нему в больницу?
Лилу повысила голос.
– Мое дело поставить вас в известность, а вы поступайте, как знаете. Запишите, чтобы не перепутать: больница «Оспедале Чивиле ди Венеция», пристань «Оспедале». – Она бросила трубку.
Глазова вернулась к столику, сама налила себе виски.
– Ну вот, я сделала это. Напьюсь сегодня, а завтра не смогу никуда ехать.
– Не напьетесь, нервное напряжение большое. – Самого меня алкоголь почти не брал.
Лилу посмотрела в сторону.
– Ну, вы, всё, конечно, поняли, объяснять не надо.
– Вы не волнуйтесь, вы мне еще в Южноморске по пути на кладбище сказали, что Стригунов ваш любовник.
– Да? Интересно, чего это я так разоткровенничалась с первым встречным?
– Вы сами искали встречи со мной. Вы говорили, что не можете уже сделать вид, что инсульт Павла Трофимовича не касается, и чувствуете, как где-то рядом с вами чавкает болото.
– Это точно то, что я сейчас испытываю. – Она положила ногу на ногу, отчего ее блестящее бедро заголилось, откинулась на спинку креслица, прикрыла глаза. – А как вы думаете, эта шутка ваша на вапоретто могла вызвать ревность Павла Трофимовича и стать причиной инсульта?
– У человека апоплексического склада, имеющего молодую любовницу, всегда есть причина для инсульта.
– Вы говорите, как Зинаида Альбертовна.
– Но ведь и она в чем-то права. Или нет?
– Скорее нет. Такие, как Стригунов, от секса не умирают. Любовник он был так себе.
– А чего же вы тогда с ним? Из-за места, что ли?
– Представьте, из-за места! У нас в Южноморске не так много этих мест!
– Ну, и машинку он вам, наверное, купил.
– Купил! И что же? Или вы из тех, кто считает, что любимым женщинам не нужно дарить подарки? Их надо только использовать? А вообще, зря вы так: он, в общем, неплохой человек. У нас в провинции, если ты незамужняя, есть варианты и похуже.
– Ольга Витальевна, не поймите меня неправильно, но, если вы хотите быть с Павлом Трофимовичем в это трудное для него время, упаси меня Бог мешать вам.