Ладно, а что с моей дочерью? Точно ли она в университете, как я предположил, войдя в квартиру? Жена оказалась вовсе не на работе. Я набрал мобильный Елены, ожидая настрявшего «Телефон абонента отключен…», однако довольно быстро последовало соединение:
– Папуля, привет!
– Привет, дочка! Ты где сейчас?
– Мы с девочками гуляем в Биеннале.
Снова противно заныло под ложечкой, – как и тогда, когда жена сказала про Южноморск.
– А что это такое… Биеннале?
– Ну, ты что, не знаешь? Такой парк в Венеции, где международные выставки происходят.
Я моментально взмок. Я предельно ясно понял, что на этот раз «Аквариум» жестко взял меня и мою семью в оборот. Чужие исчезновения закончились. Не дернешься, как, бывало, в других ипостасях! Я – прямиком из Венеции в Москву, а дочь – из Москвы в Венецию. А жена, тем временем, в Южноморске, откуда я сбежал через зеркало.
– Папуль, ну, ты что молчишь? Счетчик-то тикает!
– Ничего не тикает… двести рублей уже заплатишь по-любому. – Я мучительно пытался сообразить, как мне выведать, что же она, собственно, делает в Венеции, не открывая своего полнейшего неведения. Скорее всего, раз с ней в Биеннале фигурируют «девочки», они там оказались по программе студенческого обмена. – Ну, как тебе местный универ? – наугад спросил я.
– Да я же тебе несколько дней назад говорила! Административный корпус в таком шикарном Палаццо Ка’ Фоскари на Большом канале, а кампусы разбросаны по всему городу и в Местре. Живем в общежитии по двое, я с Таней Рудаковой. По вечерам у нас весело! Да, папочка, вот что я тебе хотела сказать… Сама собиралась позвонить, а тут ты… Помнишь, я тебе говорила про Дмитрия Евстигнеевича, нашего русского человека, который работает в универе, в Центре исследований по искусству России? Помнишь? Что ты молчишь?.. Ну, Дмитрий Евстигнеевич Колюбакин, такой милый, остроумный, всё ухаживает за мной, показывает Венецию?..
– Так, – сумел выдавить из себя я, – и что?
– В общем, в моей жизни произошло важное событие… он сделал мне предложение.
– В каком смысле – предложение? – оцепенел я. Час от часу не легче: «Аквариум» бьет без перерыва, не давая продыха! – Замуж, что ли?
– Ну да, представляешь! Я ему еще ничего не ответила, но, думаю, что соглашусь. Буду жить в Венеции, папуля! Он, конечно, на пятнадцать лет старше, но ведь мои ровесники – дебилы, сам знаешь.
Я перевел дыхание.
– А он что – сейчас рядом, этот Колюбакин?
– Нет, он на работе. Мы сами пошли в Биеннале, это недалеко от Дворца Дожей: сначала по Рива дельи Скьявони до Арсенала, а потом…
– Вот что, дочка, – перебил ее я. – Выбрось этого Дмитрия Евстигнеевича из головы. Он, хоть и краснобай, а, на самом деле, пустой человек, позер и хохмач, и заполняет пустоту марихуаной и кокаином. Ты с ним попадешь в беду. Ответь ему «нет» и попроси больше не приближаться к тебе.
– Да ты что? Какая марихуана? Да мы же говорили с тобой в прошлый раз о Дмитрии Евстигнеевиче, и ты сказал: «Ну что ж, пусть покажет тебе Венецию, но, если будет в гости к себе звать, не ходи»!
– А ты ходила?
– Папа!..
– Это правда?
– Правда! Но он приходит к нам в гости в общежитие! А что – нельзя? Он, на минуточку, наш куратор!
– Он урод – в жопе ноги, как сказала одна общая знакомая! – не сдержался я. – Слушай меня внимательно. В комнату его больше не пускай. Разговоров не заводи. На его разговоры не отвечай. Если он куратор, то пусть курирует, но не тебя лично, а всю группу.
– Какая еще общая знакомая, если ты его не знаешь? Если бы знал, то сказал бы в прошлый раз! Папа, какая муха тебя укусила? Что ты придумываешь?
– Я не понял тогда, о ком ты говоришь. Я знаю его по Южноморску, где он был доцентом в местном университете. Едва ли не первое, что он мне предложил при встрече – это забить косячок.
– Да разве ты был когда-нибудь в Южноморске?
– А откуда мне тогда знать, что Колюбакин работал в местном университете? А он ведь там работал, не правда ли, и говорил тебе об этом?
– Я всё поняла… ты навел о нем справки, и кто-то накрутил тебя против него. Папа, ну нельзя же так! Мало ли кто о ком скажет! А у меня самой, по-твоему, глаз нет? А мама меньше тебя понимает в людях? Она мне сказала: «Леночка, ты внимательно присмотрись к нему, попроси рассказать о себе поподробней и, наконец, постарайся узнать, сколько он зарабатывает», но она не говорила за глаза о человеке, что он урод – в жопе ноги!
– А ты ей сообщила о предложении Колюбакина?
– Ну… да. Решила: сначала ей, потом тебе.
Ну, Аня, партизанка! Ни полсловечка по телефону о венецианском женихе! Женская солидарность!
– Я буду с вами обеими иметь серьезный разговор на эту тему. Мы по телефону твоих женихов обсуждать не будем. И уж тем более благословлять. Пусть он явится пред очи родителей, и мы с ним основательно поговорим.
– Да как он явится? Из Венеции, что ли, прилетит?
– Любит – прилетит и из Венеции. А если он просто развлекается, то пусть там и остается. Но без тебя.
– Да откуда у тебя вдруг эти домостроевские замашки? Почему ты унижаешь меня? Ты мне даже ничего не советуешь, просто диктуешь свою волю и всё! Папа, я совершеннолетняя, я личность, у меня своя жизнь, и я имею право выбора. Не смей так говорить со мной!
– Лена… – начал я, но она отключилась.
Я совершенно не знал, что делать. Меня взяли за слабое место – жену и дочь. Успокаивать себе, как раньше, мыслью, что это не моя реальность, я уже не мог. То, что крикнули в одном из ходов лабиринта, обязательно отзывается эхом в другом, – пусть в искаженном виде, но с неизменяемой сутью. Ты бросаешь бумеранг в одном зазеркалье «Аквариума», а он возвращается к тебе в другом. Возможно, и в третьем, и в четвертом. Эх, не зря я подозревал, что придется дорого заплатить за мгновенный переход из «Альвери» в свою квартиру!
Я сидел, уставившись невидящими глазами на свою почту в «Яндексе» – почту, которую я, в своей жизни годичной давности, не получал и на которую в действительности не отвечал. Вот еще одно письмо, новое… Но что это: «Re: Глазовой Ольге Витальевне»? Неужели ответ?! Трясущимися руками я открыл письмо:
«Сделаю всё, что смогу.
Помнящая о Вас
Ольга Г.»
Я перевел дух. Есть! Получилось! Лилу – надежный человек! Благородная Лилу, которая сначала показалась мне высокомерной южноморской оторвой! Чувственна, конечно, необычайно… Гормоны в ней играют, как пузырьки нарзана, бегущие наверх со дна бокала. Я вспомнил вживую тяжесть ее ноги на мне, эллипс бедра, обведенный лунным светом, прохладные груди с твердыми сосками… Она была так близко, на расстоянии даже не руки, а… Я помотал головой, отгоняя гибельное наваждение. Гибельное уже не для меня, а для Леночки. Если я не окажусь на высоте здесь, ей будет туго там. Рядом с ней Колюбакин, а где Колюбакин, там и «болото». Я чувствовал, что он был неотъемлемой частью той недоброй мистики, что окружала меня в Южноморске и Венеции, и это беспокоило меня не меньше, чем его отношение к наркотикам, позерство и скрытое за хохмачеством лукавство. Я не мог знать, в каком качестве он был приставлен «Аквариумом» ко мне и к другим, но то, что он игрушка в руках потусторонних сил, я ничуть не сомневался. Судя по тому, что Колюбакин жив-здоров и по-прежнему работает в Ка’ Фоскари, он никуда не исчезал на площади Сан-Марко, а просто сбежал от нас, бросив парализованного Стригунова! И вот теперь он «сватается» к моей дочери… А я бессилен.
Взгляд мой снова упал на письмо Лилу. Но так ли уж и бессилен? Ведь мой ход с университетской почтой удался! А почему бы мне не попытаться и на университет Ка’ Фоскари выйти через сайт? Я набрал его в поисковике и быстро заполучил, с опцией перевода на русский. Смотрим… «центральная администрация»… «дом приходского священника»… «ректор»… Микеле Буглиси… телефон, факс, э-мейл.
Для начала я попробовал телефон. Как и в случае со звонком дочери, соединение произошло на диво быстро:
– Ascolto, Direttrice dell'Ufficio del Rettore Veronica Giove, – поставленным голосом сказала женщина на другом конце провода. Смотри-ка, заграница прозванивается: что-то «Аквариум» по части международной связи не доработал! И тут же спохватился: не накаркать бы!
– Хэлло, синьора Вероника! – по-английски приветствовал я директрису офиса. – Это Борис Лосев, писатель из России. Мне нужно срочно переговорить лично с синьором ректором по поводу возникшей проблемы в наших двусторонних контактах.
– Здравствуйте, мистер Лосев! Это действительно срочно?
– Да, конечно! Я же из Москвы звоню.
– Минуту… попробую соединить, если у него не занято.
«Писатель из России» за границей еще действует безотказно, а вот у нас уже надо говорить «Союз писателей России»… В одиночку не котируемся.
Через пару минут Вероника сообщила:
– Мистер Лосев? Синьор ректор у телефона.
– Грацие!
– Хэлло, дорогой друг! – услышал я приятный мужской голос. – По поводу каких контактов вы хотели бы со мной поговорить?
– Здравствуйте, синьор Буглеси! По поводу студентов из России, которые сейчас гостят у вас в Ка’ Фоскари. Среди них моя дочь Елена Лосева.
– О, весьма приятно!
– Мне тоже, если бы не одно обстоятельство. К нашим ребятам, как я понял, приставлен мой соотечественник, Дмитрий Колюбакин, работающий у вас лаборантом в Центре исследований по искусству России. Я его знаю, и у меня о нем не самые хорошие впечатления. Он уже не так молод, а ведет себя, как тинэйджер, покуривает марихуану, острит без остановки, по поводу и без повода. Такие быстро располагают к себе молодежь, но не думаю, что хорошо на нее влияют. Тем более, что он взялся ухаживать за моей дочерью и даже предложил ей выйти за него замуж. Я не знаю человека, менее склонного к семейной жизни, чем господин Колюбакин. Мы с вами, синьор Микеле, как люди более опытные, понимаем, что он просто морочит девушке голову с достаточно понятными целями. По-другому они называются сексуальными домогательствами. Вы, естественно, не полиция, но вы работодатель этого Колюбакина и не для того, я уверен, поручили ему курировать наших студентов, чтобы он использовал это в целях, не имеющих никакого отношения к его работе. Я бы хотел попросить вас устранить Колюбакина от нашей группы и запретить ему появляться у них в общежитии.