– Как вы говорите: Дмитрий Ко-лю-баб-кин?
– Колюбакин.
– Спасибо, я записал. Вы видели, как он курит марихуану, мистер Лосев?
– Нет, но он предложил мне сделать это сразу же после знакомства в университете нашего города Южноморск.
– Это было именно в университете или в каком-нибудь другом месте?
– В университете.
– А вашу дочь зовут Елена, вы сказали?
– Совершенно верно.
– Елена Лосева, записал… Мы очень серьезно относимся к подобной информации и самым надлежащим образом ее проверим. В этом вы можете быть абсолютно уверены. Я дам соответствующее поручение нашему генеральному директору синьору Антонио Маркато и синьору Джузеппе Барбьери, возглавляющему Центр исследований по искусству России.
– Спасибо, буду очень вам обязан!
– Всегда к вашим услугам, мистер Лосев. Вы никому больше не рассказывали о синьоре Колюбакине?
– Нет.
– Могу ли я вас попросить и впредь, до выяснения всех обстоятельств, не рассказывать?
– Да, конечно.
– Хорошо. Был рад знакомству с вами, мистер Лосев. До свидания!
– До свидания!
Несмотря на повторную удачу, я понимал, конечно, что только человеческим вмешательством не смогу оградить жену и дочь от фантомов, порожденных зеркалами «Аквариума», но опыт показал, что решение, идущее вразрез со схемой событий, навязанной «болотом», как это было в случае с приходом Лилу в собор Сан-Марко, способно вывести человека из-под удара. Пусть и ненадолго. Впрочем, когда Ольга приняла второе такое решение – остаться в Венеции со Стригуновым, она избавилась от чар «Аквариума» на год, а сам ректор оправился от удара до такой степени, что смог приветствовать участников конференции филологов. Свободная человеческая воля всё-таки может противостоять воле виртуального мира. Осталось только понять, насколько свободна или, напротив, насколько виртуальна моя, Лосева номер четыре, воля. Вот я вошел в квартиру с портфелем и чемоданом, а даже не знаю, не имеется ли в ней уже точно такие же чемодан и портфель моего предшественника, как это было в фильме «Солярис» с вещами героини. А у клона – какая воля? Клонированная. Я отправился в кладовку, где мы хранили чемоданы, и дубликата стоявшего в прихожей с некоторым удовлетворением не обнаружил. Значит ли это, что и я не дубликат? Едва ли, пока не разгадал природу перемещения вещей в пространстве «Аквариума», но всё же… Я вернулся в кабинет, посмотрел в тот угол, в который обычно ставил портфель, – пусто. Стало как-то спокойней. Пока я не задумался: а где тот бедолага Лосев, что ночью отвез жену в аэропорт? Лучше не думать…
Зазвонил мобильник, стоящий на подзарядке. Да, это Москва, где телефон – продолжение тебя самого, здесь долго помедитировать в одиночестве не дадут! Я подошел, глянул: «Рыленков», – главный редактор литературно-исторического издательства, в котором я трудился редактором-надомником. Ну, вот, Лосев номер четыре, пора и за работу браться. Еще бы знать, что я там наработал за год. Я ответил:
– Привет!
– Привет, Боря! Ну, я прочитал, наконец! Приезжай, обсудим. Сможешь в течение часа, а то у меня потом совещание?
Начинается… ЧТО он прочитал? Хотя, чего я комплексую переспрашивать? Ну, забыл… Писатель, рассеянный человек… За спрос денег не берут, только раздражаются.
– Егор Петрович, уточни, пожалуйста, а что ты прочитал?
– Как что? Роман, который ты предложил!
Ах, вот как, я роман за год навалял… Жалко только, что сам его не читал. В моей первой жизни, перед поездкой в Южноморск, еще и замысла нового романа не было.
– Ага! Понял, Петрович, еду!
Всё это чем-то напомнило мне мистическую историю с классиками, свидетелем которой я стал, когда в молодости работал в журнале. Мы сидели с поэтом Юрием Кузнецовым в кабинете главного редактора и выпивали. Перед этим Кузнецов, хотя был не с похмелья (с похмелья он напоминал Вия, которому невмоготу поднять веки), попросил меня: «Борис, сходи, купи коньяку хорошего, ну, ты знаешь какого, и винограду». В предпочтениях его – коньяк, виноград – сказывался вкус человека с юга. Впрочем, если бы он хотел просто выпить, то вполне мог довольствоваться и водкой, причем без всякого винограда и вообще без закуски. Юрий Поликарпович был одним из последних литературных могикан, что пили водку стаканами. А тут он закончил большую поэму и решил это дело отметить эстетично. Я купил, принес, мы сели, выпили по первой, и вошел Валентин Распутин. Ему нужен был главный редактор, а тот почему-то отсутствовал. Мы, естественно, пригласили Валентина Григорьевича за стол, и он присел рядом с Кузнецовым. Оба они были люди тяжеловатые на общение, – особенно, если потенциальный собеседник тоже значительный писатель. Сидят, молчат. Это ведь не более чем литературоведческие измышления: как много могли бы сказать друг другу, например, Толстой и Достоевский, доведись им встретиться! Ничего бы они не сказали, – сидели бы, небось, точно так же, насупившись, с онемевшими языками. Я разлил, выпили, и Кузнецов, наконец, говорит: «Ну, что, Валентин. Я прочитал твою повесть. Ты знаешь, мне кажется, это никуда не годится». Распутин удивленно воззрился на Кузнецова: «Юра, я уже много лет не приносил в журнал никаких повестей…» Тут в глазах у Юрия Поликарповича что-то прояснилось, и я понял, что он просто находился в размышлениях о творчестве Распутина, и эти размышления перешли, может быть, за рамки реальности. Посмеявшись над новым литературным анекдотом, я решил, что Кузнецов в то время, когда произошёл этот эпизод, находился в своём привычном состоянии – сразу в нескольких слоях времени. Один слой – тот, в котором он физически пребывал, другой – тот, где он парил рядом со своей поэмой, а третий – был связан с вошедшим Распутиным, человеком более удачливым в смысле литературной славы. Мистичность же ситуации заключалась в том, что Валентин Григорьевич новую повесть, действительно, писал и года через два, когда Кузнецова уже не было в живых, принес ее в журнал. Не исключено, что Юрий Поликарпович «провидел» эту повесть. Зная его, я могу предположить, что она едва ли бы ему понравилась. Он не любил читать о мытарствах маленьких людей, даже, если они делают их «большими». Оттого и высказался «авансом».
Я в каком-то смысле оказался в положении Распутина: поеду выслушать мнение о романе, которого в нынешней своей ипостаси еще не писал, но который в другой жизни уже читал Рыленков.
Я посмотрел в окно, стоит ли на стоянке моя старенькая «шкода». Стояла. Ладно, поеду.
Спустившись во двор и постучав по скатам машины, я залез в салон и проверил зажигание. Заводится нормально, как и год назад, с абсолютно тем же подкашливанием. Бензину на полбака. Можно ехать.
Я был уже в пути, когда снова позвонила жена. Она начала без всяких предисловий:
– Борис, выкладывай, как на духу, что у тебя было с этой Ольгой Витальевной!
«Ничего не было, кроме того, что в Венеции она лежала со мной голая», – чуть не ответил я. Прочистив горло, я «прикинулся шлангом»:
– А кто это – Ольга Витальевна?
– А то ты не знаешь, кто! Твоя поклонница из местного университета!
– А, вспоминаю, ты говорила! Ну, у нас есть общие знакомые из Южноморска. А так – откуда мне ее знать, если я сам никогда в Южноморске не бывал?
– А в Москве ты с ней не встречался?
– Нет, – честно ответил я.
Жена моя отлично чувствует, когда я говорю честно, поэтому градус ее натиска несколько снизился.
– Если вы знакомы лишь заочно, то как объяснить ее поведение по отношению ко мне?
– Что же это за поведение?
– Когда нас уже собрались везти в гостиницу, вдруг шагом бизнесвумен быстро входит эта Глазова, отводит меня в сторону и говорит, что произошла досадная накладка с моим номером в «Аквариуме», он уже занят, и она лично отвезет меня в другую гостиницу. Спросила, где мои вещи, сама взяла их и потащила, не оглядываясь, к выходу! Мне ничего не оставалось, как только догонять ее. Нет, ты понял? И вместо комфортабельного номера я получаю обыкновенную комнату в гостинице при студенческом общежитии! Я просто растерялась! А Ольга эта как ни в чем не бывало говорит: «Вам повезло, вы живете рядом с университетом!»
Я живо представил себе всё это и едва сдерживал смех. Молодец, Лилу! Мертвая хватка, – то, что надо в такой ситуации.
– А может, и вправду повезло? А то моталась бы туда-сюда…
– Да я бы помоталась несколько раз! Особенно, когда возят на автобусе! За все годы жизни с тобой я ни разу не жила в пятизвездочном отеле! В кои-то веки повезло, да не тут-то было! Кстати, а откуда тебе известно, что из «Аквариума» надо мотаться?
– Я тебе уже говорил, что кое-что знаю про этот отель. И очень рад, что ты не попала туда. Но я так и не понял: почему из всего случившегося ты сделала странный вывод, что у нас с Ольгой Витальевной что-то было?
– Ну, только дурочку из меня не делайте! Сначала ты мне говоришь, что нельзя жить в «Аквариуме», а потом появляется Глазова и перевозит меня в другую гостиницу! Лишь она единственная смолчала, прикинувшись занятой, когда я стала спрашивать у всех, не исчезали ли в Южноморске участники конференции этрускологов. Остальные удивились и сказали, что никакой такой конференции у них не было, а гостила научная делегация итальянских этрускологов, никуда не исчезавшая. Дальше – больше. В гостинице Ольга Витальевна вдруг стала любезной и ласковой и заявила, что для меня разработана руководством индивидуальная культурная программа, и она будет моим личным экскурсоводом. Ни много ни мало! Отчего бы это? А ведь поначалу она казалась такой неприступной, – даже после того, как спросила про тебя. А теперь – личный экскурсовод! И вот я сижу, жду, когда она посадит кого-то вместо себя в приемной и заедет за мной гостиницу, чтобы повезти смотреть какое-то древнее городище и местный кафедральный собор. И зачем-то собирается знакомить с отцом Константином из этого собора. Говорит, что это очень важно.
Безукоризненная работа! Господи, прости меня за всё дурное, что я думал о Лилу!