акой же «Чернобыль» мог случиться теперь гораздо ближе от берегов безмятежной Европы. В этот раз мужество подводников (а не пожарных, как в Чернобыле) спасло мир от катастрофы.
7 апреля 1989 г. Норвежское море, 72-я параллель, 39 сутки автономного похода атомной подводной лодки «Комсомолец». На борту 69 человек экипажа.
Вот как все происходило:
11.00 — доклад вахтенных, замечаний нет; 11.03 — датчики главного командного поста показывают, что в седьмом отсеке температура повысилась до 70 °C; 11.06 — аварийная тревога, всплытие на безопасную глубину 50 м; 11.10 — пожар в шестом, а затем в пятом отсеках; 11.16 — всплытие на поверхность; 12.17 — заглушен ядерный реактор; 12.26 — в штаб Северного флота поступает закодированный сигнал об аварии.
Командир и экипаж ведут себя безупречно. Неисправна техника на лодке. Люди задыхаются в масках, не справляются с пламенем, спасательные плоты невозможно спустить на воду. Помощи нет и быть не может — ближайшие суда на подходе. Ближе только норвежцы, но они не знают, что «SOS» советским военным кораблям передавать запрещено.
17.08 — «Комсомолец» с дифферентом на корму — свыше 70 градусов (почти вертикально!) уходит под воду.
Итог страшен: 42 погибших военных моряка. Они погибли от удушья, огня, переохлаждения, от того, что просто не умели плавать.
Это факты, а что происходило на лодке? В тот день, 7 апреля 1989 г., экипаж атомной подводной лодки «Комсомолец», выполняя боевое задание, находился в Норвежском море на небольшой глубине. В штурманской рубке был мичман Александр Копейко. Последние цифры, которые он запомнил из показаний приборов: курс 200, координаты — 180 км юго-западнее острова Медвежий. Вся команда была поднята на ноги сигналами тревоги. При этом, как записано в корабельном уставе, каждый должен срочно явиться в свой отсек и занять рабочее место. Некоторые моряки, разбуженные тревожными сигналами, вскочили с коек и, не одеваясь, побежали на исходную позицию. Через несколько минут все узнали, что в седьмом отсеке пожар. Горит проводка, короткое замыкание. У мичмана Александра Копейко была другая функция — следить за месторасположением корабля, держать нужный курс. В момент возникновения пожара командир лодки Евгений Ванин отдал приказ всплывать. Радисты должны были доложить на базу координаты подводной лодки. К месту происшествия вылетели советские самолеты.
Вспоминает штурман лейтенант Андрей Степанов: «После сообщения о пожаре в седьмом отсеке доложили по внутреннему телефону, что огонь полыхает в третьем и четвертом отсеках, а потом, как выяснилось, короткое замыкание произошло еще в двух — в пятом и шестом. На нашем посту загорелось электрооборудование, пошел сильный дым. Все включили индивидуальные дыхательные аппараты. По всей видимости, везде на корабле стали взрываться пульты и щитки электропитания».
Корабельный устав лаконичен: при пожаре необходимо задраить свой отсек, чтобы огонь не перекинулся на соседний. Нужно тушить пламя. Так и сделал старший матрос Нодар Бухникаш-вили. Он задраил отсек и до последнего боролся с огнем.
Первым погиб Бухникашвили. В соседнем, шестом, отсеке в смертельную схватку с огнем вступил мичман Владимир Колотилин. Он так герметично задраил свой отсек, что никаких признаков пожара не было видно. С его поста не проникали ни дым, ни пламя. Владимир тоже погиб.
Подлодка раскачивалась на трехбалльной волне, а пожар продолжался в третьем, четвертом, пятом и седьмом отсеках. Корабль дымил. Дым заметили советские самолеты, прибывшие к месту трагедии, чтобы привести к терпящим бедствие ближайшие рыбацкие суда. Потом в небе появился «Орион» — норвежский поисковый самолет. Зафиксировав горящую лодку, он разбросал вокруг нее буи обнаружения.
В дыму задохнулся матрос Володя Кулапин. Мичман Валявин взял его на руки и понес к выходу. В замкнутом пространстве, задыхаясь, он крикнул, чтобы прислали подмогу. Новая аварийная партия спустилась в отсек с палубы. Но было поздно.
Вот что рассказал начальник химической службы Виталий Грегулев: «Когда возник пожар, я спал. Услышав сигнал тревоги, побежал на свой пост. Моя задача — обеспечить в лодке нормальный уровень газового состава и контроль радиационной обстановки. Подбежал к установке газосостава воздуха, который влияет на жизнедеятельность людей, пытался ее запустить. Напрасно. Она оказалась обесточенной. Взглянул на приборы радиационной обстановки — нормально, никаких отклонений. Потом и здесь случилось короткое замыкание. Уровень радиации был нормальный. Мои сослуживцы, Игорь Орлов и Сергей Дворов, лично удостоверились, что атомный реактор надежно заглушен. Что касается торпед с ядерным зарядом, то они не были на боевом взводе, поэтому никакой опасности не представляют».
Лодка все еще держалась на плаву, и пожар удалось потушить, кажется, во всех отсеках, кроме седьмого. Но какой ценой! Одного за другим аварийные партии вытаскивали обгоревших и отравившихся моряков на свежий воздух. Врач, старший лейтенант Леонид Заяц, ни на минуту не останавливаясь, делал искусственное дыхание морякам. Многих удалось вернуть к жизни. Но они, ослабевшие и не до конца пришедшие в себя, погибнут позже в холодной воде, когда от каждого потребуются нечеловеческие усилия. На палубе курили молча, глотая дым со слезами. Из седьмого отсека продолжал густо валить пар. «Видимо, там образовалась брешь, — считает моряк Семен Григорян, — сквозь которую хлынула вода. В том месте, думаю, выгорели кабельные тросы, которые выходили наружу».
Лодка стала тонуть. В тот момент вода поступила в отсеки, и люди, боровшиеся с огнем, не ожидали, что вот так неожиданно в лабиринтах подлодки их настигнет соленая морская волна.
«Всем покинуть отсеки! Плоты на воду!» — команды слышались одна за другой. Семен Григорян стал отсоединять плот от корпуса лодки — на это ушло слишком много времени. Крепления не поддавались. Корабль тонул, кормовой частью заваливаясь вниз, и через некоторое время стал торчком. Моряки бросились в ледяную воду. Наконец плот удалось отсоединить, но его отнесло от лодки волной. Корабль, постояв в вертикальном положении, стал быстро выравниваться в горизонтальное. Григорян принялся за второй плот. Тщетно. Та же история. Он вцепился в него так, что волна снесла его с палубы вместе со 100-кило-граммовым плотом. Плот оказался единственным плавсредством на всех. Раскрылся он днищем кверху, и к нему один за другим подплывали члены команды.
Рубка была наполовину в воде, когда Александр Копейко крикнул: «В лодке командир и еще несколько человек. Что делать?» Ему ответили: «Закрывай люк, они спасутся во вспомогательной камере!»
Копейко все же не закрывал люк. Он кричал, чтобы люди спешили на выход. Когда ждать уже было опасно и он понял, что, если не закроет люк, оставшиеся в лодке не выберутся, он герметично закрыл камеру. Лодка ушла под воду. Глубина в этом месте Норвежского моря составляет 1500 м. В той вспомогательной камере, которая отсоединилась от лодки на глубине 400–600 м, находились вместе с командиром Ваниным еще пятеро. Из них чудом спасся лишь один — мичман Виктор Слюсаренко. Спасательная камера стала подводным гробом.
Моряки, облепившие плотик, помогали друг другу выжить. Паники не было. На перевернутый плотик поместили в первую очередь раненых, не умеющих плавать, тех, кто обгорел, отравился. Моряки держались за веревки, за руки и за ноги своих товарищей. Вначале вода не казалась такой холодной. Обнадеживали самолеты, кружившие в небе. Высшим счастьем для каждого казалась хоть какая-то зацепка на плотике. Находившиеся в нем стояли и сидели по пояс в воде, он был перегружен. Каждый кого-нибудь держал одеревеневшими руками. Трудно сказать, кому было труднее. Тем, кто неподвижно стоял на плотике, удерживая товарищей, или тем, кто зацепился. Многие из тех, кто держал других, через час стали умирать от переохлаждения, а те, кто держался на воде, были настолько ослаблены, что их смывало очередной волной.
«Я не чувствовал своего тела по грудь, — вспоминает врач лодки Леонид Заяц, — советовал ребятам напрячься и делать какие-то телодвижения, чтобы не замерзнуть. Многие держались зубами».
«Корабли!» — крикнул кто-то. На горизонте показались плавбаза «Алексей Хлобыстов», гидрографическое судно и сейнер.
Из 69 членов экипажа 19 моряков погибло, 23 осталось на глубине вместе с лодкой. 27 было доставлено в госпиталь Североморска, они выжили.
27 спасенных моряков находились на излечении в военно-морском госпитале Северного флота, в морге — 19 погибших от переохлаждения, травм и разрыва сердца парней. Не всем морякам удалось выжить.
Военные медики и моряки, побывавшие в разных переделках и нештатных ситуациях, были потрясены стойкостью команды. Они восхищались такими людьми, как матрос Юрий Козлов и мичман Семен Григорян, капитан-лейтенант Александр Верезгов и старший матрос Артур Савин… Как им удалось перебороть страх смерти и саму смерть, ведь провести почти полтора часа в ледяной воде практически невозможно?!
«Я думаю, что выстоять в такой ситуации, в какой оказались моряки-подводники, — сказал В. Жиглов, начальник медслужбы Военно-Морского Флота СССР, — смогли самые крепкие. Они сумели организовать психику на выживаемость. Трое моряков, поднятые на борт живыми, умерли по пути в Североморск… Диагноз их смерти — крайнее физическое перенапряжение».
Рассуждать о том, как можно выжить, находясь столько времени в холодной воде, очень просто. Раз на раз не приходится. Приведем пример из медицинской практики, который трудно забыть. На Севере в 1962 г. трое военных моряков оказались в море на резиновой шлюпке. Холод, сильный ветер… Моряки пытались добраться до маяка, но проскочили мимо. Шлюпка покрылась льдом, а они все боролись с морем и голодом. Они не могли спать. Это подобно смерти. Их искали 5 суток. Наконец нашли. Двое погибли, а один уцелел и чувствовал себя более-менее нормально. Когда у него спросили, как ему удалось выжить, он ответил: «Все это время я ни на секунду не прекращал двигаться. Я сбивал лед, делал самомассаж. Не впадал в панику и думал о своей беременной жене, которая в этот момент была в роддоме. Я не мог, не хотел умереть, не увидев своего ребенка».