Ранним утром 24 апреля по всему обводу оборонительной полосы вокруг Фюрстенберга заклубился черный дым разрывов. Началась наша артиллерийская подготовка. Противник из города стал немедленно отвечать огнем нескольких батарей. Как и надо было полагать, он довольно быстро установил, что огонь нашей артиллерии корректируется с трубы электростанции из-за реки. Вскоре труба содрогнулась от первого прямого попадания.
Обычно, когда корректировочный пост обнаружен и его начинают обстреливать, он переходит на другое, заранее выбранное место. Но перебираться с высокой трубы куда-то вниз было бы делом долгим. Да и невозможно найти такой хороший наблюдательный пункт. Жуков со своими корректировщиками остался на облюбованном месте.
Еще одно попадание в трубу, чуть пониже вершины, где сидели корректировщики… Снова попадание…
Но бой уже был в разгаре. На штурм укреплений Фюрстенберга пошли одновременно с обоих плацдармов морские пехотинцы и красноармейцы. В этот момент особенно важно было умело управлять огнем артиллерии. И корпост продолжал свое дело, хотя труба могла в любой момент рухнуть.
Для поддержки штурмующих крепость частей вышли бронекатера. Прорвавшись сквозь огонь противника, еще занимавшего позиции южнее Фюрстенберга, они с дистанции прямого выстрела начали бить по прибрежным огневым точкам в самом городе. Продолжая стрелять, подошли почти вплотную к городским набережным с юга — там, где начинается канал, ведущий в Берлин, и где через канал перекинут мост в Фюрстенберг.
А вслед за бронекатерами, подавлявшими последние огневые точки на западном берегу, к причалам Фюрстенберга промчались полуглиссеры с десантом.
В девятом часу утра, после недолгих, но яростных уличных боев, морские пехотинцы и бойцы, наступавшие с севера, соединились с теми, кто наступал с южного плацдарма. Гитлеровцы поспешно покидали город, уже не оказывая сколько-нибудь серьезного сопротивления. На чем могли — на плотах, на лодках, а кое-кто и просто вплавь или перебираясь по обломкам разрушенных мостов — они спешили убраться за канал. А те, что оборонялись в северной части города, поспешно отступали в направлении Берлина, еще не зная, что наши войска уже второй день ведут бои в его кварталах: германское командование тщательно скрывало правду от своих солдат.
В это утро над самой высокой башней Фюрстенберга был поднят советский Военно-морской флаг — его водрузили морские пехотинцы, первыми пробившиеся в центр города.
Курс — на Берлин
Сразу после того как Фюрстенберг был взят, бронекатера и другие боевые корабли третьей бригады вошли в канал, ведущий к Берлину. Однако они отставали от наступающих войск: противник, отступая, взрывал мосты и шлюзы. Более сорока препятствий встало на пут кораблей. Они продолжали идти, хотя и очень медленно. Досадно было морякам: армия воюет уже на улицах фашистской столицы, а им еще несколько дней пути…
Не легче приходилось и первым двум бригадам. В начале сражения они действовали плечом к плечу с войсками, помогали им форсировать Одер, а затем продвигаться вдоль канала Гогенцоллерн, — обеспечивали переправы, прикрывали их огнем, вели артиллерийский обстрел при прорыве вражеских линий обороны. Но чем дальше продвигались вдоль канала войска, тем больше отставали от них корабли — по той же причине, что и на Одер — Шпрее.
А помощь моряков войскам, сражающимся в Берлине, была необходима.
Если посмотреть на план этого города, который принято считать совершенно «сухопутным», то нельзя не обратить внимания на одну его особенность: он весь изрезан водными путями. Причудливыми петлями проходит через центр, с востока на запад, Шпрее. Параллельно ей, южнее, тянется канал Ландвер. Еще южнее — канал Тельтов, а возле северных окраин — Берлин — Шпандауэр. Эти и другие берлинские каналы, соединенные между собой, со Шпрее и с рекой Хафель, протекающей в северо-западных пригородах, составляют единую, давно сложившуюся транспортную систему, которая до войны широко использовалась для грузовых перевозок.
Днепровцы, чьи корабли продвигались по каналам от Одера, не теряли надежды, что успеют пройти в Берлин и оказать помощь войскам, которые к тому времени уже взяли в плотное кольцо все силы противника в его столице. Было понятно, что действовать на водных путях вблизи Берлина, а тем более в самом городе, кораблям будет чрезвычайно трудно по той причине, что эти пути во многих местах преграждены разрушенными мостами, а также потому, что узость берлинских водных дорог не даст кораблям свободы маневра и поставит их под постоянную угрозу вражеского огня с самых коротких дистанций, когда с берега до борта можно будет добросить даже гранату.
Будет трудно, может быть— даже невозможно…
Но на войне и невозможное бывает возможным.
Все три бригады продолжали свой поход в Берлин. Передовым кораблям, идущим по каналу Гогенцоллерн, оставалось до города уже менее тридцати километров. Несколько больше — третьей бригаде, шедшей от Фюрстенберга.
Еще до начала сражения за Берлин наше командование имело в виду, что на самых ближних подступах к городу или когда в нем разгорятся уличные бои, армейским частям может понадобиться помощь моряков. Однако уверенности, что бронекатера подойдут к тому времени, не было. Да и трудно было рассчитывать, что в условиях городской тесноты эти не такие уж малые корабли смогут действовать успешно. Было решено на первый случай: если понадобится форсировать каналы или Шпрее, использовать полуглиссеры — они малы, обладают большой скоростью и поэтому менее уязвимы для вражеского огня. Каждый полуглиссер с экипажем из двух человек — командира-рулевого и моториста-пулеметчика — мог взять на борт десяток бойцов. Полуглиссеры хорошо зарекомендовали себя в боях еще летом сорок четвертого года.
16 апреля, в самом начале сражения за Берлин, отряд полуглиссеров под командой лейтенанта Калинина получил боевую задачу. Командир вызвал комсорга отряда старшину 1 статьи Пашкова.
— Идем в Берлин!
— Каким путем? — не сразу понял тот.
— Сухопутным! Грузимся на автомашины и — вместе с армией! Становиться на воду будем уже в Берлине.
— Здорово! — восхитился Пашков. — Из всех моряков мы там первые будем!
— Честь велика, — стал серьезным Калинин. — Нужно ее оправдать. Разъясни это комсомольцам и вообще всем, у нас же в отряде сплошь молодежь.
Сияющий Пашков поспешил к матросам:
— Ну, братцы! Идем штурмовать логово!
Молоды были ребята в отряде, но большинство из них успело пройти долгий и трудный боевой путь. Некоторые начали его в первые дни войны.
Сам Пашков к началу войны был уже не новичок на флотской службе. Его призвали в тридцать девятом из родной карельской деревни Кляппсельги. Еще до призыва он был комсомольским секретарем в колхозе. Начало войны застало его на Северном флоте, на тральщике. Пашков сразу же подал по команде рапорт: «Прошу направить на фронт. Клянусь громить фашистов, пока руки мои смогут держать оружие, а глаза будут видеть врага, пока в груди моей бьется сердце».
Просьбу удовлетворили, Пашкова зачислили в первый североморский отдельный отряд моряков. Вскоре он уже сражался под Москвой. Стал умелым и храбрым разведчиком, участвовал в лыжных вылазках в тыл врага. Потом, когда немцев отогнали от столицы, воевал под Старой Руссой. Получил первую награду — медаль «За отвагу», — был ранен. При выписке из госпиталя стал сразу же проситься опять на фронт. Но к тому времени только что созданной Волжской флотилии потребовались моряки, и его отправили туда. Был Пашков, что называется, мастер на все руки. В боях на Волге стоял и рулевым на тральщике, и сигнальщиком, связистом на береговом корректировочном посту, а потом стал и командиром катера — одного из тех, что ходили под огнем через Волгу в Сталинград, доставляя боеприпасы и вывозя раненых. Однажды катер попал под бомбежку, осколок надолго вывел Пашкова из строя. Только к весне сорок четвертого вылечился. Товарищи по флотилии были уже на Березине. Туда и направили Пашкова— служить на полуглиссерах. Там вспомнили, что Пашков— комсомольский работник с еще довоенным стажем, и избрали его секретарем комсомольской организации.
Комсорга в отряде прежде всего уважали за уменье воевать, за храбрость. Отважно действовал он на своем полуглиссере под Бобруйском и Пинском.
Полуглиссеры, подошедшие к Кюстринскому плацдарму, были подняты с воды и погружены на автомашины — в кузов свободно вмещался один катер. Колонна последовала непосредственно за наступающими частями одного из стрелковых корпусов. Несколько раз на нее нападали фашистские пикировщики, приходилось отбиваться из пулеметов, установленных в кузовах. При одном из налетов моряки подожгли головной штурмовик. Задымив, он ретировался, за ним отвернули и другие.
Когда до Берлина оставалось всего несколько километров, Пашков, воспользовавшись вынужденной остановкой на забитой войсками дороге, собрал на обочине матросов, показал им письмо.
— От молодежи Бобруйска. Помнят нас там! Вот послушайте: «Мы живем лозунгами: „Все для фронта! Все для Победы“. Наши думы и чаяния с вами, доблестные воины… Добивайте фашистов… Ждем вас с победой!»
— Что ответим бобруйским ребятам? — спросил, закончив чтение.
— Напишем, что в Берлине не подведем, как не подвели в Бобруйске!
— Не даром в Бобруйской бригаде служим!
Тут же сообща сочинили ответное письмо:
«Нам, морякам, выпало великое счастье участвовать в штурме трижды проклятого Берлина. Клянемся боевой флаг нашей Бобруйской Краснознаменной бригады речных кораблей пронести через все преграды».
Флаг на Шпрее
К вечеру 22 апреля части корпуса, с которыми следовал отряд лейтенанта Калинина, пробились в Карлсхорст — предместье Берлина — и вышли к восточному берегу Шпрее. С противоположной стороны реки противник стрелял из пулеметов, засев в многочисленных виллах, укрывшись за их каменными оградами, в сооруженных на набережной блиндажах. С воем летели через реку мины. Во дворах и переулках сосредотачивались стрелки и автоматчики, которым предстояло форсировать Шпрее.