ожа на дубину.
Из танка, наверно, еще не успели разглядеть бронекатера, наполовину скрытые берегом. Видимо, все внимание немцев, сидевших за броней, было обращено на шлюз. Может быть, они имели задание не только разведать, но и обстрелять шлюз, разбить его ворота, за которыми высоко стоит вода?
Бабков, втиснувшись в пулеметную башню, придержал руку пулеметчика, уже собравшегося нажать на спуск:
— Подпусти еще!
Вот теперь танк весь на виду…
— По каткам! — скомандовал мичман.
Оглушительно прогремела длинная очередь. Танк, словно в недоумении, остановился. Его башня быстро поворачивалась, нацеливая пушку.
— Под башню! Под башню! — крикнул Бабков пулеметчику.
Снова очередь. Из-под башни танка полыхнул черный дым.
— Горит! — обрадованно закричал пулеметчик.
По танку били пулеметы и с другого катера. Уже весь корпус охватило коптящее пламя. Сквозь дым было видно, как откинулась на башне крышка люка, как из него выкарабкиваются танкисты в черных комбинезонах.
Но ни один из них не успел отбежать от своей машины, всех уложили катерные пулеметы.
Бабков ждал, что сейчас с дороги, увидев, что танк подбит, повернут другие. И тогда с четырьмя пулеметами против танковых пушек вряд ли удастся устоять. Но приказа уходить нет. Придется драться.
Вдруг в монотонный гул танковых моторов ворвались резкие звуки разрывов.
— Наши бьют! По танкам! — обрадованно прокричал пулеметчик.
Было слышно, как, форсируя моторы, немецкие танки спешат проскочить обстреливаемый участок пути. Ни один из них не свернул к шлюзу.
К Бабкову подбежал вынырнувший из своего люка радист, протянул лист радиограммы. Мичман пробежал ее глазами: немедленно следовать обратно в базу, в Пинск.
Командующий флотилией в это утро отдал такой приказ всем кораблям, стоявшим в Днепро-Бугском канале. Это было вызвано тем, что танки и мотопехота противника, обтекая все еще обороняющуюся Брестскую крепость и достигнув Кобрина, вышли на канал и в любую минуту могли сделать его ловушкой для кораблей. В канун войны, отдавая приказ флотилии выдвинуться к границе, командование не могло предвидеть, что враг уже к началу второго дня боевых действий так глубоко врежется в нашу территорию. Да и кто тогда мог предвидеть это?
До встречи, Пинск!
Уровень воды в Днепро-Бугском канале падал не по часам, а по минутам: гитлеровцам удалось разрушить ворота шлюзов.
Но расчет врага не оправдался. Все корабли успели уйти из канала. Ранним утром 24 июня основные силы флотилии возвратились в Пинск. Она получила новую задачу — содействовать нашим войскам в оборонительных боях западнее Пинска.
Но два бронекатера Бабкова, оставленные нести дозорную службу на Пине, получили приказ вернуться в Пинск только на пятый день войны, когда обстановка еще более усложнилась и противник появился на берегах Пины.
Уже стемнело, когда катера подошли к последнему повороту берега, за которым скрывался Пинск. Какой-то необычный, чуть приметный розоватый отсвет окрашивал нижний край неба в той стороне, где вот-вот должен открыться город. Бабкова охватывала все нараставшая тревога. Каково там положение? Что с женой и дочкой? Где они? Может быть, уже эвакуированы…
Пройден последний поворот. А города не видно, он затемнен. Только там, где порт, колышется дымное пламя, бросая розоватые блики на воду. А где-то дальше, над городскими кварталами, медленно встает невысокое зарево. Что-то горит… Бомбили?
Еще в пути к Пинску Бабков беспокоился о том, что, как только придут в базу, сразу же нужно будет заправиться горючим, да и патронами — за эти дни их пришлось немало израсходовать, главным образом по воздушному противнику. Но когда впереди открылся порт со всеми его причалами, стало видно: пожар у самого уреза воды, там, где склады горючего и боеприпасов. Одна из цистерн уже охвачена пламенем, оно лижет бока и другой, соседней, загорается крыша пакгауза, в котором хранятся боеприпасы. В любую минуту цистерна или боезапас могут взорваться…
Но не оставаться же без горючего, без патронов?
— К причалу! — скомандовал мичман рулевому.
Следом за головным к тому причалу, над которым колыхались языки пламени и клубился дым, подошел и второй катер. По команде мичмана несколько матросов выбежали на пирс, таща за собой шланги. Быстро подсоединили их к еще не охваченной пламенем цистерне. Тем временем другие краснофлотцы, распахнув двери склада, вбегали в него. Сверху сыпались искры со съедаемой огнем крыши. Но матросы под этим огненным дождем хватали ящики с патронами, гранатами, тащили их…
Через две-три минуты после того, как катера отошли от пирса, прогремел взрыв. В ночное небо взлетели клочья огня: взорвалась цистерна, из которой только что брали горючее.
Отведя оба катера подальше от разбушевавшегося пожара и отшвартовав их у отдаленного причала, Бабков стал искать кого-нибудь из своих. Других кораблей в базе не было видно. Но на берегу, в домике, где обычно находился дежурный по базе, Бабков нашел одного из работников штаба, и тот сказал ему:
— Все корабли — на боевых заданиях. Вы с вашими катерами пока оставайтесь здесь. Держите связь с командованием и ждите указаний. И еще вот что. Нашей военной силы в городе почти нет. Только немного пограничников, из тех, что уцелели после боев на границе. Пошлите ваших краснофлотцев патрулировать — хотя бы улицы возле порта. На случай, если какая-нибудь фашистская нечисть вздумает выползти.
Разослав по близлежащим улицам парные патрули, Бабков решил с одним из них сходить в город сам. Не терпелось побывать дома, узнать хоть что-нибудь о жене и дочке. Мичман и два краснофлотца, вооруженные автоматами, шли по темной улице. В окнах — ни единого огонька. Город словно затаился перед бедой. Не слышно ни звука.
Вот за палисадником знакомый одноэтажный домик. Отсюда в ночь на двадцать второе он ушел по тревоге…
Вошли в полураскрытую калитку, поднялись на крыльцо. На ступенях что-то белело. Мичман нагнулся.
Панамка дочки!
Дверь дома — настежь. Внутри темно. Ни души. Разбросаны вещи…
Бабков сунул панамку за пазуху.
— Пошли, товарищи!
Прошагали немного по темной, безлюдной улице, услышали гулко прозвучавшую короткую пулеметную очередь Стреляли где-то неподалеку, кажется, возле костела, громада которого темнела над ближними домами. Послышалось еще несколько разнобойных выстрелов вперемешку со стуком пулемета.
— За мной! — крикнул мичман краснофлотцам и бросился в сторону костела. Навстречу от стены метнулась фигура в гимнастерке, с винтовкой в руке, в фуражке пограничника:
— Морячки! Помогите с фашистом справиться!
— С каким?
— В костеле засел! С пулеметом. Нашу машину обстрелял.
— Добро! — согласился Бабков. — Как к нему добраться?
Держась ближе к стенам, так, чтобы оставаться незамеченными с колокольни, прокрались к широким, выходящим на площадь ступеням костела, над которыми в сводчатой нише темнела дверь — наглухо закрытая, двустворчатая, окованная фигурными железными полосами.
— Ложись! — шепотом распорядился мичман. Попросил у лежащего рядом: — Гранату!
Ладонь ощутила привычную тяжесть. Перехватив гранату за рукоятку, Бабков не подымаясь швырнул ее под дверь. Прогремел взрыв, над головой взвизгнули осколки. Мичман вскочил, ринулся в косо раскрывшийся, заполненный сероватым дымом провал. Оба матроса и пограничники вбежали следом.
Крутая, узкая, темная лестница. Натыкаясь на углы, Бабков взбегал наверх. На ходу дал короткую очередь. Остановился, вслушиваясь. Тихо… Не успел сделать шага, как сверху, гулко раздавшись в тесноте каменных стен, ударил выстрел. Бабков снова нажал на спуск, рядом прогремели автоматы товарищей. Сверху, стремительно приближаясь, загрохотали тяжелые шаги, оборвались, прямо под ноги скатилось грузное тело, запутавшееся в долгополом одеянии. В руке был намертво зажат пистолет.
— Ксендз! — с удивлением воскликнул один из матросов.
— Какой ксендз! — выпрямился пограничник, осматривавший убитого. — У него под сутаной — пиджак, а в карманах обоймы и гранаты. Фашист это!
С колокольни взяли станковый пулемет, несколько коробок со снаряженными лентами. Решили отнести на катер.
Уже подходя к порту, увидели на дороге нескольких бойцов, нагруженных мешками со взрывчаткой и связками запальных шнуров.
— Куда вы, товарищи? — спросил Бабков.
— Мост рвать приказано. Немец к городу подходит. А вы с кораблей?
— С них.
— Так спускайтесь ниже моста. А то взорвем его — вам будет не пройти.
Когда вернулись на катер, радист доложил Бабкову:
— Получен приказ — идти к Лунинцу, на соединение с кораблями.
В предрассветный час, когда небосвод на востоке чуть-чуть посветлел, два бронекатера тихо отвалили от причала. Город, безмолвный, безлюдный, медленно уплывал назад. У причалов и перед ними на рейде было пусто: уведены все суда, чтобы враг не воспользовался.
«До свиданья, Пинск! Мы вернемся. Но когда?.. И найдем ли то, что оставили здесь? — Рука Бабкова потянулась к внутреннему карману кителя, где, аккуратно свернутая, лежала панамка дочурки. — Где вы теперь, мои дорогие? Встретимся ли? Но надо верить и ждать. И не только ждать. Действовать!»
Оба бронекатера уже на фарватере. Мичман еще раз оглянулся. Город уплывал. Уплывал за корму. Еще минута, другая — и скроется за поворотом…
Скомандовал в машинное:
— Полный вперед!
Под Давид-городком
Конец июня — начало июля сорок первого года… Армия гитлеровской Германии, ценой огромных потерь, преодолевая упорное сопротивление наших войск, продолжала наступление. Ведя непрерывные бои рука об руку с войсками, флотилия отходила на восток.
С каждым днем все необходимей становилась войскам помощь моряков. Фронт все ближе перемещался к берегам рек, лежавших поперек пути наступавшего врага. Уже стала рекой, текущей через фронт, Припять, враг подходил севернее Киева к Березине, южнее — к Днепру. Если взглянуть на карту, Днепр и его притоки — Припять, Березина, Сож и Десна — образуют как бы ветвистое дерево, обращенное кроной на север. Бои развертывались уже в этой «кроне», то есть в междуречье. Это позволяло использовать реки не только как рубежи обороны, но и для действий боевых кораблей.