осил Медлир. — Неужели после всего этого у них хватит совести появляться здесь?
— А ты по-прежнему веришь, что в Джелоте живет хотя бы один совестливый человек?
Заслышав шаги на лестнице, Халирон направился к двери, распахнул ее и, опередив смешавшегося посланца, накинулся на него с вопросом:
— Где Дакар? Или это правда, что стражники схватили его на Плешивом рынке и куда-то уволокли?
Толстый лакей запыхался от подъема по крутым ступеням и теперь обливался потом, он даже расстегнул несколько пуговиц на ливрейном жилете. Вопрос высокого стройного старика в черном шелковом камзоле застиг его врасплох. Лакей попятился.
— Вы… вы говорите про пленника его светлости?
— Я говорю о человеке, за которого поручился своим словом чести.
Медлир подошел и встал рядом с учителем. Лакей откашлялся.
— Я ничего такого не знаю.
— Нет, ты прекрасно знаешь, где Дакар, — вмешался Медлир. — Хватит юлить.
К этому времени солнце уже село. Комнатенку освещала единственная свеча, и в ее тусклом пламени поблескивали топазы на одежде Халирона. На лбу посланца блестел пот. Толстяк сокрушенно всплеснул руками в кружевах.
— Но учтите, я тут ни при чем,- начал лакей и еще попятился, хотя никто не сделал ни шага в его сторону. — Вашего пророка заковали в цепи. Сейчас он в большом зале. Мой господин сказал, что его освободят только после того, как магистр Халирон исполнит свое обещание.
Снизу на третий этаж долетали звуки городской жизни. По булыжной мостовой проехала повозка. Звон колокольчиков на конской сбруе перекликался с беззаботным женским смехом. Где-то залаяла собака. Скрипнула дверь на задний двор: наверное, кухонный мальчишка пошел выливать помои. Жизнь текла своим чередом, и никому не было дела до тягостного, напряженного молчания, установившегося в убогой комнатенке наверху.
Халирон обернулся к ученику. Он был спокоен, и в словах его не таилось никакой злобы.
— Да простит меня Эт. Ты оказался прав. Чувствую, мне и впрямь понадобится твое присутствие.
Медлир промолчал. В своей сизой полотняной блузе он выглядел весьма скромно и мог бы сойти за слугу менестреля. Посверкивая серебряными галунами на рукавах рубахи, он наклонился и поправил пряжки башмаков. Затем осторожно снял чехол с лиранты. Интересно, знала ли история Этеры еще хотя бы одного такого же невежественного и ничтожного правителя, который усомнился в слове чести первого менестреля?
— Нам пора,- тихо произнес лакей.- Господин мэр прислал за вами карету.
Новое оскорбление! По древней традиции менестрель, носящий титул магистра, не подчинялся ничьей воле и сам выбирал, когда ему прийти и когда уйти.
— Передай своему господину, что я скорее соглашусь лишиться пальцев, чем ехать в его карете,- не повышая голоса, отчеканил Халирон.
Лакей глотнул воздух, и медные пуговицы на его жилете протестующе сверкнули.
— Но…
— Погода хорошая. Мы отправимся пешком.
Рука Медлира на его плече придавала старику уверенности и удерживала от вспышек гнева. Отодвинув слугу, Халирон вышел на лестницу. Неужели они навсегда покидают это убогое пристанище? Медлир заблаговременно вынес отсюда все их нехитрые пожитки и расплатился с хозяином. Пони и повозка ждали на почтовом дворе, невдалеке от городских ворот.
— На рассвете, — прошептал Медлир. — Раньше мы едва ли управимся.
Учитель и ученик спустились вниз и, не сговариваясь, свернули в коридорчик для слуг. Он оканчивался дверкой, выходящей в глухой переулок.
В переулке и впрямь было пусто. Наконец постоялый двор с его остроконечной крышей остался позади. В небе сверкали бледно-голубые летние звезды. С моря тянул прохладный ветер. Пахло солью и рыбьими потрохами, которые в здешних краях высушивали, а потом удобряли ими землю. Со стороны Дагриновых Рядов — главного городского рынка — тянуло дымом березовых поленьев: там горели праздничные костры. Откуда-то доносились звуки плохо настроенной лиранты. Их заглушил лязг упряжи и скрип колес. Посланная мэром карета возвращалась пустой.
Халирон шагал в бодром темпе. Резиденция городского главы находилась в самой богатой части города, рядом со зданием городского совета. Путь туда пролегал по кривым улочкам и переулкам, мощенным щербатым булыжником. Улицы выстроенного в горной местности Д же лота поднимались, опускались, делали зигзаги и неожиданно обрывались у лестниц, вырубленных в скале. За полгода Медлир изучил здесь каждый закоулок, а при его даре темнота не являлась препятствием.
Но осторожность не мешала. Как-никак они находились не на лесной дороге.
— Зря я не обернул сапоги тряпками, чтобы не так грохотали,- печально вздохнув, сказал Халирон.
— Зачем? Ты беспокоишься за свои камни и золотые цепочки?
Медлир усмехнулся и свернул в очередной узкий переулок. Чтобы не повредить лиранту, он прошел боком.
— Посмотри-ка на себя. Ты их видишь? — предложил он Халирону.
Старик оглядел себя и удивленно замотал головой: все его великолепие было скрыто за серо-черной завесой.
— Эт милосердный! Твои тени? Как я не догадался?
— Главное, чтобы местное ворье не догадалось,- сказал Медлир. — Здесь я почти ничем не рискую. В Джелоте о Повелителе Теней только слышали, можно не опасаться, что они меня раскусят и пошлют в Итарру гонца. Но честное слово, если бы ты только сел в ту карету, я бы расшиб мэру голову. Меня до сих пор подмывает. Как твои пальцы? Болят?
— Уже не очень.
Халирон разглядывал высокие дома состоятельных горожан, освещенные бронзовым сиянием факелов. Мимо пронеслась открытая коляска. На козлах сидел щеголеватый возница. Его голову украшала шляпа с павлиньими перьями.
— Где это мы оказались? — спросил старик.
— Улица Бакалейщиков,- ответил Медлир и кашлянул: за проехавшей коляской шлейфом тянулся густой аромат дорогих благовоний.
— Уж лучше бы здесь пахло корицей, чем этими маслами,- проворчал Медлир.- А теперь свернем-ка сюда.
Они пересекли какой-то двор, где Медлир шалости ради спугнул кота, распевавшего в кустах страстные серенады. Кот с воплем бросился наутек. На втором этаже скрипнула ставня, из окна выглянула старуха и, шамкая беззубым ртом, выплеснула в темноту поток брани. Смеясь, Медлир провел учителя через увитую плющом беседку и открыл боковую калитку. За ней оказалась сточная канава с узкими берегами.
— Осторожнее. Не вляпайся в навозную кучу.
— Постараюсь. Думаешь, если я притащу с собой запахи этой канавы, жена джелотского индюка прикажет выставить меня вон?
— Наверное, сначала она выместит злость на Дакаре, приказав зажарить его живьем, а тебя заставит надеть туфли с атласными бантами, какие носят все здешние щеголи.
Медлир подал старику руку, помогая перебраться через лужу. Халирон старался не подавать виду, но чувствовалось, он устал от ходьбы.
— Теперь уже недолго. Можем еще сократить путь и пройти мимо гвардейских казарм.
Халирон упрямо расправил плечи и покачал головой.
— Я не тороплюсь. Ходьба успокаивает, а мне сейчас это не помешает.
Молча они пошли дальше. Эти места были им хорошо знакомы; за месяцы вынужденного пребывания в Джелоте Халирон и Медлир часто наведывались сюда. В сумраке проступали очертания мясных лавок. Под звездным небом громоздились опрокинутые рыбные корзины, тут же возле своей конурки сидел нищий. Халирон замедлил шаг и бросил в его миску несколько монет. На караульной башне басовито ударили колокола, отбивавшие время. Их звон поднял в воздух стаи голубей, птицы кружили над городом, цепляя на себя сажу топившихся углем печей. Из-за морской сырости в Джелоте приходилось топить даже летом.
— Трудно поверить, что когда-то на этом самом месте разворачивались паравианские мистерии, — нарушил молчание Халирон.
Подпрыгивая на камнях мостовой, проезжали повозки, украшенные золотистыми лентами. В этой части города было особенно людно. Принаряженные горожане торопились потанцевать и повеселиться у праздничных костров. Туда же направлялась и часть торговцев сластями, толкая ручные тележки. Другие, намаявшись за день и не получив ожидаемой прибыли, угрюмо брели домой.
— Здесь проходит шестая ветвь,- продолжал Халирон. — В день солнцестояния от нее звенит вся земля. Даже сейчас мои ноги улавливают биение силы. Представляешь, здесь танцевали единороги, и слабое эхо их празднеств сохраняется до сих пор.
Медлир покачал головой. Шесть лет назад он обладал такой же восприимчивостью, но сейчас, наравне с жителями Джелота, был глух к магическим пульсациям. Правда, горожане ничуть не страдали от этого, а Медлир мучился, но ничем не мог вернуть себе утраченное.
Пахло жасмином и лавандой. С их ароматом соперничал выразительный запах кучек, оставленных пробегавшими собачонками. В толпе сновал уличный оборвыш, рассчитывая что-нибудь выпросить или просто стянуть у торговцев. На него никто не обращал внимания, и мальчишка болтал сам с собой. Забившись в щель, щелкала зубами голодная крыса. А вдали, там, где город выходил к заливу, пел свою вечную песню морской прибой, ударяя в камни мола.
Улица, по которой неспешно шагали сейчас Халирон и Медлир, называлась Широкой. Совсем неподалеку от нее отходил короткий, но просторный бульварчик, окаймленный кустами ползучих роз, листьями и лепестками которых был густо покрыт тротуар. В конце бульварчика стоял особняк мэра — безвкусное нагромождение колонн и эркеров. Здание смахивало на громадный кусок торта с белой глазурью крыши и желто-оранжевыми мармеладинками освещенных окон.
— Будем надеяться, что мы пришли к концу их пиршества, — пробормотал Халирон.
К дверям вела широкая лестница с несколькими площадками. Халирон поднимался так, будто шел на плаху. Шаги его были почти бесшумными: по случаю празднества во всю длину лестницы была расстелена черная, с золотым шитьем, ковровая дорожка. На каждой площадке, точно солдаты на параде, выстроились бронзовые вазы с пышными букетами пионов.
Привратник услужливо протянул руки за лирантой. Медлир отшатнулся от него, как от прыгнувшей гадюки. Лицо лакея перекосила презрительная гримаса, он что-то забормотал, но тут из дверей появился круглолицый лысый дворецкий, едва не налетевший на Халирона. Старый менестрель был выше его на целую голову. Халирон безучастно застыл у порога.