Закончилось все достаточно печально. Географичка, пролистывая тетрадь, наткнулась на стихи и сообщила об этом матери. Та разорвала их и предупредила, чтобы "это было в первый и последний раз", иначе ей придется принять "соответствующие меры". Диапазон "мер" был обычно достаточно широк: от запрещения выхода на улицу до глухого молчания. Теперь Таня писала стихи на вырванных листочках, которые прятала в надежном тайнике – за задней стенкой старого шкафа.
В восьмом классе привычное течение жизни резко нарушилось. Таня впервые в жизни влюбилась. Ее избранником стал Гоша Шарапов, высокий блондин с обаятельно-нахальной улыбкой, не обращавший на Таню никакого внимания. На Таню налетел шквал стихов. Они были выспренными и неуклюжими, в них часто рифмовалась кровь-любовь и страдание-мечтание. Таня ещё не читала иронично-мудрого Уайльда, сказавшего, что во всяком откровенном чувстве есть нечто нелепое. Влюбленность кончилась внезапно, когда Таня увидела как Гоша обнимает за плечи самую красивую девушку школы Веронику Листьеву. Что-то хрустнуло в её груди и разлилось острой болью…
В девятом классе Таня стала задумываться: куда ей поступать. Мать неоднократно говорила Тане, что ей придется готовиться в институт самой, репетиторов она нанять ей не может, а отец слишком слабохарактерен, чтобы заработать приличные деньги. Иногда отец возникал на Танином горизонте как слабый огонек "летучего голландца". Свидания с ним обычно заканчивались через пятнадцать минут. Он вечно куда-то спешил, улыбался своей мягкой улыбкой, гладил Таню по голове, спрашивал как дела и получив ответ, что все хорошо, согласно кивал и снова возвращался в свою жизнь. Отец не замечал или не хотел замечать, что у Тани нет зимних сапог, что она плохо одета, у неё напряженные отношения с матерью, и вообще, ей хочется поплакать на его плече. После встреч с отцом Таня обычно упрямо вскидывала голову вверх и глотала беззвучные слезы.
Первый серьезный конфликт с матерью возник, когда Таня тайком записалась в литературную студию при популярном юношеском журнале и сказала, что будет поступать в литературный институт. Мать весь вечер кричала, что нужно думать о серьезной профессии, а не заниматься блажью… Таня стояла, закусив губы и упрямо повторяла про себя: "Все равно я буду писать стихи, все равно". Она даже не заметила, что чашка, которую она держала в руке, треснула и осколок больно впился в ладонь. Потекла кровь…
Литературная студия размещалась в старинном здании в одном из уютных московских переулков. Тане нравилось все: небольшая комната с грязновато-зелеными стенами, ядовито-красная герань на окнах, узкие деревянные столы, преподаватель Игорь Петрович, полный пожилой мужчина с седой шевелюрой. Он разбирал каждое стихотворение, чуть прищурив глаза, и вытянув листок перед собой. Он говорил, что надо побольше читать классиков, обращать внимание на образность и выразительность слова и рекомендовал всем как руководство к действию свою последнюю книгу "Тайны и уроки поэтического ремесла". Таня как завороженная внимала этому, в общем-то неглупому, но абсолютно бесталанному человеку, как она поняла значительно позднее. Но тогда, ей казалось, что она стоит на пороге удивительного мира, который вот-вот распахнет перед ней свои двери.
Матери Таня врала про дополнительные занятия в школе и кружки в Доме Пионеров. Впрочем, матери было не до нее: она работала санитаркой в больнице, вкалывала по две смены, и Танина жизнь её мало интересовала. Она только следила за тем, чтобы в дневнике стояли хорошие отметки.
Спустя полгода после того как она записалась в студию, к ним пришел новенький – Константин Вершицкий. Таня познакомилась с ним и её жизнь резко изменилась…
Ярин сидел у своего старого друга, Славы Ничипоренко, в прошлом Славки – Толстого, а теперь высокого худощавого мужчины, сотрудника Генеральной прокуратуры. Именно он помог Ярину выйти на следователя ведущего дело Макеева. Они сидели и выпивали уже пятую кружку пива. Алексей чувствовал так, словно и было прожитых лет, а они шкодливые пацаны покупают тайком бутылку "жигулевского" и распивают её в школьном саду.
С Славой Алексей по мере возможностей и времени регулярно встречался. Оба они работали над расследованием уголовных дел, у них было общее боевое прошлое, скрепившееся в дворовых драках, и, наконец, им просто было интересно общаться друг с другом и спорить до посинения. Споры обычно кончались ничем: каждый оставался при своем мнении. Год назад Слава развелся с женой, забрав себе дочь – четырнадцатилетнюю Ирину, и подрастающий тинейджер доставлял ему немало хлопот и огорчений. – Не знаю, как я её прокормлю, – жаловался он Ярину. – Уже сейчас вся зарплата уходит на её тряпки, а что будет дальше? – Может быть шить в ателье, – предложил Ярин, имевший о женской моде самое смутное представление. – Да ты что, сейчас все только на рынках покупают. Какое ателье, не смеши!
Сегодня Ярин пришел к другу с вполне определенной целью. Он знал, что в прокуратуре находится обширная база данных, нечто вроде глобального компромата на разных чиновников и бизнесменов, чьи пути так или иначе пересекались с законом. Ему важно было узнать о Коваленко. – Работы завал? – осведомился Ярин. – А когда её было мало? К тому же давят со всех сторон. Начнешь серьезное дело, улики соберешь, доказательства представишь, а оно рассыпается на глазах: то один свидетель откажется от своих слов, то другой. Или звоночек сверху раздастся: "Отбой". И вся работа коту под хвост. Есть и "темные лошадки", где мотив вроде бы на поверхности и все знают кому выгодно данное убийство, а попробуй докажи! Например, дело Кричевского. – И до сих пор никакого движения? – Почему, работаем. Потихонечку. Ясно, что его смерть на руку либо Борисову, либо Рудневу. Но не пойман – не вор. К тому же, недавно случилось ещё одно ЧП. Вдову Кричевского обокрали. Влезли, когда дома никого не было. А незадолго до этого – покушение на неё было. Чудом уцелела. – А что взяли? – Три тысячи долларов. Лежали, как она сказала, на карманные расходы. – Нам бы такие карманные, – вздохнул Ярин. – И не мечтай! – Только деньги взяли? – Ну ещё кое-какие драгоценности, которые лежали не в сейфе, а на виду. Домработница потом подтвердила это. – Наверное, эти деньги у Кричевской не последние, да и драгоценности тоже. – Еще бы, – присвистнул Нечипоренко, – богатейшая дамочка. Унаследовала телевизионный холдинг и все акции мужа. Такие с голоду не помрут. – Да и одна она долго не останется. – Если с головой на плечах, в брак не кинется. Зачем? Охотники за её денежками всегда найдутся. Одно время у неё был скоротечный роман прямо накануне смерти мужа. С неким Олегом Коваленко. Так, бизнесмен средней руки. – Коваленко? – переспросил Ярин. – А ты что, его знаешь? – с подозрением взглянул на него Слава. – Да нет, просто он у нас по одному делу проходит. – Любопытно! И что там? Коваленко оказался связан с Макеевым, директором фирмы "Антиквариат и ломбард" убитым три недели назад. – Странно! Ты держи меня в курсе, ладно? Может ниточка об убийстве Андрея Кричевского неожиданно всплывет с совсем другой стороны. – Постараюсь, у нас у самих это дело почти что в тупике. Сложность ещё и в том, что Макеев был был голубым. А эта братия тщательно конспирирует свои контакты и связи. – Коваленко вроде бы традиционной ориентации. Впрочем, кто его на самом деле разберет. Свечки мы не держим. А вообще интересная цепочка: Коваленко – Макеев – Андрей Кричевский. И ещё Никитина. – Это что-то связано с искусством? – Ярин расхохотался. – Темный ты человек, Славка, никуда не ходишь, газет не читаешь. Татьяна Никитина дама очень известная, у неё галерея "Фото АРТ". – Когда мне ходить? Работаешь, спины не разгибая. Да ещё Иринка постоянного внимания требует. Это ты у нас холостяк вечный! – Да ты не обижайся на меня. Может быть вместе и сходим к Никитиной, просветимся, Иринку прихватишь. – Это кто меня и куда прихватывать собирается? – раздался звонкий девичий голос.
В дверях стояла Ирина., крепко сбитая девочка в кожаной куртке и мини-юбке. – Пап, ну опять ты наклюкался! Одни бутылки стоят. – Что значит, "опять"? – возмутился Славка, – нельзя раз в месяц душу отвезти? – Нельзя, а то привыкнешь: и раз в месяц превратится раз в неделю, а потом и каждый день. Знаю я вас, мужиков безвольных. – Откуда опыт? – подал голос Ярин. А вы, Алексей Николаевич, не острите. За папой глаз да глаз нужен.
Когда Ирина ушла, Славка с гордостью подмигнул Ярину. – Видал, какая она у меня: в ежовых рукавицах держит. – Поэтому я никак и не женюсь. Терпеть не могу никаких рукавиц. – У тебя ещё все впереди. Нападешь, влюбишься…А с Иринкой все понятно, насмотрелась на мать-алкоголичку и теперь боится, что я пойду по той же дорожке. – Ладно, я пошел. Время уже позднее, – сказал Алексей, вставая со стула. – Звони. Информируй. Держи меня в курсе Кричевской, Коваленко. – И ты не пропадай.
В коридоре Алексея перехватила Ирина. – Вы оставшиеся бутылки забрали? – Да там одна всего. – Подождите.
Через минуту Ирина совала в руки Алексея "жигулевское". – Ты что! Ни-ни, забирайте! – Вынеси хоть пакет, я под мышкой не понесу. Примут за алкоголика.
Ирина взглянула на него, хотела что-то сказать, но передумала и расхохоталась.
Алексей погрозил ей пальцем. – Твою реплику я на лбу прочитал. Как ты обо мне думаешь! Ну что за девки такие пошли язвы, – пожаловался Алексей, глядя на свое отражение в большом зеркале, – на язык попадешь – не отмоешься. Неси пакет, кому говорят, – шутливо прикрикнул он на Ирину. – А то здесь в коридоре оставлю.
Когда Леночку попросили помочь Виктории Сергеевне, она сразу согласилась. "Она так осунулась в последнее время, похудела, стала рассеянной", – мгновенно прокрутилось у Лены в голове. – А что я могу сделать для Виктории Сергеевны? – Ничего особенного, просто тебе надо будет порекомендовать ей сходить в один магический салон. Подлечиться и укрепить нервную систему. Вот, – и человек протянул ей клочок бумаги, на котором было написано: "Башня Мерлина", Армянский переулок, дом… – Хорошо, мне так хочется, чтобы Виктория Сергеевна поправилась, – вспыхнула Лена.