Никитина судорожно стучала карандашом по столу – Ну, хорошо… Что вы от меня хотите? Денег? – Бог с вами Татьяна Александровна. Какие деньги. Просто я хотела бы кое-что уточнить. Кто вам звонил в тот день? Мужчина или женщина? И пригрозил, что если вы не приедете, то фотография будет опубликована в газете?
Никитина молчала. – Мужчина. Но слышно было очень плохо. Он как будто бы говорил через носовой платок. – В котором часу? – В три. – Он сказал, во сколько надо приехать? – В половине одиннадцатого. – И вы… поехали? – Да. – Вам удалось переговорить с Макеевым?
Никитина глубоко вздохнула. – Нет. Он был уже мертв. – Он был у себя в кабинете? – Нет в подъезде. – И что вы сделали, когда обнаружили труп? Мне стало страшно, и я поехала домой. – Больше вы ничего не видели или слышали? – Нет. Правда, – запнулась Никитина, – один раз показалось, что где-то скрипнула дверь, и я побежала сломя голову. – Татьяна Александровна, – Катя подошла к ней ближе. – Вы, действительно, не убивали Макеева? Никитина покачала головой – Нет – Вы знаете, что по странному стечению обстоятельств такой же звонок был и вашей бывшей подруге Кричевской Звонивший сказал, что не поздоровится не только мне, но и Вике. Я и подумала… о ней.
Катя подошла к столу Никитиной и налила себе в стакан воды из графина. – Татьяна Александровна, а что вы можете сказать о девушке, которая шантажировала вас по телефону? – Ничего, кроме того, что она требовала приличную сумму денег. Но я не захотела даже с ней разговаривать – Почему? – Я знала, что если заплачу раз, то придется заплатить и второй. Кроме того, я не была уверена, что она не является игрушкой в других руках, и ждала, когда на меня выйдет тот, кто все это затеял. Я просто выжидала… – Но вы же заплатили Макееву, когда скупили картины на его выставке. Платили и потом. – Откуда вам это известно? – Я не могу пока говорить об этом. – Да. Я действительно платила Макееву. Но тогда я сильно испугалась. У меня был шок. Мне понадобилось время, чтобы придти в себя.
Катя вспомнила, что последний раз Никитина заплатила Макееву "дань" примерно за два месяца до убийства – Вы сами покупали картины у Макеева? Нет. Через его помощника. Я не хотела с ним встречаться, да и он, судя по всему, не горел желанием меня видеть. Но все-таки мы с ним столкнулись на выставке в последний день. Я приехала туда по своим делам и услышала, как Макеева окликнули и незаметно подошла поближе, чтобы рассмотреть его. – А как все началось? Он позвонил вам и сказал… – И сказал, что в его руках есть одна компроментирующая меня фотография, и описал её. И прибавил, что вопрос можно уладить с помощью определенной суммы. – Вам не пришло в голову: каким образом эта старая студенческая фотография оказалась у него? – Никитина махнула рукой. – Конечно, я думала об этом. Кинулась к тому, кто фотографировал нас. Но он клялся и божился, что все свои негативы давно уничтожил. Правда, я этому не поверила. – И последний вопрос Татьяна Александровна. Вы знали, что Макеев – тот самый человек, который довел до самоубийства вашего близкого друга Константина Вершицкого?
Никитина удивленно вскинула на Катю глаза.
– Да. Когда я увидела Макеева – его лицо показалось мне смутно знакомым. Я стала думать, где я могла встретиться с ним раньше. И … вспомнила. – Вам не хотелось его убить?
С минуту – другую Никитина молчала.
– Хотелось, но я действительно не убивала Макеева.
Катя вздохнула. "Самое смешное, что я знаю об этом убийстве почти все, кроме самого главного – КТО ЖЕ УБИЛ МАКЕЕВА?" – Спасибо Татьяна Александровна, – заторопилась Катя. – Если у меня возникнут ещё вопросы, я позвоню. – Хорошо. Вы… кому-нибудь сообщите то, что я вам сказала. Нет – Спасибо.
… Оставшись одна, Никитина вызвала Свету. – Алла Константиновна ещё здесь? – Нет, она ушла. Ей надо было к врачу. – Если позвонят, скажи, что меня нет, если придут – тоже. Я хочу побыть одна.
Никитина закрыла дверь на ключ и обхватила голову руками. Мысли кружились как настойчивые мухи, слетевшиеся на мед. Ей вспомнился ТОТ ВЕЧЕР. Незнакомый голос в телефонной трубке. Не вкрадчивый женский как обычно, а другой, мужской приглушенный. Она не сразу поняла, что говорят. Кто это?
Помимо её воли в голосе прозвучала растерянность. – Это не имеет никакого значения. – Если вы не приедете сегодня, то завтра ваши снимки появятся в газете.
"Почему снимки, – внезапно подумала она, – а не один снимок. Там же была всего одна фотография. Или их много?" Татьяна Александровна представила, как фотография множится как отражение в разбитом зеркале, и по случайным фрагментам невозможно восстановить целое. Глаз выхватывает то развившийся локон волос, то кончик ноги, то шею с коралловым ожерельем
Она ощутила безмерную усталость и гнев. "Пусть делают что хотят, больше они от меня не получат ни копейки. Никто".
Никитина вспомнила свою растерянность и испуг, когда телефонный звонок раздался в первый раз. Ей показалось, что это ошибка, что позвонили не ей, а кому-то другому. Жизнь словно, разрезалась на две половины: прошлое цветное полотно импрессионистов и будущее – черно-серое без малейших проблесков. Ей показалось, что тщательно выстроенное здание её жизни мгновенно накренилось как Пизанская башня, угрожая в любой момент рухнуть и погрести все под своими обломками. Она, не раздумывая, приняла предложение Макеева и скупила на художественной ярмарке барахло, которое потом стыдливо подарила одному начинающему дизайнеру. С тех пор она жила в странном ожидании звонков, каждый раз, вздрагивая от пронзительно-высокого голоса Макеева. Она действительно узнала его. Но не на ярмарке, а потом спустя какое-то время. Она узнала, где живет Макеев и, однажды подкараулив однажды его, около дома увидела, как он подъехал на машине вместе с молодым юношей, лица которого она не видела, только волосы, отливавшие золотом в наступавших сумерках, и память мгновенно выхватила из прошлого точно такой же вечер, когда она стояла и ждала Костю. И он точно также появился с НИМ. Теперь сомнений уже не было. Все смутные догадки оборвались. Это был Виталий Алексеевич. Человек, из-за которого Костя покончил самоубийством и которому она поклялась отомстить. Он сменил имя, надеясь, что прошлое тоже умрет, но он не понимал, что воспоминания всегда жили в Таниной душе. Она стала платить все реже, несколько раз даже уклонилась от выплат, сославшись на нехватку денег. В её голове роились самые невероятные планы, и она понимала, что ей необходимо что-то делать… ради памяти о Косте. И вот этот звонок, и её собственное бессилие, равнодушие, усталость. Никуда я не поеду, пропади все пропадом. – Интересная там фотография. Вы и ещё одна мадам, – не унимался незнакомый шантажист. – Кричевская, – хихикнул он.
А, значит, это другая фотография, не та, о которой я думала. А там, где я с Викой.
Никитина вспомнила, как она упиралась, Вика обозвала её "чистоплюйкой" и "манюней", и она по-настоящему разозлилась, так как старательно в то время изживала свою застенчивость. "Да, сначала он снимал нас по отдельности, а потом щелкнул вместе. Бедная Вика, какой позор! Растет сын, к чему ей вся эта шумиха и грязь. В конце концов, если бы не она, я бы не когда ничего не добилась в жизни!" – Хорошо, – устало откликнулась она, – я приеду. Во сколько? – В половине одиннадцатого, – голос неожиданно стал звонким, видимо, мужчина отнял платок от носа. Ей даже показался что голос знаком, но, подумав, Татьяна Александровна покачала головой, нет, она обманулась.
На том конце повесили трубку, а Никитина сидела оглушенная, внимательно рассматривая узор полированного стола. Наконец, она посмотрела на расписание вечера, Сегодня у неё была презентация в галерее "Россико", которую она никак не могла пропустить. Никитина посмотрела на часы. Еще было много. Очень много времени. Она достала из сумочки ключи и открыла ими ящик стола. Там, поблескивая тусклым черным цветом, лежал пистолет, купленный ею два месяца назад у одного офицера, вернувшегося из Таджикистана…
Глава 11
Придя, домой, Катя включила Глена Миллера. Зажмурив глаза, она представляла себе лунную ночь, море, Артура рядом. В своем последнем письме он написал, что хорошо бы им поехать отдохнуть куда-нибудь к морю. Может быть, в Ялту или Феодосию… Вдруг музыка прекратилась. Нет, она продолжала играть, но Катя её не слышала. ПРИГЛУШЕННЫЙ МУЖСКОЙ ГОЛОС. Почему с Кричевской мужчина разговаривал нормально? А здесь, изменив голос? Может быть их было двое? Два сообщника? Почему?
Утром она позвонила Никитиной. – Извините, это Катя Муромцева. Я не спросила вас о коралловом ожерелье? Оно ваше? – На фотографии? – Да – Мое. – Значит, около трупа Макеева нашли ваши кораллы? – Нет, не мои. Такие густо-алые, темные, почти необработанные? – Именно такие. – Значит, это Костины. Он подарил их мне, а потом забрал. Сказал, что хочет подарить близкому человеку. А себе я потом купила другие, похожие на эти. – Вот оно как…Вершицкий подарил ожерелье Макееву. – Вы не знаете одну красивую легенду, связанную с кораллами, – перебила её Никитина. – Нет. Один юноша так любил другого, что подарил ему в знак своей любви красные кораллы, и сказал, что если тот полюбит кого-то также сильно как он, пусть подарит ему эти кораллы.
"Эти кораллы, эти кораллы, – "отдавалось эхом в Катиной голове Спасибо, Татьяна Александровна, поблагодарила Катя, – спасибо.
Постепенно картина вырисовывалась, но до её полной ясности было ещё далеко. Однако медлить было нельзя и следовало собрать ещё кое-какую информацию.
В обед Катя заглянула в "Антиквариат и ломбард" Милы не было. Оля с Гришей пили чай и судя по Олиному смеху, ей было весело – Ой, Катя, увидев её, обрадовалась Оля, – заходите. Гриша, ещё чашку и заодно воды налей в чайник. А то мы уже все выпили. – Оля выглядела счастливой и довольной. Светло – голубое платье красиво оттеняло нежный загар и пышные рыжие волосы. – Где-то загорали? – спросила Катя. – Да это ещё гавайский загар – Я вижу, что у вас с Гришей отношения наладились. – сказала Катя, когда он вышел. – Просто он оказался не таким вредным, каким я думала вна