– Когда?
Стивен оглянулся на дверь.
– Я предпочел бы, чтобы ты уехала до их возвращения.
– Значит, до субботы?
– Да, – он не сводил с нее глаз. – Или в субботу утром. Поедешь в Лондон. Я сниму для тебя номер в какой-нибудь тихой гостинице, чтобы ты пожила пару недель, прежде чем я смогу присоединиться к тебе. У нас нет другого выхода.
Это был настоящий шок – узнать, что опасность уже за углом и гром может грянуть завтра, послезавтра – и тогда… Но это – как операция, которой все равно не избежать, потому что от ее исхода зависят здоровье и счастье человека.
Если Дэн Мэссингтон знает, ситуация вышла из-под контроля.
– Я могу сам отвезти тебя в Лондон, а затем отправиться к отцу. Но потом мне все равно придется вернуться сюда – пока он не подыщет кого-нибудь на мое место. У тебя много вещей?
– Нет. Возьму только самое необходимое.
– Ты согласна с моим планом?
– Да.
Он взял ее за руку.
– Это большая жертва. Я полдня ломал себе голову. И решил взвалить эту ношу на тебя, Делия.
Она тихо произнесла:
– Ничего ты на меня не взваливаешь.
Они быстро обсудили подробности. Наконец Стивен поднялся.
– Итак, решено. Завтра приедешь, как условились?
– Лучше не надо.
– Прошу тебя, приезжай! Это будет наш последний совместный вечер в "Варьете", мне ни за что не хотелось бы от него отказаться. Пожалуйста, не омрачай мою радость.
Корделия лучезарно улыбнулась.
– Хорошо, Стивен.
После того, как он ушел, Корделия с минуту стояла возле фортепьяно, машинально перелистывая ноты. Только вчера она считала, что у них еще есть время все хорошенько взвесить. Они медленно тронулись с ледяной горы – и вот уже кубарем катятся вниз, в полынью.
К ужину дядя Прайди пригласил Роберта Берча. Мистер Слейни-Смит, который в последнее время заметно похудел и как бы усох, поддразнивал Прайди, развивая тему спиритизма, и Корделия с Берчем прилагали бешеные усилия, чтобы предотвратить серьезную стычку. Оседлав любимого конька, мистер Слейни-Смит приставал к Берчу с эвтаназией, а получив компетентное объяснение, повернулся к Корделии и начал рассказывать о своих детях: как он их воспитывает и как у одного из них недавно были неприятности в школе, когда он отказался стоя произносить вместе со всеми слова благодарственной молитвы.
Что подумают все эти люди, когда узнают? Ясно, они проклянут ее – несмотря на всю свою широту взглядов. Даже мистер Слейни-Смит с его передовыми теориями. Горько, но мать с отцом тоже будут шокированы сверх всякой меры. Никакая антипатия к Фергюсонам не помешает мистеру Блейку обвинить дочь в безнравственности. Она напишет им из Лондона, когда устроится и станет ждать Стивена. Все подробно объяснит и растолкует. Но как облечь в слова…
К ней приблизился Холлоуз.
– Прошу прощения, мэм, там мистер Мэссингтон.
Прямо сейчас?! Необходимо отложить разоблачение – хотя бы на пару дней!
– Что ему нужно?
– Он хотел видеть мистера Фергюсона. Я объяснил, что они оба в отъезде. Тогда он попросил доложить вам.
– Скажите ему… пусть приезжает в субботу, когда вернется мистер Фергюсон.
– Кто там? – Прайди оторвался от своего пирога. – Кто-нибудь приехал?
– Дэн Мэссингтон.
Прайди поморщился.
– Никчемный молодой человек. Сеет кругом несчастье. Держитесь от него подальше, юная леди.
– Холлоуз, передайте ему, чтобы приезжал в субботу.
Лакей удалился, и Корделия погрузилась в угрюмое ожидание. Захочет ли Мэссингтон смириться с отказом? За столом стало очень тихо.
Первым открыл рот мистер Слейни-Смит.
– Я не видел Мэссингтона много месяцев. Интересно, что ему нужно? Должно быть, проигрался на скачках. Помните, Берч?… Нет, вас тогда еще здесь не было. Он посмел заявиться в Гроув-Холл в сопровождении судебного исполнителя.
– Этакий наглец! – поддакнул дядя Прайди. – К счастью, у Фредерика много друзей…
– Я его плохо знаю, – сказал Роберт Берч. – Надеюсь, миссис Фергюсон, Брук хорошо проводит время в Лондоне? В конце недели я получил от него письмо.
Она выдержала его взгляд.
– Да, он доволен. Накупил уйму книг. Я с нетерпением жду его возвращения.
Ждала.
– Сегодня здесь был мистер Кроссли, – внесла свою лепту тетя Тиш. – Он не знал, что Брук уехал. Бруку следовало предупредить своих знакомых.
Вернулся Холлоуз и, не говоря ни слова, приступил к выполнению своих обязанностей. Корделия не смела расспрашивать его. Наконец это сделал Прайди:
– Ну что, он ушел?
– Да, сэр. После небольшого спора.
Перед сном Корделия перечитала последнее письмо Брука.
"…B субботу шел дождь, я промочил ноги и, кажется, простудился. Национальная галерея изумительна, перед ее сокровищами наши местные имеют бледный вид. Зато вчера я ходил на концерт и убедился, что их оркестр в подметки не годится нашему. Сегодня я познакомился с одним издателем. Узнав, что я поэт, он попросил дать ему почитать мои стихи. Конечно, я показал кое-что из того, что у меня было с собой.
Папа всю неделю очень занят, поэтому у нас было мало времени на осмотр достопримечательностей. Как бы мне хотелось в следующий раз приехать сюда с тобой!"
В следующий раз… В ту ночь Корделия никак не могла уснуть.
В пятницу третьего ноября город и пригороды окутал густой туман. Он проникал даже в закрытую карету и вконец испортил Корделии настроение. Улицы казались уже: в замкнутом пространстве отдавались эхом хриплые голоса женщин. Один раз Томкинсу пришлось резко остановиться: какой-то мальчуган в лохмотьях чуть не угодил под колеса. То там, то здесь вспыхивали огни маленьких магазинчиков. Фабрика была залита светом. У Симнела, как обычно в пору первых зимних туманов, обострился хронический бронхит, и его хриплый кашель время от времени взрывал утреннюю тишь.
У Корделии не было никаких особых дел, но она оставалась на фабрике до двенадцати часов, памятуя о том, что сегодня – последний день ее деловой карьеры. Ни одна разлука не обходится без ностальгических ноток.
После обеда она заехала в отцовскую мастерскую. Внешне это был рядовой визит, но Корделия мысленно обращалась к родным: "Прощайте, папа и мама! Прощай, малышка Энн с рано проявившимися материнскими инстинктами. И ты, мечтающая стать певицей, Сара. И пускающая пузыри Эвелин Кларисса… Жалко, Тедди нет дома… И ты прощай, мастерская, заставленная часами, и сад со старой грушей, и гостиная, и фортепьяно из розового дерева, и кухня, и все-все-все!"
Нельзя поддаваться сантиментам. "Нет-нет, ничего не случилось, я просто проезжала мимо. Разве? Нет, мне вовсе не грустно. К сожалению, пора ехать. Да, Брук должен вернуться завтра после обеда. Наверное, в следующий раз он возьмет меня с собой, а сейчас ему было удобнее одному…"
Они со Стивеном договорились встретиться в шесть часов – поужинать в "Варьете" и посмотреть представление. В пятницу в мюзик-холле обычно негде яблоку упасть; вот и на этот раз туман никого не удержал дома. Снаружи тонут в тумане желтые огни, зато внутри тепло, светло и очень уютно.
Чар принесла ужин. От нее пахло выдохшимся портвейном, и она напустила на себя покровительственный вид. Корделию стесняло ее присутствие. Барменша подавляла ее неумеренной веселостью и внушала смутную тревогу.
Потом явился Вэл Джонсон – крупный мужчина с монгольским типом лица и густым, жирным смехом. Он восхищенно уставился на Корделию, излучая благорасположение. Стивен представил ее как свою приятельницу, миссис Блейк, которая подумывает о том, чтобы тоже заняться мюзик-холлами.
– Ну, нет, – засмеялась Корделия.
– Так это шутка? – Вэл Джонсон поднял выразительные брови. – Скажите же правду! Дружеская шутка, да?
– Это абсолютно серьезно, – стоял на своем Стивен.
– Ничего подобного!
– Если в этом есть хоть доля истины, – разглагольствовал Вэл, – позвольте вас предупредить, мисс, мадам или что-нибудь еще, что вы безумно рискуете. Есть вещи похуже смерти, но нет ничего хуже, чем иметь дело с артистами мюзик-холла. Вы ляжете в раннюю могилу, и даже там над вами станут смеяться черви. Да-да, позвольте мне отговорить вас, пока не поздно. Кажется, в "Бельвю" требуется укротитель обезьян – это тихая, спокойная работа по сравнению с мюзик-холлом. Или возьмите девушек, которые кувыркаются без лонжи под куполом цирка, – одно удовольствие! Нет-нет, позвольте мне удержать вас от столь опасного шага!
– Она будет моим боссом, – сказал Стивен, – а значит, и твоим. Если будешь хорошо себя вести, тебе зачтется.
– Зачтется – мне? – прорычал Вэл Джонсон. – Никто и ничто не может вознаградить меня по заслугам. Это же кровь и пот – несчастная работа комика! Да если бы мне платили за каждую единицу смеха: два пенса за улыбку, пенни за ухмылку, полпенни за хихиканье, – я бы давно уже сколотил состояние и жил в Сэлфорде.
– Сейчас он продемонстрирует вам весь свой репертуар, – пообещал Стивен, – и не нужно будет идти в зал.
– А вместо этого, – продолжал Джонсон, тщетно пытаясь застегнуть ремень на одну дырочку потуже, они держат меня здесь на голодном пайке. Надеюсь, что вы заведете другие порядки, мисс или мадам, и оцените по достоинству тружеников-артистов. Смягчите их грубые сердца… Правда, для этого вам потребуется изрядное количество соды. Но овчинка стоит выделки: когда они растают, вы выжмете из них несравнимо больше. Вы это сделаете, правда? Ну, вот и хорошая девочка.
Добродушного, упирающегося комика еле удалось выставить за дверь. Через десять минут они и сами вышли в зал, чтобы посмотреть начало представления.
Все было готово к отъезду. Завтра она, как обычно, уедет на фабрику и отпустит Томкинса у ворот, но тотчас возьмет кэб до "Варьете". Они сядут на дневной поезд до Лондона.
– Не беспокойся и не думай о завтрашнем дне, – попросил Стивен. – Наслаждайся сегодняшним.
Вэл Джонсон открыл представление шуточной песней "Как я гулял по берегу моря". Потом выступили "Братья Раузы" с акробатическими номерами. Мисс Лотти Фримен спела "Гарри", и все подпевали ей. Корделия скользнула взглядом по залу и балкону. Зрители кричали от восторга и отбивали такт ладонями; она впитывала в себя эту веселую, праздничную, хотя и дымную, атмосферу. Бесспорно, на всем этом лежал налет вульгарности, но, в кон