Профессор Саймон не очень-то любезно посмотрел на него.
– Не думаю, что это возможно.
– Естественно, я не собирался навязываться. Вы сами предложили…
– Я предложил вашему брату, сэр. Простите, если я задену ваши чувства, но мистер Гексли не располагает временем, чтобы принимать простых смертных.
Убийственная пауза. Атмосфера в комнате сгустилась до взрывоопасной.
Мистер Фергюсон жаждал выяснить все до конца.
– Что же позволяет вам предположить, будто моего брата ожидает более любезный прием в столь избранном кругу?
– Мне кажется, это очень просто. Если бы вы написали ученый труд такого же масштаба…
Опять наступило молчание. Корделия сидела с опущенной головой, обвиняя себя в том, что не предвидела подобного развития событий.
– Труд? – недоверчиво переспросил Слейни-Смит. – Вы имеете в виду его книгу?
Мистер Фергюсон никак не мог уразуметь.
– Но мы обязаны вашим визитом моей приятельнице миссис Вогэн?
– Мы приехали встретиться с вашим братом. Я думал это ясно.
Брук в первый раз за весь вечер открыл рот.
– Ничего себе!
– Здесь, должно быть, какое-то недоразумение, – пришепетывая от волнения, сказал мистер Фергюсон. – Почему вас заинтересовала книга моего брата?
– Мы считаем ее наиболее значительным вкладом в развитие биологии за последние годы. Скоро о вашем брате узнают повсюду.
Мистер Слейни-Смит обратился в камень.
– Если бы кто-нибудь, – начал мистер Фергюсон, – потрудился предупредить меня, просто нашел бы несколько минут времени, чтобы объяснить… Естественно, у себя дома ожидаешь, что тебя поставят в известность о том, что произошло до твоего прихода. Кажется, я не слишком многого требую.
Все молчали. Корделия поняла, что необходимо что-то сказать.
– Мне очень жаль. Мне следовало…
Мистер Грабтри Пирсон взглянул в лицо мистера Фергюсона и очень спокойно произнес:
– Должно быть, это недоразумение возникло отчасти по нашей вине. Иногда люди не понимают друг друга. Просим прощения. Возможно, нам удастся организовать для мистера Фергюсона встречу, о которой он мечтает. Как вы думаете, профессор Саймон? Возможно, мистер Гексли не откажется познакомиться с мистером Фергюсоном, если он приедет вместе со своим братом?
Эта уступка возымела обратный эффект.
– Я вовсе не собираюсь причинять вам лишнее беспокойство, – ледяным тоном заявил хозяин дома.
Дядя Прайди в это время доедал сочную баранью котлету. Через минуту он положил нож и вилку и сказал:
– Насчет мистера Гексли. Я высоко ценю ваше предложение. Несомненно, это великая честь. Но он на неверном пути. Как вы думаете, ему понравится, если я так и скажу? И еще кое-какие неприятные вещи?
Глава V
Так оно началось, а потом, подобно снежному кому, покатилось с горы, увеличиваясь с каждым оборотом. Моргая, как почтенная старая крыса, дядя Прайди возник из шестидесятидевятилетнего небытия, чтобы в одночасье стать знаменитым. О нем узнал весь город или, во всяком случае, та его часть, которая следила за развитием науки. После публикации первой статьи мистера Грабтри Пирсона, в которой шла речь об исследованиях и блестящих выводах этого выдающегося жителя Манчестера, который, трудясь в полном уединении и практически безо всякого технического оборудования, существенно расширил представления о биологических типах, слава обрушилась на него бурным потоком, грозящим обернуться наводнением. Дядю Прайди наперебой приглашали на званые обеды, лекции, в жюри, ему заказывали статьи, просили подписаться на благотворительные займы, выбирали руководителем того и вице-президентом этого, предлагали современную лабораторию, уговаривали написать еще одну книгу, посетить Лондон, посетить Ливерпуль, отправиться в составе экспедиции в Антарктику. Все это было чрезвычайно приятно для его друзей и обременительно для родственников.
Мистер Фергюсон и мистер Слейни-Смит испытывали сильное беспокойство. Само собой, они не могли не радоваться неожиданному триумфу Прайди, но мистер Фергюсон тревожился, как бы постоянное напряжение от встреч с новыми людьми не сказалось на здоровье брата и пагубно не отразилось на его нестабильной нервной системе.
Мистер Слейни-Смит утверждал, что подобные внезапные взлеты чрезвычайно опасны, ибо человек взлетает, как ракета, а падает, как камень. Когда престиж основан на одной-единственной книге, к тому же состоящей всего из трех глав, легко преувеличить собственную значимость. Публика переменчива. Стоит новизне притупиться, и новый кумир будет низвергнут с такой же легкостью, как и был вознесен.
Выражая свой восторг по поводу феноменального успеха Прайди, мистер Фергюсон в то же время находил бесчисленные предлоги для недовольства братом по другим поводам. На протяжении многих недель его ничто не радовало; он тяжело переживал свою ошибку, связанную с приездом ученых. Окружающие дорого платили за эту его ошибку – особенно доставалось Корделии.
В его отношении к ней теперь постоянно сквозило скрытое недоброжелательство, и она, в свою очередь, тоже ожесточилась. Мистер Фергюсон донимал ее придирками относительно ведения домашнего хозяйства или воспитания Яна, причем все эти оскорбительные замечания выдавались за доброжелательные советы старшего. Корделия прекрасно понимала, какова будет его реакция, если она не выдержит и возмутится – с каким видом оскорбленной невинности, терпением и отеческим укором он встретит ее взрыв, детскую вспышку темперамента. Она хорошо изучила свекра и твердо решила не сражаться с ним на его собственной территории, особенно в присутствии Брука.
Она предвидела ревность со стороны мистера Фергюсона и мистера Слейни-Смита и даже находила в ней своеобразное удовольствие, граничащее со злорадством. А вот зависть Брука оказалась неожиданной и пугающе злой. Выход собственной книги явился жалкой, подмоченной петардой, с чем он в конце концов смирился. Но эта громкая, неожиданная слава его старого, всеми презираемого дяди больно ранила его самолюбие. Даже Корделия не сознавала всей глубины его терзаний. Это явилось последней каплей, переполнившей чашу.
Пришлось дать в честь дяди Прайди званый ужин. Мистер Фергюсон, как только мог, отлынивал от этого мероприятия, но, убедившись в том, что избежать его не удастся, переменил тактику и решил извлечь из него максимальную выгоду. Как раз приехал мистер Грабтри Пирсон; присутствовали все выдающиеся горожане, председатель и трое членов Философского Общества, по нескольку человек из Атенеума и Дискуссионного Форума, представители Церковного Объединения воскресных школ Англии и даже Общества благотворительных обедов для сирот, а также два ведущих деятеля Унитаристской Церкви, с которой мистер Фергюсон вел борьбу, не говоря уже о представителях прессы, женах высокопоставленных чиновников и нескольких священнослужителях. Мистер Слейни-Смит не явился, сославшись на чрезмерную занятость.
Прайди не придавал сему мероприятию особого значения и охотно передал инициативу в руки брата, так что подчас создавалось впечатление, будто это мистер Фредерик Фергюсон написал нашумевшую книгу. Все же под конец дядю Прайди убедили встать и произнести речь, что он и проделал в своей обычной отрывистой манере. Для него всегда представляло невероятную трудность строго держаться темы. Его строптивый ум не мог опустить ни одного из побочных соображений и, точно марионетка на ниточке, перескакивал с одного на другое.
В этот вечер грань между гением и сумасбродством оказалась, как никогда, неразличимой. Для родных дядя Прайди был стариком, несущим вздор, но для сведущей аудитории он предстал оригинальным мыслителем. В заключение он коснулся некоторых особенностей характера Лорда Палмерстона, своего неумения поддерживать огонь в камине, Шудхиллского рынка и его ужасного запаха, гражданской войны во Франции, музыкального гения Вагнера, скверного качества гобоя в городском оркестре, безобразных фасонов дамской одежды и объяснил, почему баранина из Уэльса тушится лучше всякой другой.
Во время этой речи Корделия заметила среди гостей элегантно одетого джентльмена лет сорока, не спускавшего с нее глаз. Потом, когда сели пить чай, он подошел к ней.
– Прошу прощения, миссис Фергюсон, но мне кажется, что я вас где-то видел. Моя фамилия Прайс.
– Боюсь, что я вас не припомню, – с улыбкой ответила она. С течением времени ее бдительность притупилась.
Брук отошел потолковать с одним из своих друзей, а опоздавший Роберт Берч как раз находился рядом и передавал соседке сахарницу.
– Прошу прощения, – не унимался Прайс, – я не мог встречать вас в бывшем театре "Варьете"? Том самом, где случился пожар?
Удар пришелся не в бровь, а в глаз. Все равно что нож в спину – прямо в респектабельной гостиной. Принимая от горничной чашку чаю, она ответила:
– Вы, должно быть, ошиблись. Я не посещаю мюзик-холлы.
– Еще раз простите. Мне бы следовало знать. Меня ввело в заблуждение поразительное сходство. Те же волосы, глаза, цвет лица… не совсем обычное сочетание…
К Корделии медленно возвращалось самообладание. Главное – сохранить ясную голову. Она взяла из рук Роберта сахарницу и поблагодарила его. Когда он отошел, Прайс продолжил:
– Та дама была приятельницей бывшего владельца, мистера Стивена Кроссли. Конечно, с моей стороны было вопиющей нелепостью предполагать, будто вы могли посещать этот театр… в определенном качестве… вы понимаете… – он окончательно смутился.
– Да, разумеется, мы были знакомы с мистером Кроссли, и Брук даже бывал в его театре раз-другой – без меня. Но вы приняли меня за кого-то другого.
Все еще сконфуженный, он присоединился к общему разговору. Корделия только теперь осознала, сколь велика была опасность. Она убеждала себя, что для тревоги нет причин. Просто это произошло слишком неожиданно – и как раз тогда, когда она почувствовала себя в безопасности.
Гости начали разъезжаться, она провожала их, одного за другим, в том числе и мистера Прайса. Ей почему-то показалось, что он вернется к этой теме, но он извиняющимся жестом коснулся ее руки и, не говоря ни слова, вышел.